Трясущимися руками Линдаль стал переносить в шлюпку свое нехитрое имущество. Первым туда был отправлен бочонок с водой, затем провизия, потом кое-какое научное и навигационное оборудование. Не забыл Линдаль и банки с имбирным пивом, бельгийские охотничьи ружья, ультрагидрофон, ласты. Погрузил он так же тяжеленный ящик рации и все батареи. Линдаль не знал тогда, что от удара в передатчике испортились все лампы и он никуда не годится.
Когда Линдаль окончил погрузку, «Галапагос» уже сильно осел и накренился. Линдаль скатился по наклонной палубе к борту и влез в шлюпку. Скрипнули тали, и шлюпка закачалась на легкой зыби. Линдалю показалось, что он находится в черном колодце. Он взглянул вверх. Большие тропические звезды были близкими, как никогда. Линдаль оттолкнулся, сел за весла и начал грести прочь от «Галапагоса», прямо на Южный Крест. Катастрофа не повлияла на его решение во что бы то ни стало побывать на Черепашьих островах.
…Линдалю повезло. Отклонившись сначала к югу, он попал в струю перуанского течения, и его понесло на север. По его расчетам, он должен был на девятый день увидеть вулканические конусы Черепашьих островов. Он надеялся пристать к берегу либо на Эспаньоле, либо на Санта-Марии. Но на беду утром девятого дня пал густой туман. Линдалю казалось, что он слышит даже, как бьется о скалы прибой. Но разглядеть ничего не удавалось. Он взял немного к западу, шум слева от него не стал слабее, а справа не усилился. Тогда он направил шлюпку на восток. Туман стоял такой, что даже корма выглядела размытой и призрачной. Линдаль не думал о том, что шлюпку может разбить. Он боялся промахнуться. И когда шум прибоя начал стихать, он понял, что случилось самое страшное — его уносит в открытый океан. О том, чтобы попытаться выгрести против течения, нечего было и думать. Впереди оставался, правда, еще один небольшой островок — Эррахуэс, но шансы случайно наскочить на него в тумане были ничтожны. И все же Линдаль решил попытаться. Он развернул шлюпку и начал грести против течения. Теперь его продвижение на север сильно замедлилось, и он не мог надеяться, что у него хватит времени по каким-нибудь признакам определить свое положение относительно острова. Прошло часов шесть-семь. Линдаль страшно устал и готов был поручить себя господу, бросить весла и лечь на дно шлюпки. Но тут ему почудилось, что он слышит характерный гортанный крик корморанов. У этих больших птиц куцые недоразвитые крылья. Поэтому не могло быть сомнений, что земля где-то рядом. Линдаль прислушался. Ему показалось, что кормораны кричат сильнее. Он бросил весла и, сев за руль, начал осторожно направлять шлюпку. Взошло солнце. За плотной серой пеленой оно казалось расплывчатым светлым пятном. Постепенно туман стал таять.
Встав во весь рост, Линдаль увидел серые гребни и острые вершины лавового хребта. Они как бы висели в воздухе, отсеченные горизонтальной линией тумана. Эта линия медленно понижалась, туман уходил, как вода из шлюза. От нетерпения Линдаль кусал губы. Ему казалось, что серая завеса почти не рассеивается. Птичий гомон делался все оглушительней. И Линдаль понял, что линия тумана опускается вовсе не медленно. Просто шлюпку быстро несло к берегу.
Из лоции Линдаль знал, что подходы к маленькому необитаемому острову очень опасны. Он весь окружен прерывистым кольцом острых подводных рифов. Но другого выхода не было. К тому же Линдаль надеялся, что легкая шлюпка невредимой сумеет проскочить над рифами. На этот раз ему посчастливилось. Он даже не заметил, как миновал опасную зону. Вода вокруг стала значительно теплее. Отдельные клочья тумана молочными пенками еще корчились на воде. Мрачные серо-голубые скалы глядели неприветливо и отчужденно.
Линдаль подумал, что Дарвин, пожалуй, не написал бы «Происхождение видов», если бы «Бигль» не бросил в свое время якорь на виду этого мрачного и неприветливого вулкана. От этой мысли ему стало немножко теплее на душе. Он знал, что остров на самом деле не так уж гол и неприветлив, как это кажется сначала.
Он много лет мечтал об этой экспедиции, прочитал горы книг и журналов, с закрытыми глазами мог найти Галапагосский архипелаг на карте.
Птичий гомон сделался настолько оглушительным, что в нем потонули даже пушечные залпы обрушивающегося на берег прибоя. Из 89 видов гнездящихся здесь птиц 77 не встречаются ни в одном другом месте земного шара. Линдалю показалось, что все они слетелись на этот маленький остров, чтобы приветствовать его, Линдаля, поскорее уверить в своей реальности. Несмотря ни на что, он был счастлив. Далеко не каждому удается воочию увидеть, как сбываются мечты.
Линдаль взялся за весла и начал энергично грести к берегу, взглядом выискивая место, где бы можно было пристать. Он уже ясно видел большое стадо морских игуан. Доисторические драконы с колючими гребнями грелись на скалах, забрызганных стремительным прибоем. Морская пена пузырилась и подсыхала, подергиваясь сухой мыльной корочкой. Тысяча птиц ковырялась в гниющих черных отбросах, прыгала по базальтовой гальке, высиживала яйца. В прохладной воде огибающего остров течения резвилась пара морских львов. Черные, блестящие, точно затянутые в облегающие резиновые костюмы, они подымали к нему усатые морды, подпрыгивали и исчезали в волнах. Потом вновь появлялись, подкидывали в воздух сверкающую чешуей рыбку, проглатывали ее на лету и устремлялись за новой добычей.
Линдаль плыл вдоль линии прибоя, сгорая от нетерпения. Ему хотелось немедленно пристать к берегу, развести костер, выпить горячего кофе, но подходящего места все не находилось.
Когда терпение и силы были уже на исходе — он огибал в это время лавовый люк, — показалась ровная полоса береговой гальки. Волны накатывались на нее и, скользя по камням, далеко забегали на сушу, чтобы сейчас же устремиться назад тысячами журчащих ручейков.
Линдаль, сжав саднящими от мозолей руками отяжелевшие весла, и морщась, начал грести. Эти последние минуты, когда он плыл к берегу, показались ему длиннее дней, проведенных лицом к лицу с океаном. Под днищем загремела галька, и шлюпка замерла, периодически покачиваясь на приливной волне. Линдаль с усилием разжал покрытые водянистыми пузырьками пальцы. Они щемили от соленой воды. Потом он лег на дно и, задрав вверх ноги, стал смотреть в небо. Под самыми облаками, широко раскинув мощные царственные крылья, парил фрегат. Линдаль закрыл опухшие слезящиеся глаза и заснул.
Проснувшись, он оторопело смотрел на берег, на подножье вулкана. Солнце близилось к закату. В гальке свистел и рокотал начинающийся отлив.
Линдаль вылез из шлюпки и с трудом вытащил ее на берег. Тело болезненно ныло, в мышцах при малейшем движении просыпалась усталость. Голова была тяжелой.
Линдаль медленно побрел по влажной гремящей гальке. При каждом его шаге юркие пестрые крабики разбегались по своим щелям. Зато птицы не обращали на него ровно никакого внимания. Дрозды вертелись под самыми ногами, реявший в поднебесье ястреб, очевидно, из чистого любопытства спустился и, усевшись невдалеке от человека, начал пристально его разглядывать.
Линдаль обнаружил узенькую ложбинку, вьющуюся между двумя лавовыми языками. Цепляясь за шероховатую поверхность, он начал подниматься вверх. Несколько раз останавливался, ложился и, часто дыша, отдыхал.
Появились первые опунции. Их становилось все больше и больше. Линдаль с удивлением смотрел на большие голубоватые деревья. Когда подъем кончился и открылось поросшее лесом плато, Линдаль облегченно вздохнул. Зеленые густолистые кроны стройных скалезий, красные стволы пизоний, выглядывавшие из буйных папоротников, — все обещало покой и отдохновение.
Над темно-зеленой кроной леса виднелся подернутый сизым флером кратер. Линдаль знал, что в кратере находится глубокое и холодное озеро с яркой, голубовато-зеленой водой. Он чувствовал себя вернувшимся после долгой разлуки на милую полузабытую родину. Все, что он видел вокруг, он видел впервые. Но памятью сердца, памятью детской незабытой мечты он узнавал деревья, камни, зверей и приветствовал их как старый знакомый.
Линдаль улыбнулся, поднял лицо к небу и зажмурил глаза. Потом закричал. И крик прорвался сквозь воспаленное охрипшее горло. Линдаль быстро спустился вниз. Порылся в оставленных приливом и высушенных на солнце кучах и разжег костер. Он сварил кофе; разогрев банку тушенки и размочив в воде несколько галет, позавтракал. Все казалось очень вкусным и сочным. К нему подошел пингвин и, склонив голову набок, стал смотреть. Линдаль бросил ему кусочек галеты. Неторопливо, с большим достоинством, пингвин подобрал ее и, благодарно кивнув рыжим чубчиком, удалился. Линдаль залил костер водой, выкурил сигарету и, спрятав голову в тень огромного базальтового валуна, заснул.
Около года провел Линдаль на острове. Он охотился на диких свиней, ловил рыбу, искал черепашьи яйца, варил крабов. Часами бродил он по берегу в поисках интересных морских животных. Меж делом он отрывал от скользких камней моллюсков или вытаскивал из расселин маленьких осьминогов. На самой опушке он построил маленькую уютную хижину. В ней всегда было свежо и прохладно. Нежно пахла красная древесина пизоний. У входа покачивались широкие листья папоротников.
Каждый день на три-четыре часа Линдаль уходил в море. Где-нибудь над небольшими глубинами он сбрасывал в воду ультрагидрофон и, надев наушники, погружался в море звуков. Он слышал бесперебойное щелканье многочисленных раков-альфеусов, ритмическое урчание морских петухов, голубиные стоны горбылей, лай и скрежет ставрид. Порой все эти звуки тонули в привычном фоне шумов. Линдаль знал, что скрывается за таким «фоном». Мысленно он видел, как зубы рыб и клешни крабов разгрызают и дробят веточки кораллов, раковины моллюсков — непрерывное заглатывание, жевание, преследование. Но очень беден мир слышимых человеком звуков. Когда Линдаль включал преобразователь ультразвука, то всякий раз удивлялся разнообразию свистящих, жужжащих, воющих, гудящих тонов.
Иногда он сам погружался в глубину. Спрятав наушники водонепроницаемым шлемом и набрав в легкие побольше воздуха, он нырял и осторожно подкрадывался к рыбам. Наверное, никто в море лучше его не знал, как общаются между собой рыбы, предупреждают друг друга об опасности, скликают на добычу.
Линдаль работал очень много, свободного времени у него почти не оставалось. Но все чаще и чаще он начинал тосковать о людях. Он понимал, что большую роль здесь играет психология. Ему не хватало сознания, что он не может покинуть этот остров тогда, когда захочется. Если бы где-нибудь в бухте тихо покачивался малютка «Галапагос» с полной цистерной горючего, он, Линдаль, по крайней мере еще год мог бы не думать о цивилизованном мире. Но судна не было, и Линдаль часто следил за горизонтом, не покажется ли где-нибудь пароходный дымок. Но дымок не показывался. Только однажды за все это время он слышал, как на большой высоте гудели самолеты. Он быстро сложил костер из сухих веток скалезий. Гудящий спиртовой огонь побежал по пропитанной эфирами древесине. В воздухе разлился запах больницы. Яркие языки пламени притушили звезды. Гул самолетов затих. И Линдаль долгое время жил надеждой, что его сигнал заметили. Но прошли месяцы, и никто за ним не приплыл. Линдаль опять ушел с головой в работу. Он писал статьи для научных журналов, сортировал кассеты с фотопленкой, препарировал морских животных, заготовлял коренья, вытапливал жир из огромных слоновых черепах. Но все чаще и чаще, отложив дела, он неотрывно смотрел на еле заметную бело-голубую линию горизонта.
Чтобы не разучиться говорить, Линдаль беседовал сам с собой. Он декламировал вслух стихи, драматические монологи, даже сам сочинял одноактные пьески для двух персонажей. Он постоянно говорил, пока не пересыхало в горле. Тогда он пил охлажденный сок сладкого папоротника и снова говорил. Даже погружаясь с ультрагидрофоном под воду, он не переставал говорить. Рыбы к нему привыкли настолько, что не обращали внимания. А он кружился около них, подслушивал самые интимные секреты, тут же выбалтывал их вслух и читал стихи.
Одинокое человеческое тело тихо скользило в призрачной синеве над колышущимися лесами водорослей, под темными трещинами расселин. Вверху над ним бултыхалась ртуть, книзу мелькали темные тени птиц, от которых шарахались сонно стоящие рыбы. Но человек говорил, и рыбы слушали чеканные строфы Шекспира, белые стихи Теннисона, завораживающую музыку Киплинга и Суинберна, старинные ассонансы Броунинга. Постепенно они успокаивались, выплывали из темных гротов, покидали пышные рощи водорослей. Человек слушал рыбьи сплетни и говорил, говорил, говорил.
Плотно позавтракав жареным черепашьим мясом и печеным папоротником, Линдаль, как обычно, взвалил на плечо ультрагидрофон, взял ласты и спустился к морю. Дул теплый утренний бриз. Стеклянные водяные блохи забрались далеко на сушу. Это предвещало непогоду, но Линдаль решил рискнуть. И без того четыре дня подряд шли дожди.
Далеко в море Линдаль заметил стаю чаек. С пронзительным попискиванием и гортанным криком они носились над каким-то неподвижным предметом. То садились на воду, сложив крылья, то опять подымались в воздух.
«Это неспроста, — подумал Линдаль, — похоже, там что-то есть. Может быть, дохлый кит?»
Он поплыл к месту, над которым кружились чайки. Но это был не дохлый кит. На поверхности воды колыхалась исполинская зеленая туша кальмара. Животное умирало. Окраска его из зеленой стала ярко-пурпурной, потом нежно-кремовой. Время от времени бессильно поникшие щупальца поднимались и пенили воду, как винты океанского лайнера. В огромных, как иллюминаторы, человечьих глазах застыли смертная тоска и мука. Линдалю казалось, что спрут смотрит именно на него с мольбой и надеждой. Но что он мог сделать? Как видно, какой-то важный орган животного был поврежден, и оно не могло уйти под воду. Чайки отпевали его заживо. Он, может быть, еще на что-то надеялся, в мольбе протягивая толстые, как водосточные трубы, щупальца, жалобно разевал страшный клюв, но чайки уже видели, что исполин обречен.
Линдаль столкнул за борт ультрагидрофон и осторожно вытравил канат, потом надел очки, укрепил наушники и осторожно нырнул с кормы. Зеленоватая вода была удивительно прозрачна. Колоссальные присоски с острыми когтями выглядели еще более страшно, а сами щупальца казались толщиной с хорошее бревно.
Здесь тоже готовились к шумному пиршеству. Стаи морских ласточек проносились у самого хвоста кальмара, похожего на оперение торпеды. Золотая макрель держалась на отдалении, но было видно, что она готова принять живейшее участие в предстоящем дележе. Уродливая рыба-хирург пыталась покусывать угасающего гиганта, а яркий и наглый морской
