Николай II в секретной переписке

Мое любимое Солнышко!

Горячо благодарю тебя за дорогое письмо. Опять нет времени написать, так как старик Куломзин пришел с докладом. Гвардия вчера атаковала и сильно продвинулась вперед, благодарение Богу!

Они и армия Сахарова захватили в плен более 400 офицеров, 20000 солдат и 55 орудий. — Да хранит Бог тебя и девочек! Нежно целую тебя, моя душка-женушка .

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 17 июля 1916 г.

Мой голубчик!

Целую тебя за твою дорогую открытку, полученную мной сегодня. Итак, гвардия уже была в деле. Таубе очень хотелось узнать об этом. Количество вновь взятых пленных, действительно, огромно. — Душка, не можешь ли ты мне сообщить, где сейчас находятся мои сибиряки, так как один из моих офицеров должен к ним на днях вернуться, и он не знает, куда ехать, — приходится терять массу времени на разыскивание своего полка, а тебе ведь это хорошо известно — не сообщишь ли ты мне, где они?

Мы только что окрестили внука Ломана, чудесного младенца — старый Сиротинин и я были его восприемниками.

Льет как из ведра, а потому мы будем добродетельны и отправимся в какой-нибудь лазарет. Утром мы ходили в нижнюю госпитальную церковь, а потом работали. Вчера были в Феод. Соборе, вечером — в лазарете.

Интересно, какова погода на фронте. Барометр значительно упал. — Получила длинное письмо от Ольги; пишет, что дорогая матушка здорова, в хорошем настроении и прекрасно себя чувствует в Киеве и что она не заговаривает об отъезде; она видит ее очень редко, страшно много работала эти последние 3 месяца. Через 3 или 4 дня ее друг возвращается на фронт, и она с ужасом об этом думает. Он приехал к ее именинам — он был где-то с лошадьми эти последние 2 месяца. — Теперь газеты обрушились на Сазонова; это ему, должно быть, чрезвычайно неприятно, после того как он воображал о себе так много, бедный длинный нос.

Теперь прощай, мой светик. Бог да благословит и защитит тебя и охранит от всякого зла!

Навеки твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 17 июля 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю за дорогое письмо.

Слава Богу, наши доблестные войска, несмотря на тяжелые потери, прорываются через неприятельские линии и движутся вперед. Число взятых пленных и тяжелых орудий увеличивается с каждым днем. Взятые нами пушки почти исключительно германские, и треть пленных тоже немцы. — В открытом поле они не могут противостоять нашему натиску. Гвардия тоже наступает и творит чудеса. Я очень счастлив за Павла.

Это хорошо, что ты принимаешь Шт. — он любит твои указания.

На наши прогулки по реке мы берем с собою маленького кадета Макарова — он хороший мальчик и спокойно играет с Бэби. — Прививка у нас обоих принялась, так что, увы! нам эти дни нельзя купаться.

Пора кончать. Храни тебя Бог, мой ангел! Целую нежно тебя и девочек.

Твойнавеки

Ники.

Ц.С. 18 июля 1916 г.

Дорогой мой ангел!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Завтра уже два года, как началась война, — страшно подумать! Так как сегодня день св. Серафима, у нас служба идет в нижнем маленьком храме. — Вчера вечером приезжал Кирилл, привез эти две телеграммы. Н.П. сказал ему, что я всегда хочу все знать о них, переписала их для тебя. Мы прочли эти телеграммы с большим волнением. Хотелось бы знать, кто эти 16 убитых солдат; слава Богу, потери не так уж велики. — Вообще будь добр сообщать мне списки раненых и убитых, потому что все родственники по телефону обращаются ко мне за справками. Многие наши поезда сейчас там — ранено множество офицеров 4-го стрелкового полка. С таким волнением ждешь известий! — У меня только что был Апраксин, — я сказала ему, что ему скоро придется проехать в ставку, чтобы повидать разных генералов, с которыми ему, Мекку и мне придется иметь дело.

Сегодня непрерывно льет дождь. Обидно, что не могу больше писать. Вчера мы были у т. Ольги; она была очень мила, — спрашивала о тебе.

Бог да благословит и защитит тебя!

Нежно целую тебя, мое дорогое Солнышко.

Навеки

Твоя.

Ц. ставка. 18 июля 1916 г.

Мое сокровище!

Опять нет времени написать длинное письмо.

Приехал наш Велепольский, и я долго с ним беседовал. Он очень хотел бы повидать тебя и в нескольких словах разъяснить все это глупое дело. Ты знаешь все и потому это не затянется долго.

Приехал Федоров, и В.Н. сегодня уезжает. Ясно, но ветрено. Я так сильно люблю тебя! Да хранит Бог тебя, мое дорогое Солнышко, и девочек! Нежно целую.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 19 июля 1916 г.

Мойлюбимый!

Все мои думы и горячие молитвы сегодня утром в нашем пещерном храме были о тебе. Мы заказали для себя обедню внизу, потом была служба в большом храме окрестным ходом и затем торжество и завтрак в детском госпитале. — Сегодня у нас было меньше перевязок. Твой курьер прибыл поздно, — сердечно благодарю за дорогую открытку, мое сокровище.

Опять совсем прохладно, всего 8 градусов, временами накрапывает дождь. Штюрмер говорил со мной о польских делах; действительно, надо соблюдать величайшую осторожность; как тебе известно, Замойский нравится мне, но я знаю, что он интриган, а потому следует хорошо взвесить этот серьезный вопрос. Я весьма сожалею, что тебя уговорили назначить митрополита Владимира в летнюю сессию Синода — на этом месте следовало бы быть Питириму, Влад. — место в Киеве, он за последние месяцы прожил там всего неделю. Он вредит нашим во всем. П. ничего не может предпринять в своем собственном городе, за каждым пустяком он принужден обращаться к Влад., так что духовенство не знает, кого считать своим начальством, — это очень несправедливо по отношению к нему. Прежний митрополит имел больше такта и дольше оставался в Киеве, — следовало бы чем-нибудь помочь бедняге.

Теперь я должна кончать. Сердцем и душою с тобой! Эта ужасная война длится уже 2 года! Бог да благословит и поможет тебе!

1000 горячих поцелуев от твоей старой

Женушки.

Ц. ставка. 19 июля 1916 г.

Моя душка-женушка!

Сердечно благодарю тебя за твое письмо и за телеграммы от Н.П., которые при сем возвращаю. Я не знал, что они уже участвовали в таких серьезных боях. Храни их Господь! Только бы они не бросились вперед в необдуманном, безумном порыве! Это моя постоянная тревога!

Списки убитых и раненых офицеров посылаются в Петроград в Главн. Штаб. Здесь же мы получаем только списки полковников и командиров полков.

Сейчас там опять затишье, посылаются новые подкрепления. Вероятно, наступление возобновится около 23-го. Все время приходится пополнять полки, и это берет много времени.

Да, сегодня ровно два года, как эта ужасная война была объявлена. Один Бог знает, сколько времени она еще протянется!

Вчера я принимал нашего Велепольского и графа Олсуфьева, члена Госуд. Совета, который был в Англии, Франции и Италии.

Он совершенно потерял голову из-за дочерей глупого Миши. Как смешно! Он у Изы видел Ольгу и Татьяну и, кажется, говорил им то же самое.

Теперь, мой милый ангел, я должен кончать.

Храни Господь тебя и девочек!

Целую нежно и страстно.

Твой старый муженек

Ники.

Ц.С.20 июля 1916 г.

 Сокровище мое!

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я вчера видела Вл. Ник. и была рада получить вести обо всех вас. Он думает остаться здесь, так как много работы в лазаретах и ежедневно ждем прибытия новых поездов.

Холодно и пасмурно, хотя барометр идет вверх, чем-то напоминает осень. Мы обедаем в пальто на воздухе, потому что в комнатах тоскливо. — О. и Т. отправились в город на прием пожертвований. — Ники просил разрешения навестить меня; он будет у меня, вероятно, завтра, если только не будет у Штюрмера. Видела Воейкова. От него несло сигарами, он полон своими миллионами и постройками, самоуверен, как всегда — война совершенно определенно кончится к ноябрю, а теперь, в августе, будет начало конца — он меня раздражает; я сказала ему, что одному Богу известно, когда будет конец войне, что многие предрекают этот конец к ноябрю, но что я в этом сомневаюсь, — во всяком случае, глупо быть постоянно таким самоуверенным. — Убит сын стокгольмского Неклюдова