Царское Село. 27 окт. 1914 г.
Мой милый, дорогой Ники.
Я пораньше легла в постель, так как очень устала — опять был безумно занятый день, и когда девочки в 11 часов ушли спать, я простилась с Аней. Утром она опять была со мной очень нелюбезна, вернее, даже груба, а вечером явилась гораздо позже, чем ей было позволено прийти, и странно вела себя со мной. Она сильно флиртует с молодым украинцем, тоскует и жаждет тебя, и по временам чрезвычайно весела. Она ездила с целой партией наших раненых в город (случайно) и очень веселилась в вагоне, ей страстно хочется играть роль и потом без конца рассказывать о себе и о том, какое она произвела впечатление. Раньше она ежедневно просила о большем количестве операций, а сейчас ей все это надоело, так как это отвлекает ее от ее молодого друга, хотя она навещает его ежедневно после обеда или вечером. Конечно, это нехорошо, что я на нее ворчу, но тебе хорошо известно, как она может раздражать. Увидишь, когда вернешься, она будет тебе говорить о том, как ужасно она без тебя страдала, хотя она вполне наслаждается обществом своего друга, которому кружит голову, но не настолько, чтобы позабыть о тебе. Будь мил и тверд, когда вернешься, не позволяй ей грубо заигрывать с тобой, иначе она становится еще хуже, — ее постоянно следует охлаждать.
Ее отец[80] был у меня с докладом, затем Свечин по поводу автомобилей, которые он еще приобрел для наших поездов. Каковы сегодня известия, хотелось бы мне знать. Она говорит, что наш Друг весьма озабочен — быть может, завтра Он будет смотреть на все сквозь розовые очки, и с тем большим усердием станет молиться об успехе.
Мой Беккер телеграфировал из Варшавы относительно моих эскадронов, пробывших 5 недель среди неприятеля. Они потеряли одного офицера и 23 солдата.
Я по вечерам всегда целую, родной, и крещу твою подушку и жажду обнять своего милого. Я вполне понимаю, что у тебяне было времени для писания писем, и была благодарна за твои ежедневные телеграммы — я знаю, что ты думаешь обо мне, но ты весь день занят. Дорогой мой, это мое седьмое письмо, надеюсь, что ты получил исправно все. Занимается ли Н.П. фотографией? Он, кажется, захватил с собою аппарат. Мы опять получили письмо от Келлера. Вторая дочь графини Карлов [81], Мерика[82], помолвлена с кавалергардом Оржевским, которому всего 23 года. Мать этим недовольна.
Я прочла в газетах, что греческий Джорджи[83] и его супруга уехали из Копенгагена в Грецию через Германию, Францию и Италию — удивляюсь, что их пропустили. Что делает Эбергард? — Они бомбардировали Поти. О, эта ужасная война! Подчас нет более сил слышать о ней; мысли о чужих страданиях, о массе пролитой крови, терзают душу, и лишь вера, надежда и упование на Божие безграничное милосердие и справедливость являются единственной поддержкой. Во Франции дело подвигается очень медленно, — но когда я слышу об успехах и о больших потерях у германцев, я испытываю такое отчаяние в душе при мысли об Эрни и его войсках, и о многих известных лицах. Весь мир несет потери. Так должно же что-нибудь хорошее выйти из этого всего, и не напрасно же все они должны были пролить свою кровь! Трудно постигнуть смысл жизни — “так и надо, потерпи” — вот все, что можно сказать. Так хотелось бы вновь вернуться к былым спокойным, счастливым дням. Но нам придется долго ждать, пока опять наступят мирные во всех отношениях времена. Не хорошо поддаваться настроению, но подчас бремя становится тяжким. Оно нависло над всей страной, а тебе приходится нести на своих плечах львиную долю его. Мне так хотелось бы облегчить твои тяготы, помочь нести их — разгладить твое чело, прижаться к тебе! Но мы никогда не даем воли выражению своих чувств, когда мы вместе, да это и бывает так редко, — мы оба сдерживаемся, взаимно щадя друг друга, и оба страдаем молча, но мне часто хочется крепко обнять тебя и положить твою усталую голову на мою старую грудь. Мы так много вместе пережили за эти 20 лет и постоянно без слов понимали друг друга. Храбрый мой мальчик, да поможет тебе Бог, да дарует он тебе силу, мудрость, отраду и успех! Спи хорошо, благослови тебя Боже, — святые ангелы и молитвы женушки твоей охраняют твой сон.
28-го. С добрым утром, милый. Плохо спала, уснула лишь после 4-х, а затем опять беспрестанно просыпалась. Как досадно! Ведь мне теперь так нужен отдых. Сегодня теплее, и пасмурная погода. Получила твое дорогое письмо перед тем как идти в лазарет. Как бесконечно мило с твоей стороны так порадовать мою душу! Благодарю тебя за это от всего моего любящего сердца. Конечно, мы приедем с радостью, пусть Воейков[84] все устроит и укажет точно, когда выехать тебе навстречу. Быть может, мы по пути сделаем остановку и посетим какой-нибудь госпиталь в Дениске или еще где-нибудь, — я послала за Ресиным, чтобы это все подробно обсудить. Тогда мы завтра съездим в Псков, ночь проведем в поезде и вернемся завтра к обеду. Вероятно, поезд нашего Бэби прибудет в четверг. Поезд Марии мы видели на Алекс, станции — большинство было ранено в ногу, — эти раненые привезены из Варшавского и Гродненского госпиталей.
Сейчас посетим еще один лазарет. Я думаю, если только возможно и если только хватит времени, остановиться в Двинске по пути к тебе. Р. наводит справки о госпиталях (частным образом). Туда мы поедем в одежде сестер милосердия (это нравится нашему Другу), и завтра также. Но в Гродно при тебе мы оденемся иначе, чтобы тебе не было неловко разъезжать в обществе сиделки. М. будет у меня в 9, и я ему сообщу твое желание относительно Лавр. Чувствую себя изношенной машиной, нуждающейся в починке, — свидание с тобой окажется самым действительным средством. Думаю взять с собой Аню и Изу. Завтра Аню и О. Евг.[85] и, быть может, одну служанку для 2-х девочек и для меня, одну для дам (чтобы тебя встретить); чем меньше нас будет, тем лучше, чтобы после занять возможно меньше места в твоем поезде. Думаю, что лучше всего взять с собой Ресина, как военного. Сейчас должна кончать. Благословляю и целую тебя без конца. Радость свидания с тобой безгранична, — но тяжко покидать мой Солнечный Луч. Не остановиться ли нам с тобой в каком-нибудь другом городе вместо Пскова? Благословляю тебя еще и еще — уж неделя как мы разлучены! Работа — единственное лекарство. Любящая тебя твоя старая
Солнышко.
Привет Н.П.
Ставка верховного главнокомандующего.
27 окт. 1914.
Моя возлюбленная душка Солнышко,
Наконец-то я могу написать несколько строчек, чтобы поблагодарить тебя за твои милые письма, один вид которых на моем столе заставляет мое старое сердце прыгать от радости!
В первые дни моего пребывания здесь мне пришлось повидать старого генерала Пантелеева по поводу печальной истории с Самсоновым[86]; потом старого Троцкого. который отправляется в Киев навести там порядок; затем профессора Щербатова насчет наших лошадей. Здесь я застал старого Петюшу, только что приехавшего из Львова и из сражения, в которое его взял Радко-Дмитриев[87].
Они три часа провели под огнем тяжелой австрийской артиллерии. Из других телеграмм видно, что Петя держал себя с большим хладнокровием, и он просит для себя награды; поэтому я дал ему георгиевское оружие, от чего он чуть не помешался. Он этого не ожидал. Теперь он простужен и заключен в пустой барак возле поезда. В общем, всем нам кажется, что он стал гораздо менее экспансивен, чем обыкновенно, — вероятно, оттого, что побывал под огнем. Всю субботу имел удовольствие провести с Мишей, который стал совершенно, как прежний, и опять такой милый. Мы вместе ходили ко всенощной и расстались после обеда. Оба вечера я провел с конной гвардией и с моими гусарами. Я поговорил с офицерами, затем с солдатами, а потом ходил смотреть их конюшни. Конногвардейские лошади почти в полном порядке, но у гусарских до сих пор самый жалкий вид. — Любопытно, что, по их словам, взятые ими германские лошади гораздо хуже выносят тяжелую работу, чем наши.
Теперь о моей программе. Среду я провел в Ровно. Четверг в Люблине и Ивангороде. пятницу опять в Ивангороде и на прилегающем поле сражения (Козеницы), а в субботу в Гродно. Если бы ты туда выехала ко мне навстречу, это было бы чудесно. Я говорил с Воейковым, и все приготовления будут сделаны. — Я предполагал провести всю субботу в Гродно (лазареты и крепость), а в воскресенье утром прибыть в Псков. Отслушать в церкви обедню, потом в лазарет, а к обеду быть дома. Но если ты туда поедешь одна, то, разумеется, Псков отпадает.
Ну, моя родненькая женушка, я должен кончить это письмо. Надеюсь, ты себя чувствуешь крепче и опять здорова. Нежно целую тебя и дорогих детей. Благослови вас Бог. Всегда твой старый
Ники.
“Ты всегда приносишь с собой обновление”
18 ноября 1914 года Царь отправляется к месячную поездку в действующую армию и в места сосредоточения войск в глубине России. Поездка была трудной и напряженной. Прибыв в ставку в Барановичах, он уже на следующий день отправляется в Смоленск, затем в Тулу, Орел. Курск. Харьков. Ростов, Екатеринодар. И всюду смотры, посещение военных заводов, встречи с высокими чинами, военачальниками, предпринимателями.
Из Екатеринодара царский поезд движется на Кавказ — Дербент, Тифлис, Карс, Сарыкамышь, Александрополь.
В Тифлисе широкое кавказское хлебосолье, торжественные встречи, праздники, хоры, грузинские мелодии и пляски.
Но главная цель посещения Кавказа — действующая армия на турецком фронте. “Самый знаменательный для меня день из всей поездки на Кавказ”. — записывает Царь в дневнике. “Прибыл в Сарыкамышь”, а оттуда на границу.
Через Владикавказ, Ростов, Новочеркасск Царь приезжает в Воронеж, где встречается с женой и старшими дочерьми (они объезжали военные лазареты и госпитали). Вместе они посещают Тамбов и Рязань, а затем въезжают в Москву, где их ждут Царевич Алексей и младшие дочери. Пять торжественных дней царская семья проводит в Москве вместе, начав с торжественного молебна у Иверской.
12 декабря Царь уезжает в ставку, а Царица с детьми — в Царское Село. Встречаются они только через неделю.
Царское Село. 17 ноября 1914 г.
Мой ненаглядный,
Поезд уже давно умчит тебя от нас, когда ты будешь читать эти строки. Снова пробил час разлуки, и всегда одинаково он тяжек. Как ужасно чувство одиночества после твоего отъезда, хоть со мной и остаются наши дорогие дети, — с тобой уходит часть моей жизни, — мы с тобой одно! Благослови и защити тебя Боже в пути, желаю тебе приятных впечатлений, сей радость кругом себя, придай всем твердости и утешь страждущих! Ты всегда приносишь с собой обновление, как говорит наш Друг. Я обрадовалась Его телеграмме. Отрадно знать, что Его молитвы следуют за тобою. — Это хорошо, что ты сможешь основательно потолковать с Н. [88] — ты сообщишь ему свое мнение о некоторых лицах и подашь ему некоторые мысли. Да принесет твое присутствие там удачу нашим храбрым войскам! Наша работа в лазарете — вот мое утешение, а также посещение наиболее страждущих в Большом Дворце. Я только опасаюсь Аниного настроения — как в последний раз при посещении нашего Друга, то из-за больной ноги, то из-за ее дружка. Будем надеяться, что она возьмет себя в руки. Я теперь переношу все с гораздо большим хладнокровием и не так терзаюсь по поводу ее грубых выходок и капризов, как бывало раньше, произошел перелом, вследствие ее поведения и после сказанного ею в Крыму — мы друзья, я ее очень люблю, всегда буду ее другом, но что-то ушло, какое- то звено выпало, благодаря ее поведению относительно нас обоих, — она уж больше никогда не будет мне так близка, как раньше. Стараешься скрыть свою печаль и не выносить ее на
