Николай II в секретной переписке

письмами Макса[307] (боюсь, что надоедаю тебе, но у тебя там больше свободного времени; прочти это письмо, может быть, у тебя найдется что- нибудь сказать по поводу его). Я дала знать тому американцу, который уезжает завтра в Германию, что я желаю, чтобы он повидал Макса, передал ему эти бумаги и рассказал бы ему обо всем, чтобы изменить их ложное мнение относительно нашего обращения с военнопленными.

Я никогда не слышала в России про столько болезней: американец мне рассказывал, что в Касселе умерло около 4000 человек от сыпного тифа — ужасно! Прочти главным образом английскую бумагу Макса, а в бумаге Вики от Макса ты найдешь выдержки из нашей. Она, мой друг, очень глупо составлена, без всяких объяснений, и на отвратительном немецком языке. — “Es ist befohlen die 10 ersten deutschen Kriegsgefangenen als Erfolg (все неправильно) der morderischen Thaten die siche einige deutsche Truppen erlauben — zu erschienen”. — Можно было бы написать на приличном немецком языке и объяснить, что на месте, где откроют, что мучили человека, — будут расстреляны 10 человек только что захваченных. Очень плохо написано: Erfolg (означает результат — успех), надо сказать Folge, но и это звучит неправильно. — Пусть это будет хорошо и более ясно составлено на грамматически правильном немецком языке.

Твоя мысль была совсем не та, что каждый раз надо расстреливать людей. Это все переврано, и поэтому они не понимают, что ты хотел сказать.

Пожалуйста, никому не говори, откуда пришли эти письма. — Только можешь сказать Н. про Макса, так как он заведует нашими пленными. Они прислали эти письма Ане через одного шведа, — нарочно ей, а не фрейлине, — никто не должен об этом знать, даже их посольство, — не знаю, откуда этот страх. — Я открыто телеграфировала Вике и поблагодарила ее за письмо, попросила ее поблагодарить от меня Макса за его заботы о наших военнопленных и передать, чтобы он был спокоен, что здесь делается все, что возможно, для их пленных. — Я этим себя не компрометирую, я ничего лично не делаю, но намерена помочь нашим пленным сколько могу, а этот американец отвезет наши посылки, разузнает все, что им нужно, и поможет им по мере сил. — Прошу тебя, верни мне бумаги или привези их сам в воскресенье, если ты действительно вернешься.

Павел был у меня к чаю, и мы о многом поболтали. Он спрашивал, скоро ли Сергей будет смещен с своего поста, так как все против него, справедливо или нет; Кш.[308] опять в этом замешана — она вела себя, как m-me Сух.. — брала взяткиивмешивалась в артиллерийское управление. Об этом слышишь с разных сторон. Только он мне напомнил, что это должно быть твое приказание, а не Н., так как только ты можешь дать таковое (или намекнуть ему, чтобы он просил отставку) вел. князю, который больше не мальчик — так как ты его начальник, а не Н. Иначе это бы вызвало сильное недовольство в семье.

Павел очень предан и, оставляя в стороне свою личную антипатию к Н.. также находит, что в обществе не понимают положения последнего, — нечто вроде второго императора, который во все вмешивается. — Как много людей говорят это (наш Друг тоже)!

Затем пересылаю тебе письмо от Палена[309], где он себя оправдывает. Горемыкин (или Щер6атов) также находит, что с ним неправильно поступили (кажется, Горем. сказал мне это; бумагу дала мне Мавра).

Просмотри это, дружок, и извини за приставанье. — Ты меня выбранишь, когда получишь такое длинное послание, но я должна все высказать. — Я не видала сибиряков. Петя дал мне знать, что ему не позволяют ко мне идти, потому что он бежал из Германии — я не вижу логики в этом, — а ты?

26-го. Это, значит, мое последнее письмо к тебе, боюсь даже, что оно до тебя не дойдет, так как поезда сильно запаздывают. — Сердце расширено, так что не могу идти в церковь, но надеюсь, что удастся пойти завтра вечером, чтобы в воскресенье в 8 или 9 ч. утра за обедней причаститься с Аней в маленькой нижней церкви. Дорогой мой, от всего сердца прошу у тебя прощения за всякое слово или действие, которыми тебя огорчила или раздражила; поверь, это было не намеренно. — Я жажду этой минуты, чтоб получить силу и помощь. — Я не впала в уныние, дружок, о, нет, только чувствую такую боль в сердце и душе от стольких страданий вокруг и от бессилия помочь!

Наверное, где-нибудь горят леса, сильно пахнет гарью со вчерашнего дня; а сегодня очень тепло, но нет солнца — я опять буду лежать на балконе, если не пойдет дождь.

Я боюсь, что не смогу встретить тебя на вокзале, так как очень устану от церковной службы и буду чувствовать себя очень плохо.

Какое будет счастье, если тебе удастся скоро вернуться! Но я трепещу, что этого не будет. Дай Бог, чтобы наши войска имели успех, и ты мог бы приехать со спокойным сердцем! — Сможешь ли ты на своем обратном пути повидать войска?

Ксения придет к чаю после завтрака у Ирины буду счастлива ее, наконец, повидать.

Еще одного офицера Эриванца положили в наш госпиталь. Каков ответ на их просьбу? Прощай, мой милый, любимый Ники. — Да хранит тебя Господь и да вернет тебя благополучно домой в объятия твоих детей и жаждущей тебя твоей старой женушки! Бэби и я пойдем сегодня навестить Галфтера и 3-х раненых офицеров. — Тоскую сильно без своего лазарета и скорблю, что не в состоянии работать и ухаживать за нашими дорогими ранеными.

Привет старику, Дм. Шер. и Н.П.

Солнышко.

Ставка. 26 июня 1915 г.

Мое бесценное Солнышко,

Горячее спасибо за три милых письма. Раньше я не мог написать, так как был занят своими паршивыми бумагами, получавшимися в самые неподходящие часы. Это происходило потому, что из Вильны в Белосток шло много воинских поездов.

Вчера мне было радостно увидеть 6-й эскадрон моих гусар, проходивший через станцию. Поезд был остановлен на 15 мин., все люди вышли — и вынесли знамя. Я видел, как они снова садились и отбыли, весело крича “ура”. Какое радостное, освежительное чувство!

Драгуны тоже прошли здесь, но твои уланы проехали по другой линии. Я согласен с тобой, душка моя, что мое главное дело — смотреть войска. Я часто беседовал об этом с Воейковым — практически это очень трудно организовать отсюда.

Из Беловежа, конечно, легче. Но, не будучи здесь, я не знаю, где какие войска находятся, а те, что за линией фронта, вечно перемещаются взад и вперед, и их трудно найти. Разъезды в поезде теперь исключаются. Это вроде тупика, как говорят французы!

Весьма благодарен тебе за пересланное письмо Виктории — она всегда пишет так ясно и положительно.

Во время нынешнего завтрака прошла гроза, ливень был сильный и продолжался час. Он дивно освежил воздух, понизив температуру с 23 до 15 градусов.

Это последнее письмо мое к тебе, моя милая птичка, — я поистине счастлив, что опять возвращаюсь домой, к семье.

Нежно, нежно целую тебя, а также дорогих детей. Надеюсь приехать в субботу в 5 часов вечера.

Бог да благословит тебя, моя возлюбленная душка-Солнышко!

Всегда твой старый муженек

Ники.

ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ

“Единственное спасение в твоей твердости”

“Любовь всегда растет”

“Я с волнением буду следить зa вашим путешествием”

“Долг! Вот причина...”

“Разлука – ужасная вещь”

“Единственное спасение в твоей твердости”

Несмотря на доводы супруги, Царь все же назначил Самарина обер-прокуроромСвятейшего Синода, хотя очень скоро понял свою ошибку. Он осуществляет ряд важных перестановок в руководстве страны. В июне отправлен в отставку министр внутренних дел Н.А. Маклаков. 1 июля освобождается от должности министра юстиции Щегловитов, его место занимает А.А. Хвостов. Смещается с поста товарища министра внутренних дел Джунковский. Но главный шаг делается в военной области. Царь имел возможность убедиться, что Великий князь Николай Николаевич теряет контроль за развитием действий на фронте. В июле германские войска, продолжавшие свое наступление, осуществили операцию из района Прасныша против центральной группировки русских войск возле Варшавы, что заставило русских отступить из Польши. В августе немцы продолжили свое наступление уже на Виленском направлении. Потери русской армии за весь период войны превышали четыре миллиона человек, в том числе 1,6 миллиона пленных. Только за четыре последних месяца отступления, с мая по август, армия теряла в месяц убитыми и ранеными около 300 тысяч человек, а пленными еще 200 тысяч человек.

В этих условиях Государь принимает решение отстранить от верховного главнокомандования Великого князя Николая Николаевича и принять руководство армией на себя. Решение это было одобрено и супругой, и Г. Распутиным. 4 августа Царь записывает в дневнике: “Вечером приехал Григорий, побеседовал с нами и благословил меня иконой”. 23 августа Царь официально занимает пост верховного главнокомандующего, а Великий князь Николай Николаевич со своим ближайшим окружением уезжает наместником на Кавказ.

Новая ставка размещается в районе Могилева. Отсюда ведется управление страной, сюда приезжают министры на доклады, здесь собирается Совет министров.

Перед отъездом в ставку 22 августа Государь открывает Особые Совещания новые совещательные органы, состоявшие из выборных от обеих палат и от общественных организаций, под председательством министров, ответственных за тот или иной участок государственной работы. Цель этих новых органов — обсуждать вопросы, связанные с ведением войны.

Решительные шаги Царя летом 1915 года вызывают озлобленную реакцию его противников. Они начинают еще сильнее консолидироваться. На основе масонской организации 25 августа в Государственной думе и Государственном совете создается так называемый “прогрессивный” парламентский блок, председатель и три четверти членов руководящего органа которого были активными масонами. Наступает новый этап противостояния Царя и антирусской, антинародной масонской организации.

Царское Село. 22 августа 1915 г.

Мой родной, любимый!

Не нахожу слов, чтобы выразить тебе все, чем наполнено сердце. — Я жажду сжать тебя в своих объятиях и шептать слова любви и ободряющей ласки. — Так тяжело отпускать тебя совершенно одного, но Бог очень близок к тебе, больше чем когда-либо! — Ты вынес один, с решимостью и стойкостью, тяжкую борьбу ради родины и престола. — Никогда не видали