– Если выдержишь обряд, тебя перестанут звать Нимми, – сказала ему праправнучка его собственной прапрапрабабушки.
– Спасибо, но первым, кто так назвал меня, был Святой Сумасшедший, владыка орд, и он вовсе не собирался меня обидеть. Я ведь не воин и не Кочевник.
Это был тот самый праздник, обычное время которого в прошлом году было перенесено, ибо совпало с похоронами Сломанной Ноги. Примерно в эти же дни фермеры отмечали праздник уборки урожая, а для Кочевников он означал приход времени забоя старых и слабых коров, которые не переживут зиму. Женщины отобрали лошадей, не годных ни для войны, ни на приплод, и продавали их фермерам к северу от Реки страданий или же забивали их и жарили мясо на угольях. Многие из забитых животных превращались в вяленое мясо, столь необходимое во времена глубоких снегов, когда трудно добираться до диких отар.
То было время танцев, время барабанов, время курить кенаб, обжираться, пить фермерское вино, драться при свете костров и праздновать, что Женщина Дикая Лошадь изнасилована Пустым Небом. Юноши заползали в вигвамы своих возлюбленных, а Чернозуба посетила какая-то неразличимая в темноте женщина, которая, даже не назвавшись, сразу же стала скидывать одежду. Он старался не делать ничего, что могло бы обидеть ее, и ночь получилось жаркой и потной.
На следующее утро одна из его родственниц улыбалась каждый раз, когда встречалась с ним взглядом. Ее звали Красивый Танец, она была толстенькой, как поросенок, но симпатичной и ласковой. Он же думал об Эдрии и усиленно старался избегать ее взглядов.
Честь свою он восстановил, одолев в схватках нескольких молодых люден его роста и веса, что и помогло ему избежать дальнейших поддразниваний, но тем не менее Нимми его называли куда чаще, чем Нуйинденом.
За день до расставания с землей предков Черный Глаз, двойной агент Кузнечиков, принес ему книгу, которую выменял у тексаркских солдат. Когда Чернозуб с Коричневым Пони были заключенными в императорском зоопарке, Черный Глаз занимал клетку по другую сторону прохода и до сих пор продолжал восхищаться монахом, считая, что тот пытался убить Филлипео.
– Эта книга обошлась мне в семь бычков, – сообщил он Чернозубу. – Вождь считает, что она может помочь тебе в обучении его племянников, поскольку солдаты сказали, будто она, мол, написана на его родном языке. Я не понимаю, как у книги может быть язык.
Глянув на заглавие на языке Кочевников, Нимми почувствовал прилив грусти и стыда. Книга Начал, том первый, изложенный хранителем веры Боэдуллусом. Тексаркский издатель хорошо справился с задачей, сопроводив орфографию Чернозуба, принятую у всех Кочевников, новыми знаками огласовки, что позволяло любому Кочевнику из любой орды слышать слова так, как они произносятся на его родном диалекте. На форзаце оповещалось, что книга переведена в аббатстве Лейбовица, но, конечно, имя переводчика не упоминалось. Чернозуб не приводил его и в оригинале.
В памяти отчетливо всплыло лицо аббата Джарада, и он, как и раньше, услышал его голос: «Хорошо, брат Сент-Джордж, а теперь подумай – подумай о тех тысячах юных диких Кочевников или бывших Кочевников, каким ты был в свое время. О своих родственниках, о своих друзьях. И теперь я хочу знать: что может быть более достойным делом для тебя, чем нести своему народу начатки религии, цивилизации, культуры, которые ты сам обрел здесь, в аббатстве святого Лейбовица?»
– Почему ты плачешь, Нуйинден? – спросил Черный Глаз. – Эта книга не годится для Кочевников?
Глава 25
«Если странствующий монах из дальних земель изъявит желание стать гостем монастыря, да пребудет он в нем столько времени, сколько пожелает, при условии, что он ознакомлен с правилами обители, принимает их и не будет беспокоить монастырь чрезмерными требованиями, а безропотно смирится с тем, что ему будет предоставлено».
Во время трехмесячного пребывания матушки Иридии Силентиа при дворе папы Амена II один из папских информаторов обратил его внимание, что эта княгиня Церкви, невеста Христова, постоянно трижды в неделю посещает Эдрию из дома Шарда в месте ее заключения. Папа решил не торопиться с расспросами по сему поводу, ибо предполагалось, что любой, кто заметил ее посещения или обратил на них внимание, придет к выводу, что матушка Иридия либо практикует духовное излечение, либо изучает с девушкой последнее издание катехизиса, переписанное и дополненное напой Аменом I, хотя некоторые восточные епископы уже сочли его еретическим. Скоро тюремщикам стало известно, что девушка выразила желание присоединиться к религиозной общине Иридии. Никакой тревоги это не вызвало, если не считать, что Коричневый Пони несколько обеспокоился.
Мэр Дион, как главнокомандующий сил вторжения в провинцию, большую часть времени отсутствовал, а Слоджона религия интересовала лишь как инструмент управления людьми. Когда в субботу, 12 августа, Эдрия взяла на себя простой обет как монахиня ордена Богоматери Пустыни, мать Иридия посетила папу и пожаловалась, что светская власть Нового Иерусалима держит в тюрьме одну из ее монахинь. Коричневый Пони улыбнулся и послал за Слоджоном.
– Вы держите в тюрьме сестру Клер Ассизскую по непонятному обвинению, – сказал папа Амен II. – Мессир, должен ли я напоминать вам, что у вас нет юридических прав по отношению к религии?
– Я даже не знаю такую сестру Клер Ассизскую, Святой Отец!
– Вы знаете ее как Эдрию, дочь Шарда, – сказал Коричневый Пони. – Она стала монахиней на прошлой неделе в день святой Клер, и поэтому мать Иридия назвала ее Клер, каковым именем ее и будут звать в обители.
Слоджон вскинулся.
– Выдвинутое ей обвинение вполне понятно. Она нарушила закон, покинув свою общину без разрешения из канцелярии мэра. Кроме того, она подозревается в шпионаже.
– Она не виновна в шпионаже против данного государства, в чем я совершенно убежден, – проворчал Коричневый Пони. – Что же до остальных обвинений в ее адрес, Церковь учит подчиняться законному правительству, такому, как ваше. Поскольку она признала свою вину в неподчинении закону, который тогда действовал, я обещаю, что она будет наказана лично мной. Тем не менее должен отметить, что закон, который она нарушила, при вас вышел из употребления. Его судьба – это ваше дело. А вот судьба сестры Клер – это уже наше дело. Вы должны немедленно освободить ее и представить церковному суду. Вы хорошо знаете, какое наказание ждет тех, кто узурпирует права Церкви. Мой блаженной памяти предшественник отлучил от церкви императора Тексарка за то, что тот заключил в тюрьму меня и моего
секретаря.
