Растянувшись на земле или развалившись на сиденьях, кругом спали старшие военачальники двора Мэлгона. Рядом с ними лежали их светлые мечи, копья и щиты, чтобы быть под рукой, ежели вдруг внезапно разразится сражение. Однако при моем появлении никто не пошевелился, и мне показалось странным, что часовой не окликнул меня на входе.
В середине шатра, подпирая его опору, лежал священный камень из гор Пресселеу, который сопровождал войско в его походе на юг. На плите этой стоял королевский трон, ллайтиклойт Мэлгона Высокого, короля Гвинедда, наследника Кунедды Вледига, Дракона Мона. Там в белом одеянии сидел Мэлгон, держа в правой руке белый жезл На нем была Правда Земли, гвир дейрнас, поддержка всех племен и королевств Кимри и защита Трех Племенных Престолов Острова Могущества. И хотя застывшим своим взглядом он смотрел прямо на меня, мне казалось, что он меня не видит.
Перед королем стоял маленький столик, на котором лежала серебряная доска для гвиддвилла с золотыми фигурками. По обе стороны от короля стояли два сиденья. На одном восседал благословенный Киби, носивший крест на груди, а на другом — Идно Хен, главный друид Гвинедда, державший в руке рябиновую ветку. Чуть поодаль сидел Талиесин, глава бардов, и лишь он один повернул взгляд в мою сторону.
— Что ты ищешь здесь, в шатре Мэлгона Гвинедда, сын Морврин? — спросил он меня. — Разве ты не болен, разве ты не в попечении Мелиса маб Мартина?
— Я болен, Талиесин, — ответил я, — и великих трудов стоило мне прийти сюда. Но Монархия Придайна в страшной опасности, и я пришел предупредить короля о беде. Не попросишь ли ты его прислушаться к моим словам?
— В годину войны вся страна в опасности, — ответил Талиесин, — потому мы и поручили себя защите Мабона, коего иные зовут Христом.
— Ты мудр, Талиесин, и весьма начитан в писаниях лливирион. Никто не сомневается, что «Мабон — вершитель побед», да и не может быть лживым утверждение, что «выжившему не к чему будет придраться» Но кто победит? И если выживших не останется, то какая беда Мабону от упреков?
Так молил я. И так ответил мне на это Талиесин из мрака королевского шатра:
— Знамения уже обсуждены, полет птиц благоприятен, замыслы князей искусны. Что тебе еще?
Боль снова яростно рванула меня своими когтями, как будто пыталась утащить меня из этого жуткого места назад, в постель. Олень, согбенный порывами зимнего ветра, ищет уютную долинку. Рана от стрелы на спине горела так, словно в ней до сих пор торчал отравленный наконечник. Мое сражение с немощью собственного разума и тела было не менее тяжким, чем борьба с могучей силой и тайным коварством врага.
— Я должен поговорить с королем, Талиесин, — взмолился я. — Разве ты не слышал, как говорят:
Ты извлек мудрость из книг лливирион, но я говорил с Гофанноном маб Дон. Я побывал в странных местах, я видел странные дела. Я читал серебряные руны книги, обтянутой черным бархатом. Я видел великую печаль воинства Кимри, гормес Острова Могущества, пчелиный рой без матки!
— Тогда говори, друг мой! — подбодрил меня Талиесин дружелюбным голосом. — Но мне любопытно, выйдет ли из этого польза.
Я повернулся к королю, который с великой скорбью смотрел на меня.
— Мэлгон! — вскричал я. — Не время теряться — сто тысяч ивисов и прочие без числа идут сюда! У тебя нет сил противостоять им! Я молю тебя — вернись тотчас же в Каэр Кери, покуда Брохваэль и твой сын Рин не возвратятся с войсками Кимри!
Мэлгон Гвинедд тихо вздохнул. Он молчат так долго, что мне показалось, что он и не намерен отвечать. Но в конце концов он заговорил — устало, словно тяжкий гнет лежал на его плечах:
— Если то, что ты говоришь, верно, о Черный Одержимый, то что толку бежать? Человек должен встретить свой дихенидд в надлежащий срок. Не спастись ему от Мабона, лети он хоть на крыльях.
— Но с чего ты вздумал, что твой дихенидд ждет тебя здесь, а не в другом месте, о король?
Мэлгон по-прежнему сидел жестко и неподвижно, как камень, на котором стояли его ноги.
— У тебя добрые намерения, сын Морврин, — наконец со стоном прошептал он, — и, может быть, все, что ты сказал, — правда. Я действительно боюсь этого. Но я еще не могу оставить это место, поскольку я нарушил свой кинеддив, отведав собачьего мяса в Каэр Кери. На мне тингед, которым я не могу пренебречь. Боги разгневаны на меня, и они попытаются убить меня, если я уклонюсь и не сделаю того, что должно сделать. Если только я не буду оставаться здесь четыре раза по девять ночей, в этом логове рычащего искателя меда, не бывать мне в живых. Мои друиды обсудили приметы. Мабон разгневан нарушением тингеда. Что случилось со мной после того, как отведал я этого злосчастного угощения? С тех пор как ступил я на эту скудную землю, землю Ллоэгра, одни лишь неудачи преследуют меня Против воли совершил я то, что запрещено мне, — вошел в темную страну, обогнал на скаку лошадь серой масти, испил воды между двумя мраками[191].
Пока он говорил, его крупная голова клонилась все ниже, он уже шептал себе в бороду, и с упавшим сердцем я увидел, что его гнетет великая немощь. И все же я должен был сделать все, что в моих силах, хотя они быстро иссякали.
— Подумай, о король! — настаивал я. — Все может быть так, как ты опасаешься, а, может, и нет. Но рядом с тобой сидит благословенный Киби, и чистый звон колоколов его монастыря разносится, как зов кукушки, над омываемым волнами Берегом Дургинта — разве не может воззвать он к силе Йессу Триста, дабы превозмочь эти злые знамения?
Казалось, Киби глубоко погружен в молитву, но Мэлгон устало покачал головой.
— Если Мабон просто оставил меня моим врагам, то Христос сам враг мне. Он проклял меня устами Своего слуги, Гильдаса Мудрого, который пустил по всему Придайну книгу с перечнем моих грехов, а грехи эти воистину тяжелы. Разве не был я монахом в монастыре блаженного Иллтуда и не нарушил обет, когда ушел оттуда, дабы стать королем в Гвинедде? Разве, сжигаемый страстью, от которой я и доныне не до конца еще избавился, не женился я на супруге своего племянника, когда моя собственная жена до сих пор
