самодостаточным: план, составленный им так давно, наконец-то осуществился. Он был целостен. Он был одинок.
Он был свободен.
«Любимая?»
Робкая мысль, полная надежды и страха.
Ответная мысль не метнулась ему навстречу. Ничье присутствие не нарушило строгой симметрии его уединения. Никакой голос не произнес ненавистные слоги, которые так долго определяли его узилище.
Они потерпели неудачу.
Линии силы ослепляли вероятности, насмехаясь над его отчаянием.
Они потерпели неудачу. В это невозможно было поверить. Она была так хитроумна. Бесконечно осторожной была она, его госпожа, и прежде всего хитроумной. Как-то она сказала ему, что все свое хитроумие она позаимствовала у него, но он не поверил этому тогда – не верил и сейчас. Она знала свой инструмент – его – слишком хорошо, чтобы потерпеть неудачу в том, что она… что они создавали.
«Любимая?»
На этот раз он бросил свою мысль широкой сетью, разыскивая ее отчаянно – как раненый человек ищет воду, воздух или еще какую-то силу, необходимую для самой жизни.
Его поиск остался без ответа.
Он заставил себя задуматься над той возможностью, что они все-таки не потерпели поражения – что она это планировала: его возврат к естественному состоянию, когда он подчиняется только собственным инстинктам и желаниям, делает только то, что он один считает нужным в этот последний час галактики.
«Свободен, – подумал он. – Целостен и свободен». Это было воплощением всех его желаний. Он подчинился чужому разуму, образовал равное партнерство с существом, которое хотело только его порабощения… и чего-то худшего. Намного худшего. И все ради этой минуты, когда он парил на темных крыльях в темной вселенной и знал, что он – господин всего, что зрит.
И все же… Он не смог бы назвать мгновения, когда все изменилось, когда его тюремщица стала ему дорога, а сама темница – формой, которую он предпочитал даже тогда, когда возможностям не было конца.
Далеко, очень далеко, но чуть ближе чем раньше, он ощущал холодное приближение забвения. Айлохины тоже продолжали осуществлять свои планы.
Он спросил себя, какое ему дело до того, что айлохины получат галактику и все ее сокровища, когда сам он потерял сокровище бесконечно более ценное.
Леди Неясыть была в этом права: его следовало уничтожить. Возможно, он ее отыщет и попросит о таком благодеянии.
Он рассмотрел эту мысль – и далекое, расширяющееся сияние безупречности, соизмеряя их с близким и слабым вихрем случайностей и помех – с главной надеждой на спасение галактики. Линии, идущие рядом с вихрем, перекручивались в сложном и странном сплетении: вероятности были настолько плотными и многослойными, что он не в состоянии был с уверенностью их прочитать. Ужас сотрясал его – ужас и отчаяние. Ибо там, где оформлялось будущее айлохинов, линии угасали и исчезали. Неустойчивое сочетание возможностей и удачи, которое они взлелеяли – и ради зашиты которого пошли на столькие жертвы… Невозможно было предсказать, что при этом сформируется, и не было уверенности в том, что это будущее будет менее враждебным, чем то, которое творят айлохины.
Он осторожно протянул свою волю к вихрю, прощупывая его, выискивая путь его понять или – теперь, когда он остался один – даже повлиять на него…
«Успокойся, – затопила его ее мысль. – Успокойся и знай, что я с тобой».
ИНТЕРЛЮДИЯ
Она прошла с ним до ворот гарнизона, что, возможно, было не самым разумным поступком в ее жизни. Там она отошла в сторону, а он предъявил свои бумаги и был пропущен внутрь. Он зашагал по двору, расправив плечи и хромая на правую ногу – так заметно, что у нее в горле встал ком, что было чистой воды глупостью.
Пройдя примерно половину двора, он обернулся и увидел, как она стоит, словно идиотка. Он высоко поднял широкую кисть – и его пальцы сложились в знак доброго пожелания пилота: «Хорошего взлета».
Ее собственная рука поднялась совершенно без участия ее разума, а пальцы составили общепринятый ответ: «Удачного пути».
Он уловил его – она увидела, как он улыбнулся, – а потом отвернулся снова. Она смотрела, пока марширующий по плацу отряд не заслонил его. А когда отряд прошел, Джелы уже не было.
18. Вейнгалд
– Инспекция? – Коммандер Горрити расхохотался. – Какой смысл в инспекции, капитан? Мы отходим. Завтра меня здесь уже не будет.
Джела задумчиво смотрел на коммандера. Природный человек с глуповатым лицом и чересчур пышным мундиром для своей должности. Надо полагать, показной солдат – что говорило о неудачном решении, принятом
– Вы уходите завтра? – спросил он у Горрити, который кивнул и прикоснулся к нагрудному карману рубашки.
