прежде не чувствовала. Но не успела она понять, что это, как он отступил назад, оставив ее потрясенной. Ладонь вспорхнула ко рту, кончики пальцев коснулись губ, словно это прикосновение могло каким-то образом подсказать ответ.
— Я буду считать часы, миледи. — Он отвесил короткий поклон и зашагал назад к садовому домику.
Обед прошел в приятной обстановке. Утренняя дистанция исчезла, однако непринужденность, которая была между ними раньше, не вернулась. У нее было такое чувство, будто Гидеон наблюдает за ней пристальнее обычного, примеряется к ней, оценивает ее. Он казался не таким уверенным в себе, как прежде.
Поэтому после обеда Гидеон подвел ее к подножию лестницы, она взяла его за руку и повела в свою спальню.
Ну надо же было такому случиться, чтобы дождь пошел именно сегодня! Дождевые капли равномерно стучали по высоким арочным окнам официальной гостиной. Гидеон посмотрел в окно.
— О прогулке не может быть и речи, разумеется, если ты не желаешь промокнуть.
— Нет. Сегодня не желаю. Возможно, завтра. — Белла поднесла чашку к губам.
— Мы можем взять закрытую коляску и проехаться по окрестностям.
— Нет. Кучер промокнет насквозь.
— Какая ты заботливая.
— Стараюсь. — Белла наклонилась и поставила чашку на маленький столик перед ними./Он воспользовался возможностью полюбоваться низким декольте ее платья.
— Гм, — задумчиво промычал он, заставив себя оторваться мыслями от роскошной груди и вернуться к теме обсуждения. Чем заполнить остаток их последнего дня вместе? Ему не хотелось потерять его зря, ибо завтра он уезжает. Гидеон почесал подбородок. Есть очевидный ответ. Но…
— Чем бы ты хотел заняться, Гидеон?
Он замер. Ни одна женщина никогда не задавала ему такой вопрос. Никто, кроме Беллы.
— Гидеон?
Он тряхнул головой и встретился с ее вопросительным взглядом.
— Чем бы ты хотел заняться? — медленно повторила она.
— Э… — Перспектива множества вариантов была пугающей, он не знал, что выбрать. Возможно, стоит прибегнуть к ее помощи. — Есть у тебя какое-то особое предпочтение, о котором мне следует знать?
— Нет. — Она сцепила руки на коленях и выжидающе вскинула брови, готовая исполнить любой его каприз.
Он поерзал в кресле, чувствуя, что не в силах пошевелить языком, а он не делал сегодня ничего, чтобы утомить этот конкретный орган, по крайней мере пока. Он в отчаянии вглядывался в ее лицо, ища хоть какой-то намек на подсказку или скрытый мотив, побудивший поставить его в такое откровенно затруднительное положение, но обнаружил лишь легкую улыбку на губах.
Она самая красивая женщина, которую он когда-либо встречал.
— Я хочу сделать с тебя набросок.
Эти слова вырвались у него так неожиданно, что он испугался. Но взять свои слова обратно не мог.
— Ты художник?
— Разумеется, нет.
Белла нахмурилась.
— Не обязательно делать это, если не хочешь. Можно заняться чем-то другим. — Она разочарована, потому что он предложил нечто настолько незначительное? Быть может, ожидала, что он предложит заняться любовью? Женщинам всегда нравится слышать, что они желанны.
— Нет. Я буду твоей натурщицей. Хочу посмотреть, как ты меня изобразишь.
— Не жди шедевра. Я не слишком искусен, — ответил Гидеон, затем наклонился, чтобы погладить ее колено через юбки, и понизил голос, желая проверить искренность ее ответа. — Есть другие занятия, предпочтительные для меня.
Ее дыхание участилось, как он и ожидал. Он оставил без внимания растущее разочарование, подавляющее чувство неуместной надежды и улыбнулся ей медленной, греховной улыбкой.
Она шлепнула его по руке, пробирающейся вверх по бедру.
— Тебе так легко от меня не отделаться. Идем. — Она поднялась. — Нам нужно перейти в мою гостиную.
Шелестя юбками, Белла вышла из комнаты.
Белла рылась в ящике стола, когда услышала шаги в коридоре, и улыбнулась. Она почувствовала, когда он вошел в комнату. Атмосфера изменилась, заряженная его присутствием.
— Вижу, ты помнишь, где находится моя гостиная. — Она не стала ждать ответа Гидеона. — Ручка или карандаш? Извини, мелков у меня нет. Акварели — предпочтительный материал для леди. Но ты сказал, что будешь делать набросок, а не рисовать.
— Никогда не пользовался мелками. У меня их просто не было.
Она оглянулась через плечо. Сцепив руки за спиной, с лицом, абсолютно лишенным выражения, он стоял в паре шагов от все еще открытой двери. Это была его идея, почему же у него такой вид, будто он ждет нагоняя от отца? Что ж, как она уже сказала, ему не отвертеться. Она сразу же ухватилась за его предложение и не намерена отступать.
— Карандаш или ручка? — снова спросила она.
— Лучше карандаш.
Кивнув, она снова порылась в ящике и отыскала карандаш, затерявшийся среди писем в глубине. Задвинув ящик, Белла положила карандаш поверх двух листков белой бумаги.
— Вот, или ты предпочитаешь вернуться в большую гостиную?
— Зачем? Здесь очень хорошо.
— Где я должна находиться? Он огляделся.
— На канапе.
— Мне сесть? Что я должна делать? — Это становилось смешным. Почти комичным. Но она в отличие от Гидеона не настолько искусна в создании вокруг себя непринужденной атмосферы. Если они продолжат в том же духе, то скоро она будет вкладывать ему в руку карандаш и спрашивать, хочет он нарисовать линию или круг.
— Что ты обычно делаешь, когда находишься здесь? Что ж, вопрос — это уже хорошо. Они двигаются в правильном направлении.
— Обычно вышиваю. Улыбка тронула его губы.
— Свои розы. Наволочка у меня на подушке, полотенце на умывальнике и то, что в корзинке, в которой мне приносят завтрак. Все они украшены вышитыми розами.
Она смущенно улыбнулась:
— Надо же как-то проводить вечера.
— Мне особенно нравятся те, что на наволочке. Они очень похожи на розы в оранжерее. Китайские. — Он закрыл дверь и прошел дальше в комнату. Шаги его были легкими и непринужденными. — Возьми, что тебе нужно, и сядь на канапе.
— Хорошо. — Белла пошла в спальню, взяла пяльцы и коробку с нитками. Вернувшись, обнаружила его устроившимся на обитом ситцем стуле напротив светло-зеленого канапе с карандашом в руке, лодыжка одной ноги на колене другой в качестве подставки для толстой книги с положенным на нее листком бумаги.
Белла села и расправила юбки, сложила руки поверх шитья на коленях.
— Как мне сесть?
Выпятив губы, Гидеон задумчиво изучал ее. Она подавила желание поерзать под его пристальным взглядом.
Он встал, отложил книгу и карандаш. Вытащил несколько белокурых прядей из шпилек, пальцами коснувшись уха.
— Ты слишком совершенна.
От звука его голоса у Беллы перехватило дыхание. Ее захлестнула волна желания, как несколько минут назад в гостиной. Он делает это нарочно, она уверена в этом.
— Разве бывает что-то слишком совершенное? — спросила Белла, вскинув брови.
Он удержал ее взгляд. Он казался выше, когда стоял, в то время как Белла слегка запрокинула голову. И все же, как всегда с ним, не чувствовала ни малейшего страха.
— Да. Но в искусстве совершенство не приветствуется, — сказал Гидеон, снова устроившись на стуле.
— Что я должна делать?
— Вышивай.
— Но если я буду шевелиться, ты не сможешь рисовать.
— Не волнуйся. У меня в голове твой образ. Просто делай то, что ты обычно делаешь. Представь, что меня здесь нет.
Это невозможно. Она не может не думать о нем. Его широкие плечи полностью закрывают спинку женского стула, а его присутствие затмевает все вокруг. Но, чтобы исполнить его просьбу, Белла взяла пяльцы, вытащила иголку, которая была воткнута в натянутое полотно, и возобновила работу над частично вышитой розой.
Тихий скрип карандаша по бумаге успокаивал. Пальцы ее работали, пронизывая иголкой ткань и туго натягивая нитку, в то время как мысли блуждали.
Проснувшись утром, Белла проклинала дождь, ибо желала провести последний день вместе с ним, гуляя по розарию. Ей хотелось наслаждаться каждой минутой с ним, не дать ни одному мгновению пройти зря, но она боялась, что после чая он вернется в садовый домик. Поэтому и ухватилась за его просьбу сделать с нее набросок. Просьбу, которой она от него не ожидала. Хотя следовало бы. У него определенно руки художника — с длинными пальцами, сильными, но изящными, подвижные и очень ловкие.
Эти две недели пролетели слишком быстро, промелькнули в вихре ослепительной страсти и приятного дружеского общения. Почему же эти дни не могли быть такими, как все остальные последние пять лет? Тянущиеся до бесконечности. Секунды как минуты. Минуты как часы. Как бы ей хотелось остановиться и насладиться ими. Но они прошли, и теперь единственное, что она может делать, — это упиваться оставшимися им часами, запечатлеть их в памяти.
Белла подняла глаза и обнаружила, что он ее разглядывает. Ноги его вытянуты, книга на коленях, локти небрежно упираются в подлокотники стула, длинные пальцы свободно держат карандаш.
— Ты кончил?
Он сверкнул улыбкой.
— Не тот вопрос, который мужчине нравится слышать из женских уст. Но да, я закончил.
— Так скоро? — Прошло, должно быть, не более пяти минут.
Он усмехнулся:
— И снова не тот вопрос, который мужчина хочет услышать. Но в свою защиту могу сказать, что мне потребовалось по крайней мере двадцать минут. Да, я закончил.
Охваченная нетерпением, Белла положила пяльцы на канапе.
— Я хочу посмотреть.
Когда она встала,
