совсем рядом, раскинувшись самым вольным образом, а голова покоится на меховых шкурах.
— Я хочу спросить, можете ли вы утверждать, что наш поцелуй относится именно к тому сорту, о котором мечтают благородные леди?
— Пожалуйста, отпустите меня.
— Я думал, вы собираетесь мне помочь угодить благородным леди вроде вас.
— Вы замечательно целуетесь! Благородные леди мечтают как раз об этом! — отчаянно прокричала Дженни, но он лишь с сомнением глядел на нее и не отпускал.
— Я просто не испытываю уверенности, — пожаловался он, следя за крошечными вспышками гнева, загорающимися в невероятно синих глазах.
— Тогда практикуйтесь на ком-нибудь другом!
— К сожалению. Арик не привлекает меня, — сообщил Ройс и, прежде чем она успела привести другое возражение, быстро сменил тактику, любезно заметив:
— Однако я вижу, что если на вас не действуют угрозы физического наказания, мне наконец удалось обнаружить то, что действует — Что… — подозрительно спросила она, — о чем вы говорите?
— Я говорю, что в будущем, когда мне захочется подчинить вас своей воле, я просто вас поцелую и заставлю покориться. Вот чего вы боитесь.
Перед ее мысленным взором с ужасающей ясностью и четкостью всплыло видение: он целует ее — понятное дело. на глазах у солдат, — а она изо всех сил артачится и отбивается. Надеясь, что ровными, убедительными речами сможет верней, чем горячим протестом, отговорить его от претворения этого в жизнь, Дженни проговорила:
— Не боюсь, а просто не нахожу интереса. Со смешанным чувством наслаждения и восхищения Ройс разгадал ее хитрость, и это лишь укрепило решимость добиться, чтобы она ответила на поцелуй.
— В самом деле? — чуть слышно шепнул он, в любовной истоме не отрывая глаз от ее губ. Пока он шептал, ладонь его легла ей на затылок, обхватила голову, непреклонно повлекла к себе, медленно, дюйм за дюймом, и наконец его теплое дыхание смешалось с ее вздохом. Настойчивые, понимающие серые глаза поймали испуганный, блуждающий взгляд синих и приковали к себе, а губы все приближались. Каждый нерв Дженни содрогался как от удара, глаза закрылись, и по ее губам принялись скользить его губы, пытливо и властно исследуя нежные изгибы и трепещущие контуры рта.
Ройс ощутил, как рот ее непроизвольно смягчился, напор дрожащих рук ослаб, груди коснулись его груди, позволив услышать бешеный стук сердца. Он опрокинул ее на спину, навалился, поцеловал крепче, быстро коснулся талии и бедер. Попробовал кончиком языка сомкнутые губы, желая проникнуть внутрь, и, когда они наконец раскрылись, изведал сладость ее рта и вновь принялся откровенно изображать акт, которого уже жаждал с опасной решимостью. Дженни, окаменев, задыхалась, потом напряжение вдруг разом исчезло под нахлынувшей ошеломляющей волной наслажденья. Совершенно незнакомая с той пламенной страстью, которую он нарочно и умело возбуждал в ней, она была полностью отравлена ее ядом, позабыв, что он — ее похититель. Сейчас он был любовником — пылким, манящим, ласковым, полным желания.
Нежность затопила ее, и она, издав безмолвный, беспомощный стон, сдалась, закинула руки ему на шею, прижалась ртом с проснувшимся в ней влечением.
Губы Ройса становились все требовательней, язык — настойчивым, жалящим, руки неустанно двигались, лаская грудь, потом переместились чуть ниже, расстегнули пояс, пробрались под тунику.
Дженни застонала от невыразимого смятения, и Рейс ощутил под своею рукою трепещущую плоть и гордо напрягшийся сосок. Он пощекотал пальцами бесстыдный бугорок, ущипнул, услышал, как она захлебнулась от восторга, почуял, как пальцы ее конвульсивно впились ему в плечи, как страстно она целует, словно желая вернуть наслаждение, которое он ей доставлял.
Потрясенный мучительной сладостью ее ответа, Ройс оторвал губы, взглянул в пылающее лицо, продолжая ласкать грудь и напоминая себе, что сейчас самая пора ее отпустить, Женщины, с которыми он спал, никогда не просили, чтобы он соблазнял их ласками и нежностью. Они желали безудержной атаки, силы и мощи, о которых рассказывали сложенные о нем легенды. Они желали, чтоб их сломил, покорил, грубо взял и подмял под себя — Волк. Число женщин, желавших испытать боль наслаждения с ним в постели, не поддавалось подсчету. Роль завоевателя плотно приклеилась к нему, и он много лет соглашался ее играть, но все чаще и чаще переживал приступы скуки, а в последнее время и отвращения.
Ройс медленно оторвал руку от вздымающейся груди девушки, приказывая себе оставить ее, прекратить то, что начал, и безотлагательно. Завтра он наверняка пожалеет, что так далеко нашел, и ему это хорошо известно. С другой стороны, если уж все равно сожаления неизбежны, так пусть они будут о чем-то существенном, подумал он. И с некой полуосознанной решимостью доставить обоим чуть больше удовольствия, которое они, кажется, обрели друг с другом нынче ночью, Ройс вновь склонил голову, поцеловал ее, распахнул тунику. Взгляд его опустился и замер, прикованный соблазнительным великолепием, открывшимся под одеждой. Изумительные груди, округлые, пышные, с розовыми сосками, съежившимися в тугие комочки желания, — все поплыло перед его взором; сливочно-гладкая кожа поблескивала в отсветах пламени, как нетронутый, только что выпавший снег.
Испустив сдержанный вздох, он перевел взгляд с груди на губы, заглянул в гипнотизирующие глаза, а пальцы уже расстегивали собственную тунику, срывали ее, чтоб прижаться голой грудью к мягким белым холмикам.
Доведенная почти до обморока страстными поцелуями, взглядами и вином, Дженни потрясенно смотрела на твердую, чувственную линию его губ, следя, как они неуклонно приближаются. Глаза закрылись, мир закружился, рот его впился в нее с грубой жадностью, и она ощутила касание языка. Она застонала от восторга, когда ладонь его накрыла груди, стиснула, и он медленно опустился на нее голой, покрытой жесткими волосами грудью. Ройс провел губами от рта к уху, щекоча языком чувствительные впадинки, тщательно исследуя их, пока Дженни не стала извиваться от наслаждения.
Снова скользнул губами по щеке, возобновил поцелуй и принялся медленно и возбуждающе посасывать так, что Дженни издала низкий гортанный стон. Он нежно втянул ее язычок, потом дал ей насладиться своим, а когда Дженни инстинктивно попала в такт его движениям, их поцелуй стал поистине бешеным.
Затем он приподнялся, раздвинул коленями ее ноги, втиснулся, заставив ее с содроганием почувствовать жесткий нажим. Сжигаемая грубой жадностью его страсти, она испустила разочарованный вскрик, когда он оторвался от ее рта, и с удивлением увидела, что его губы тянутся к грудям. Он ущипнул сосок, нежно сжал, потянул, затем с силою прикусил, спина ее выгнулась, и все естество загорелось ослепительным пламенем чистого восторга. В тот самый миг, когда она думала, что больше не вынесет, он прикусил посильней, вызвав у нее стон. Остановился, повернулся, чтобы уделить внимание другой груди, она же запустила пальцы в густые черные волосы и, сама того не сознавая, прижала к себе его голову.
Она чувствовала, что вот-вот умрет, а он вдруг приподнялся, опершись на руки, и оторвался от нее. Дуновение холодного воздуха по разгоряченной коже, его отстранение, частично вывели ее из восхитительного беспамятства. Дженни с трудом приоткрыла глаза и увидела, как он возвышается над ней, жадно лаская глазами тяжело вздымающиеся груди с призывно торчащими от его прикосновений сосками.
Паника — запоздалая, полусонная — пронзила наконец Дженни, а желание вспыхнуло под требовательным нажимом его бедер. Он вновь начал склоняться, и она, устрашенная, что так долго терпела, яростно затрясла головой и выдохнула:
— Пожалуйста…
Но он уже напрягся и насторожился, а через секунду у палатки прозвучал голос стража:
— Прошу прощения, милорд, люди вернулись. Не говоря ни слова, Ройс вскочил на ноги, быстро натянул одежду и вышел из палатки. В полуобмороке от вожделения и смущения, Дженни смотрела ему вслед, а потом стала медленно обретать рассудок. Ее залила краска стыда, когда она, разглядев беспорядок в своей одежде, принялась оправлять ее, приглаживать дрожащей рукой взъерошенные, растрепанные волосы. Ужасно было бы, если бы он принудил ее сделать это, но он ее не принуждал. На нее накатила какая-то одержимость, она бурно, сознательно, радостно подчинялась. Кошмар того, что она сделала — почти сделала, — заставил ее затрястись всем телом, она попробовала обвинить его, но совесть восстала.
