потом между нами. Но раз уж мы затронули эту тему, — продолжал он, следя за ее охваченным паникой лицом, — может быть, вы расскажете, почему перспектива лечь со мной в постель так вас вдруг устрашает.
— Я не боюсь, — отчаянно возразила она, полагая, что было б ошибкой проявлять какие-нибудь признаки слабости. — Но, один раз попробовав… попросту не желаю совершать это еще раз. Со мной было почти то же самое, когда… когда я съела гранат. Попробовала и больше не захотела. Со мной иногда так бывает.
Губы его дрогнули, он снова сдвинулся с места и остановился прямо перед ней.
— Ежели вас беспокоит только отсутствие желания, я думаю, что могу помочь.
— Не прикасайтесь ко мне! — предупредила она. — Или я…
— Не угрожайте мне, Дженнифер, — спокойно перебил он. — Это ошибка, о которой вы пожалеете. Я прикоснусь к вам, когда захочу.
— Ну теперь, испортив всякое удовольствие, которое мне мог доставить нынешний вечер, — ледяным тоном проговорила Дженни, — не оставите ли меня в одиночестве, дозволив одеться?
Колкая фраза ничуть не задела его дьявольского самообладания, однако голос Ройса вроде бы смягчился.
— Я не собирался сообщать новости, которые заставили б вас страшиться ночи, но милосерднее известить, как будут развиваться события, чем оставлять гадать в неизвестности. Есть многое другое, что должно быть улажено между нами, однако все это может до поры обождать. Впрочем, отвечу на ваш вопрос: истинная причина моего прихода вот в чем…
Дженни прозевала неуловимое движение его руки, продолжая с настороженностью и смятением вглядываться в лицо в уверенности, что он намеревается поцеловать ее. Должно быть, он догадался, так как твердые, чувственные губы изогнулись в усмешке, но по-прежнему продолжал глядеть ей в глаза, не двигаясь навстречу. После продолжительного молчания он мягко молвил:
— Дайте мне руку, Дженнифер. Дженни посмотрела на свою руку и в полном замешательстве неохотно разжала пальцы, впившиеся в ворот халата.
— Руку? — тупо повторила она, протягивая ладонь в его сторону на дюйм-другой.
Он взял левой рукой ее пальцы, от теплого пожатия по коже забегали предательские мурашки, и тут, только тут она наконец заметила великолепное кольцо, покоящееся в маленькой, инкрустированной драгоценными камнями шкатулочке на раскрытой ладони его правой руки. В тяжелую и широкую золотую оправу были вставлены изумруды. прекраснейшие из всех, какие ей когда-либо доводилось видывать, — горящие камни, которые сверкали и подмигивали в пламени свечей, когда он надевал массивное кольцо ей на палец.
Может быть, из-за увесистого кольца и всего, что оно означало, может быть, из-за странного сочетания нежности и грусти в устремленных на нее серых глазах, сердце Дженни забилось с удвоенной силой. Хрипловатым голосом он заметил:
— Мы все делаем не в привычном порядке — вы и я. Вступили в брак до венчания, и я надел на ваш палец кольцо намного позже произнесения брачных обетов.
Дженни как заколдованная неотрывно смотрела в бездонные серебряные глаза, низкий, хриплый голос ласкал ее, зачаровывая все сильней, а он продолжал:
— Но хотя до сих пор в нашем браке все шло не так, как положено, я хотел бы просить вас об одолжении…
Дженни не узнала в еле слышном шепоте собственный голос:
— О каком… одолжении?
— Только на нынешний вечер, — сказал он, дотягиваясь и обводя кончиками пальцев контур ее вспыхнувшей щеки, — нельзя ли нам отложить разногласия в сторону и вести себя как обычная чета новобрачных на обычном свадебном торжестве?
Дженни думала, что вечерний праздник устраивается в честь его прибытия домой и последней победы в войне против ее народа, а вовсе не ради их женитьбы. Он заметил ее колебания, и на губах мелькнула кривая ухмылка.
— Поскольку невинная просьба явно не в силах смягчить ваше сердце, я вместе с просьбой предложу сделку.
Отчетливо сознавая, какой эффект производит поглаживание по щеке его пальцев и какую притягательную силу стало вдруг излучать его большое тело, она спросила дрожащим шепотом:
— Какую сделку?
— В обмен на подаренную мне нынче ночь я отдам одну ночь в ваше личное распоряжение в любое время, в какое укажете. Не важно, как вы пожелаете ее провести, я отдам ее вам, и вы сможете делать все, что вам будет угодно. — Она все еще колебалась, и он с насмешливым отчаянием покачал головой. — Какое счастье, что я никогда не встречался с таким упрямым противником на поле боя, ибо, боюсь, ушел бы побежденным.
Неведомо почему, это признание, высказанное с ноткою восхищения в голосе, сильно поколебало сопротивление Дженни. Следующие слова ослабили его еще больше:
— Я прошу одолжения не для себя одного, крошка, но и для вас тоже. Не кажется ли вам, что после всех бурь, которые предшествовали нынешнему вечеру и, возможно, продолжатся после него, мы оба заслуживаем получить одно особенное, ничем не запятнанное воспоминание о нашей свадьбе, которое могли бы хранить и лелеять?
Комок не имеющих названия чувств застрял у нее в горле, и хотя она не забыла ни одной из серьезных обид, обвинение в которых могла ему предъявить, воспоминание о невероятной речи, произнесенной им перед своим народом в ее защиту, еще было живо в памяти. Кроме того, перспектива прикинуться на несколько часов — лишь на сегодня — желанной невестой при нем, страстном женихе, казалась не только безвредной, но непреодолимо и сладостно привлекательной. Она наконец кивнула и тихо сказала:
— Как пожелаете.
— Почему, — пробормотал Ройс, глядя в ее пьянящие глаза, — каждый раз, когда вы уступаете добровольно, как теперь, я чувствую себя королем-победителем… А когда покоряю вас против воли, чувствую себя презренным нищим?
Не дав Дженни прийти в себя от сего ошеломляющего признания, он собрался уходить.
— Постойте, — окликнула Дженни, протягивая шкатулочку, — вы забыли вот это.
— Она ваша вместе с двумя другими вещицами, которые в ней находятся. Ну-ка откройте.
Шкатулка была золотой, сплошь изукрашенной, вся крышечка инкрустирована сапфирами, рубинами, изумрудами и жемчугами. Внутри лежало золотое кольцо — женское кольцо, с глубоко утопленным в оправе огромным рубином. А рядом… Брови Дженни изумленно нахмурились, она посмотрела на Ройса, переспросила:» Ленточка?»— и снова взглянула на простую, узенькую розовую ленту, аккуратно свернутую и уложенную в шкатулке, достойной драгоценностей короны.
— Два эти кольца и лента принадлежали моей матери. Это все, что осталось после того, как поместье, где родились мы со Стефаном, было уничтожено во время осады. — И с тем он ушел, предупредив, что будет ждать ее внизу.
Ройс закрыл за собой дверь и минуту стоял неподвижно, не меньше самой Дженнифер изумленный тем, что наговорил ей, и тем, как он с ней разговаривал. Его все еще мучило, что она дважды обманула его в замке Хардин и участвовала в заговоре отца с целью лишить его не только жены, но и наследников. Но у Дженнифер было одно неоспоримое оправдание, говорящее в ее пользу; как бы он ни старался не думать об этом, оно извиняло ее:» Все потому, что я оказалась на пути вашего мародера-брата, прогуливаясь на холме…»
С улыбкой вожделения Ройс пересек галерею и зашагал вниз по широким дубовым ступеням в большой зал, где уже далеко зашло веселье. Он готов был простить ее прошлые поступки, однако обязательно должен дать ей понять, что в будущем не намерен терпеть никакого обмана.
В течение нескольких минут после его ухода Дженни оставалась на месте, глухая к усиливающемуся шуму пирушки, доносящемуся из большого зала. Глядя на усыпанную драгоценностями, выстланную бархатом шкатулку, лежащую на ладони, она пыталась утихомирить внезапный крик совести, протестующей против того, на что она согласилась. Потом повернулась, медленно подошла к изножью кровати и
