думал, он испытывал облегчение и радостную приподнятость.
– Зачем? Сейчас поищем дров, разведем костер, поужинаем, а утром снова отправимся на поиски дороги.
– Ладно, утром так утром.
Сэм нашел, что начинает привыкать к британскому произношению. И это словечко «ладно», которое она переняла у него. Это теперь их общее слово.
– Ладно, – повторил он.
Они все еще оторваны от мира. Ну разве не чудесно?
Глава 9
На этот раз развести костер оказалось труднее, хотя видимость была несравненно лучше. При свете полной, ничем не затененной луны Сэм и Лидия поднялись на ближайшую возвышенность к темной массе растительности, которая вблизи оказалась редкой вересковой порослью без единого деревца. Жалкая охапка веток, корни вывернутого куста и немного сухого бурьяна – вот и все топливо, которое им удалось собрать. Сэм разложил костер в углублении торфяной почвы, чтобы как можно экономнее расходовать тепло, но вскоре понял свою ошибку. Прикорневой слой был слишком сухим и пористым, он мог заняться заодно с дровами и привести к пожару. Пришлось потушить весело потрескивающий огонь, выложить углубление плоскими камнями и начать все заново. Новый костер был жалким подобием первого, зато значительно безопаснее.
Вопреки всем этим неувязкам Лидия охотно принимала участие в устройстве лагеря и даже начала бубнить себе под нос какой-то мотивчик, заранее предвкушая, как вопьется зубами в сочное мясо жаренного на вертеле кролика. Поглядывая на Сэма, она думала о том, как чудесно быть объектом его интереса, хотя и неясно, к чему этот интерес приведет. «Я хочу, чтобы мы оба были совсем голые…» Совсем голые! Не то чтобы Лидия собиралась раздеваться, но в самой этой идее было нечто завораживающее, поэтому она так и эдак поворачивала ее в голове, глядя поверх костра на Сэма. По мере того как заживали царапины и ссадины, лицо его все больше обретало присущую ему красоту, словно над ним, убирая все лишнее, трудился невидимый скульптор. Лидия нашла, что Сэму нельзя отказать в благородстве черт, и поймала себя на искренней благодарности тем мифическим существам, что зажгли «болотные свечки», сбили их с толку и не дали выбраться к людям.
Она была совершенно счастлива провести на пустоши еще одну ночь и ничуть не скучала по Лондону. Прошлый сезон принес ей лишь разочарование и скуку, хотя, увы, иного способа завести семью для леди не существовало. В этом году ей исполнилось двадцать пять, дебют в обществе давно остался позади, и пора было всерьез подумать об устройстве личной жизни. Это было не так уж сложно, требовалось лишь по очереди вычеркивать имена в списке поклонников, пока не останется одно, самое многообещающее. Так поступали все, так предстояло поступить и Лидии. Выйти замуж для леди означало прежде всего обеспечить себя на будущее. Это был своего рода долг перед обществом, перед своим социальным кругом, но Лидии почему-то казалось, что этот долг висит над ней как Дамоклов меч.
Вот почему она так нуждалась в передышке. И она ее получила. Ненадолго можно было забыть об условностях, о жестких правилах этикета и просто приглядеться к миру и к себе самой. Она заслужила это уже тем, что не утонула в болоте, не умерла с голоду и не простудилась насмерть. Но как же это вышло? Еще неделю назад она могла поклясться, что и дня не проживет без удобств, что любые трудности ее попросту убьют. С ранних лет ее убеждали в этом доктора, родители ни на минуту не выпускали ее из виду, всегда готовые подхватить, поддержать, сдуть пылинки. И вот она сидит у костра на болоте, живая, невредимая и даже окрепшая, и не собирается умирать ближайшие лет шестьдесят. Лидия возблагодарила судьбу за каждый день, который ей предстояло здесь прожить. Избегнув опасностей, победив страхи, закалившись в борьбе за выживание, она получила в награду несколько дней безграничной свободы. Здесь она сама по себе, может принимать решения по своему усмотрению, проводить время так, как ей заблагорассудится.
Не к этому ли она стремилась всю свою жизнь? Рвалась стряхнуть с себя, как оковы, законы и правила своего круга, чужие представления о том, как должна или не должна поступать Лидия Бедфорд-Браун. Там, где она сейчас находилась, имело значение лишь то, как она выглядит в своих собственных глазах. Что не во вред, то на пользу – таков был единственный закон, которого она собиралась придерживаться в ближайшее время.
Мысленно высказав все это, Лидия ощутила себя на верху блаженства.
Костер был разложен чуть в стороне от болота, на едва заметном каменистом возвышении. Пока он прогорал, Сэм освежевал и выпотрошил кролика. Потом он насадил его на вертел и оставил жариться над пышущими жаром углями, а сам затеял охоту на лягушек, обещая угостить Лидию закуской из лапок. Лягушки решительно отказывались потакать ему в этом и не давались в руки, так что пришлось носиться за ними по кочкам в свете луны и болотных огней, чье зловещее мерцание освещало феерическую картину. Лидия по локоть вымочила рукава, промочила ботинки и нахохоталась до колик. В конце концов усилия увенчались успехом, и они с Сэмом вернулись в лагерь, неся добычу за длинные лапки. Это был своего рода триумф.
– Это будут… мм… «лягушачьи лапки au lapin», – сказал Сэм.
Во французском языке его техасский акцент был еще заметнее, но Лидии все же удалось разобрать слово «кролик». Она не ожидала найти в своем товарище по несчастью полиглота и не смогла скрыть удивления. Как оказалось, Сэм побывал в Париже, провел там три месяца.
– Был в турне с «Шоу Буффало Билла»? – полюбопытствовала Лидия, а когда он бросил на нее нелюбезный взгляд, пожала плечами. – Все понятно. Ты и там служил наемником.
– Exactement, – подтвердил он.
Слово вышло до того искаженным – «экзактамон», ни дать ни взять имя египетского фараона, – что Лидия прыснула.
– Я бы лично перестрелял всех французов за один только их гундосый язык! – сердито заметил Сэм. – Жаль, было мало времени, всего пару и завалил.
В первый момент Лидия подумала, что это шутка, потом заколебалась, но все-таки решила не принимать услышанного всерьез. Трудный субъект, мистер Коди, ничего больше не добавил. Он нарочно отмерял сведения по капле, наслаждаясь тем, что разжигает ее любопытство.
После ужина они отправились умыться к ручейку, обнаруженному по чистой случайности: оба влетели туда на полном ходу в азарте охоты на лягушек и опомнились лишь тогда, когда в обуви захлюпало. Умывание показалось Лидии верхом роскоши. Наконец-то она получила возможность смыть двухдневную грязь с лица и рук. При этом они с Сэмом поспорили, стоит ли утром пойти вверх по течению ручейка, Лидия надеялась, что он берет начало в каком-то естественном водоеме, а где водоем, там непременно кто-нибудь живет. Она стояла за то, чтобы воспользоваться этой путеводной нитью, в то время как Сэм находил эту затею сомнительной и ратовал за продолжение поисков дороги. Не достигнув согласия, они решили, что утро вечера мудренее.
Все время до, после и во время ужина они болтали обо всем и ни о чем. Непринужденность их общения казалась удивительной, речь то и дело перемежалась взрывами смеха, и время текло незаметно. Однако настал момент, когда голоса сами собой стали понижаться, словно из опасения быть подслушанными. Придвинувшись друг к другу вплотную и погруженные в доверительную беседу, Сэм и Лидия сидели у тлеющего костерка.
– А ты бывала во Франции?
– Конечно.
– А видела, каких там разводят быков? Тебе известно, что и во Франции можно посмотреть корриду?
Сэм лежал на боку, опершись на локоть и держа бутылку джина. Последние полчаса он только и делал, что к ней прикладывался.
– Да, я слышала. На юге, у подножия Пиренеев. Но я терпеть не могу корриду. Мы ходили на нее с дядей. Признаюсь, я так и не поняла, что люди находят в этот кровавом зрелище. Что интересного в том, что перед быком машут плащом, а он старается поднять того, кто это делает, на рога? Абсурд! Одному такому, с плащом, бык почти сразу всадил рог в бедро. Он упал и получил еще пару ран, пока его отбивали у разъяренного животного. Не знаю, выжил он или нет – кровь лилась рекой. Но всего ужаснее мне показался сам бык с окровавленными рогами! Я надеялась, что его пристрелят.
– Пристрелить быка? – удивился Сэм. – Бык-то чем виноват? Он всего лишь защищался.
– Он был такой злобный!
– Его намеренно разозлили.
– Но почему он поддался? Почему просто не повернулся спиной?
– Иногда бык так и делает, но его не оставляют в покое, пока не рассердят и не заставят бросаться на пикадора. – Сэм невесело хмыкнул. – Если хочешь знать, бык тут вообще ни при чем. Вообрази себя в его шкуре. Тебя 149
растят специально для корриды, в нужный день привозят в нужное место, выпускают из темного закутка на ярко освещенную арену, а вокруг собрались люди, которые жаждут твоей крови. – Он помолчал, над чем-то размышляя. – Странное существо – человек, правда? Выводит специальную породу животных, настоящую тупую машину для убийства, играет на их инстинктах – и все это ради того, чтобы кто-то мог раз за разом принародно доказывать свою храбрость. Неужели нет другого, менее идиотского способа? Вот было бы забавно, если бы они поменялись ролями!
– А в Париже тоже бывает коррида? – спросила девушка, когда он умолк.
– Не думаю, по крайней мере я никогда о ней там не слышал.
– Значит, ты бывал на корриде где-то еще, не во Франции, – заключила Лидия, думая о том, как точно Сэм выразил ее смутные ощущения.
– Просто я достаточно долго имел дело с быками. – Ответ показался Лидии уклончивым, но прежде чем она успела заговорить, Сэм добавил: – Бык бросается на плащ матадора потому, что не
