чтобы набраться храбрости, после чего, возможно, приму ваш совет и отправлюсь на поиски мисс Эйкен.
Разумеется, ничего подобного он делать не собирался.
— Думаю, если вы снова подойдете к Люси, она будет рада поговорить с вами, — заверила Генриетта. — И она вовсе не видит в вас выгодный товар. Люси просто слишком молода. Но находит вашу симметрию весьма привлекательной.
Саймон резко вскинул голову и уловил смешливые искорки в ее глазах.
Лакей поставил перед ним бокал. Он сделал глоток, и вино жидким огнем прокатилось по языку. Что же, поскольку она весьма откровенна в своих речах, может, не оскорбится такой же откровенностью.
— А вы, леди Генриетта? Почему не спешите выставить себя на рынок? — поинтересовался он. — Я наблюдал, как вы беседуете со старыми и молодыми леди, но не заметил рядом с вами ни одного джентльмена.
— Это совсем не так! — запротестовала она. — Мы с лордом Дерджиссом вели долгую беседу о его живой изгороди и…
— Тот самый джентльмен, что стоит вон там? — Дарби кивнул в сторону величественного господина, затянутого в цветастый атласный жилет. — Тот, что в фиолетовом жилете?
— Нет, это Фредерик, сын лорда Дерджисса. У него ужасный вкус, особенно в выборе жилетов. Видите ли, он воображает себя духовным наследником лорда Байрона. Весь последний месяц пишет абсолютно омерзительные стихи, посвященные моей сестре Имоджин.
— А почему не вам? Вы куда более симметричны, чем Люси Эйкен, несмотря на ее миллионы.
Он наклонился чуть ближе и смотрел ей в глаза, пока она не отвела взгляд.
— Вы поразительно красивы. И волосы совершенно необычного цвета, и все же предпочитаете отсиживаться в сельском болоте, — бросил он, неожиданно для себя взяв ее руку, мгновенно утонувшую в его большой ладони. Он не понял, почему его сердце забилось сильнее: странная реакция на хорошенькое личико и бахрому черных ресниц.
Генриетта судорожно сглотнула, с таким трудом, что он заметил, как по ее горлу прокатился комок. Господи, какая прелестная шейка!
— Видите ли, я вовсе не симметрична, — выдавила она наконец, поспешно глотнув шампанского и старательно разглядывая пузырьки.
— О чем это вы?
— У меня не может быть детей, — призналась она, вскинув голову и смело глядя на Дарби. Он снова отметил, что ее темно-голубые глаза расположены на идеальном расстоянии друг от друга. Она была похожа на великолепную математическую теорему, поразительно простую на первый взгляд, но с невероятно сложным доказательством.
Погруженный в свои мысли он не сразу понял, что она сказала.
— Вы не можете… что?
— Иметь детей, — терпеливо повторила Генриетта, словно подобного рода беседы велись часто и с полузнакомыми людьми.
И какого черта, спрашивается, он должен был на это ответить? Ему еще не приходилось говорить со светскими дамами на столь деликатные темы!
Теперь в ее глазах светилось нечто вроде горькой насмешки.
— Прошу простить, если перепугала вас своей прямолинейностью, мистер Дарби, — извинилась Генриетта, отнимая руку. — Боюсь, всем уже известно, что вам придется жениться на богатой наследнице, чтобы содержать ваших прелестных сестер. Дело обстоит так, что я тоже богатая наследница. Но вследствие некоторых обстоятельств слишком низко котируюсь на брачном рынке.
Дарби искренне не понимал, о чем она толкует. Генриетта допила шампанское и с легким стуком поставила бокал на стол.
— Не хочу, чтобы у вас создалось ложное впечатление, будто я вступила в игру и решила приобрести вас сама.
С этими словами она удалилась, и только несколько минут спустя он нашел в себе силы рассмеяться.
Глава 10
Возвращение Генриетты с вечеринки Эсме
Генриетта поднялась в свою спальню, но и там не находила себе места: совершенно необычное для нее состояние. Обычно она перекидывала косу через плечо и, помолившись, мирно засыпала. Правда, были ночи, когда бедро слишком ныло. И редкие ночи, когда мысли о жизни без мужа и детей так терзали ее, что она рыдала в подушку.
Но у нее было много друзей, и все ее любили, так что по большей части жизнь казалась совсем не такой уж пропащей. За эти годы Генриетта незаметно взяла на себя много обязанностей мачехи, к их обоюдному удовольствию: навещала больных, устраивала семьи новых арендаторов, встречалась с викарием, когда того требовали обстоятельства. И планировала различные празднества, которые скрашивали сельское существование.
И если не считать моментов, когда очередной глупец позволял себе слишком наглые высказывания только потому, что она, Генриетта, говорила с ним куда откровеннее, чем это было принято, она была довольно счастлива. И не слишком огорчалась тем, что не была дебютанткой и не имела лондонского сезона. Да и какой смысл лить слезы по этому поводу!
Но сегодня она никак не могла успокоиться. Бродила по комнате, то поднимая книгу стихов, то снова кладя на место.
Она видела гравюры с изображением греческих статуй в «Ледиз джорнал», а он походил на бога, только в профиль. Анфас он казался слишком умным и образованным для простого греческого бога. Кроме того, скулы и глаза были чисто английскими.
Какой позор, что ей пришлось рассказать ему о своем бедре, хотя, будь он хоть немного внимательнее, наверняка уловил бы чей-то намек. Она заметила оценивающий блеск его глаз, когда предложила ему найти няню, так что он, вероятно, уже знал о ее богатстве. Как удобно для него: наследница и мать для его сестер, и все довольны. Она была права, обескуражив его. Не стоит давать пищу для сплетен.
Он и без того уделял ей много внимания.
Она невольно улыбнулась, с восторгом вспомнив, как он направился прямо к ее столу. А потом вернулся еще раз, только вместе с Люси Эйкен. Как он принес ей тарелку с куропаткой. И как держал ее за руку.
Сколько раз она наблюдала флиртующих мужчин и женщин! Но никогда не сознавала, как это приятно: встретиться глазами с мужчиной через всю комнату и понять, что он желает тебя. Особенно если этот мужчина — первый лондонский джентльмен, появившийся в Уилтшире за целый год с тех пор, как лорд Фаслбиндер прожил здесь месяц и соблазнил горничную миссис Пидкок. По мнению Генриетты, Фаслбиндер был чересчур толст и не слишком привлекателен. Но Дарби затмил всех местных джентльменов.
Сама миссис Пидкок подплыла к ней на вечеринке и спросила пронзительным шепотом:
— О чем это мистер Дарби говорил с вами, леди Генриетта? На вашем месте я не слишком доверялась бы обещаниям лондонского охотника за состояниями. Потому что он таков и есть.
По-видимому, миссис Пидкок хотела таким образом ненавязчиво напомнить, что Дарби не знал о ее увечье, иначе не стал бы тратить время на ухаживания.
Генриетта погладила ее по руке и под строжайшим секретом поведала, что, по ее мнению, мистер Дарби сражен Люси Эйкен.
Но сама то и дело улыбалась, вспоминая, как Дарби посчитал ее достойной кандидаткой на роль жены. Иначе к чему все эти комплименты? К чему проводить время за ее столиком? К чему все эти разговоры о ее волосах, симметрии, красоте? К чему держать ее за руку? Смотреть с ленивой, беспечной улыбкой, словно воображая…
На мгновение Генриетта ощутила удушливую волну отчаяния, так часто терзавшего ее в ранней молодости, и безумное желание быть как все. Как другие девушки. Иметь возможность выйти замуж и рожать детей, не платя за это жизнью. Но она давно овладела искусством гнать от себя подобные мысли, что сделала и сейчас. Нет причин горевать. Главное — она встретила поистине привлекательного мужчину, не знавшего о ее увечье и решившего поухаживать за ней! Поскольку она всю жизнь провела в Лимпли-Стоук, где каждому было известно о ее печальных обстоятельствах, впечатления были совершенно новыми и довольно приятными. Кроме того, новые впечатления всегда идут на пользу.
Генриетта подошла к окну, но ухоженные газоны Холкем-Хауса были скрыты тьмой. Какое счастье выпадет той, за кем вздумает ухаживать Дарби! У него чудесные глаза. Такие выразительные… он даже пытался сказать ей что-то этими глазами, хотя она, разумеется, не поверила в подобный вздор. Если бы он действительно ухаживал за ней…
Ее подруги часто получали любовные письма, в основном от поклонников, с формальным предложением руки и сердца. Письмо, написанное мистером Дарби, было бы куда изысканнее и поэтичнее, чем неуклюжие послания уилтширских джентльменов. Его письмо было бы нежным и страстным, и…
Нет. Он чересчур красив и привык, что женщины из кожи вон лезут, добиваясь его внимания. Его любовное письмо было бы надменным, властным… и ожидающим.
Только он вовсе не смотрел на нее так, словно ожидал, что она станет его женой. Скорее считал, что нашел нечто восхитительное: в ней, ее губах, ее подбородке, или… нет, она даже не смеет признаться в этом себе. Но от такого взгляда женщин бросает в жар.
Не те чувства, которые она, леди Генриетта Маклеллан, когда-либо испытывала. До сегодняшнего вечера.
Но, не говоря уже о чувствах, Дарби написал бы письмо, заставившее женщину ощутить себя желанной. Красивой, пусть на самом деле она хромала. Единственной, хотя она не могла иметь детей.
Его ленивая улыбка лучше всяких слов говорила женщине, что он считает ее прекрасной.
При одной мысли об этом Генриетту пробрал озноб.
Она шагнула к письменному столу и села. В голове сами собой стали складываться строчки письма.
«Дражайшая Генриетта», — написала она, после чего остановилась и прикусила кончик пера. Судя по тому, что она
