в память о них.
Белле вспомнились похожие сентенции Лесли Личфилда. Она пробормотала:
— Мне кажется… опера не для меня.
Изабелла пришла в ужас. У нее даже перехватило дыхание.
— Не смей говорить подобные вещи! Ты из семьи де ла Роза, деточка. Опера — у тебя в крови. Твой отец говаривал, что если одному из де ла Роза вскрыть вены, то оттуда вытечет не кровь, а хор из третьего действия «Риголетто». Тебе самой судьбой начертано выступать на оперной сцене. Ты еще попросту не осознала своего истинного предназначения.
Белла предпочла не перечить бабушке и не подвергать опасности ее слабое сердце.
Отщипнув еще кусочек от пирожка, Изабелла спросила внучку:
— Ну а что думает о тебе Лесли Личфилд?
— Находит мой голос восхитительным, но лишенным уверенности, — со смехом ответила Белла.
— Уверенность приходит со временем.
Лицо Беллы посерьезнело и стало задумчивым.
— Знаешь, ба, тут произошла одна занятная и странная вещь… По-моему, в театре проживает парочка призраков.
Изабелла рассмеялась:
— Деточка, ты шутишь?
— Один из них провел меня внутрь «Сент-Чарлз-опера».
— Неужели?
— Я с ним имела долгую беседу — со сторожем по фамилии Ашер. А потом Лесли Личфилд сообщил, что мистер Ашер уже двадцать лет как в могиле.
— А-а, про мистера Ашера я что-то слыхала, — промолвила бабушка. — Призрак, который бродит по театру со шваброй.
— А ты сама его когда-нибудь видела? — навострила уши Белла.
— Нет, — сказала бабушка и добавила, прищурившись: — Однако некоторые мои знакомые готовы поклясться, что видели его.
— Что ж, добавь меня в свой список. А вторая моя встреча была совсем короткой — с призраком Жака Лефевра.
— Жак Лефевр? — всплеснула руками бабушка. — О-о, я наслышана о похождениях этого безобразника, о его романах и шашнях! Деточка, во Французском квартале он — легендарная фигура. И твой дедушка — подумать только! — встречался с ним. И что же делал призрак Жака?
Живо представив странную встречу на сцене, Белла вновь ощутила, как приятная горячая волна прокатилась по телу.
— Ну я видела его секунду или две. Он стоял на другом конце сцены, улыбался и протягивал руки мне навстречу. А потом пропал.
Бабушка насмешливо фыркнула:
— Будь осторожна, внученька, а то этот коварный сердцеед сцапает тебя и унесет за тридевять земель.
Губы Беллы судорожно дернулись. Она не знала, что ответить, и указала бабушке на поднос.
— Ты мне зубы не заговаривай, ба. Лучше ешь.
Изабелла еще пару раз укусила пирожок, потом откинулась на спинку кресла и зевнула. Заметив, что бабушка клюет носом, Белла осторожно забрала поднос с ее колен. Поставив его на туалетный столик, она остановилась и некоторое время смотрела на задремавшую бабушку. Она ее так любила! И так не хотела терять ее! Белла вздохнула.
Даже сейчас Изабелла была по-прежнему преисполнена жизненной энергии. Да, жизненной энергии, а также решимости дожить до того дня, когда ее внучка станет оперной примадонной, потому что убеждена: оперный театр — ее истинная судьба, Белле не хватало духу возражать ей и отравить остаток жизни близкого человека. Она намеревалась сделать последние дни бабушки предельно счастливыми… Но как быть, если в сознании Беллы де ла Роза опера и любовь неразрывно связаны с разрушением и забвением?
Она не случайно подчеркнула в разговоре с Лесли Личфилдом, что ее родители принесли себя в жертву оперному искусству. Дело не в автомобильной катастрофе на морском берегу. Опера поглотила их гораздо раньше, чем океан. Для широкой публики Кармита и Марио де ла Роза были признанными оперными звездами. А глазам их родных и близких представало другое: пара одержимых — театром и друг другом. Бурление страсти на протяжении всех лет брака сопровождалось припадками взаимной ревности. А вечерами страсть и безумие ревности они переживали под маской своих героев.
Невзирая на взаимную любовь, родители Беллы не прекращали соперничать на сцене. И каждый при случае нелицеприятно отзывался о таланте другого.
Когда Кармита снисходила до похвалы, она звучала примерно так: «Сегодня вечером, Марио, ты спел Моцарта на уровне. Но ты определенно не Паваротти». Марио тоже не баловал комплиментами жену. «Что и говорить, никто не чувствует Россини лучше Марии Каллас!» — мог сказать он в присутствии друзей после исполнения женой партии в «Севильском цирюльнике», в которой недавно блистала Мария Каллас. Белла с содроганием вспоминала случай когда мстительная мать наняла клакеров, дабы они освистали сольную арию мужа в «Дон Жуане». Когда Белла расспрашивала отца о том диком происшествии, он винил в провале равнодушную публику и безжалостную критику, но не свою супругу. «Нынче всякий считает себя компетентным критиком, — жаловался Марио дочке. — Оперных певцов теперь ни во что не ставят. То ли дело во времена Карузо! Он и сам был уважаем и других умел уважать».
Семья обосновалась в Сан-Франциско. Однако родители Беллы часто отлучались на гастроли, оставляя девочку с няней. У четы дела Роза оставалось мало времени на своего единственного ребенка. Впрочем, они передали девочке свои таланты. Белле посчастливилось унаследовать голос матери, голос поистине мирового класса. Но девочка росла застенчивой и долговязой — гадкий утенок, который стал лебедем поздно и внезапно.
Невзирая на робость и пугливость зажатой маленькой Беллы и ее боязнь незнакомых; уже с четырех лет к ней зачастили преподаватели — ставить голос и обучать музыке. В восемь лет ее принудили выступить в детской оперной постановке «Ханзель и Грета», Белла играла одну из двух главных ролей — Грету. Это был сущий кошмар. На премьере девочка окаменела на первой же музыкальной фразе, и школьники, собранные на утренник со всех концов города, осмеяли ее так безжалостно, как способны только дети. Белла ничем не могла вытравить из своей памяти образ восьмилетней девочки на просцениуме — пепельное личико, трясущиеся губы, ноги приросли к полу так, что даже убежать нельзя, а перед ней море детских голов — подростки хохочут, улюлюкают, топают ногами, свистят и показывают на нее пальцами. Испив чашу унижения до дна, она наконец нашла в себе силы сдвинуться с места и опрометью кинулась прочь со сцены — в объятия сердобольной бабушки. Но всего больше ей запомнились разочарованные, замкнутые лица родителей. Их скрытая ярость добила ее и без того истерзанное сердечко.
И вот с тех-то пор, с того жуткого детского дебюта Беллу преследовал страх перед выходом на сцену. Даже если она умудрялась продержаться весь спектакль и пропеть всю партию, титанические усилия — лишь бы не убежать, лишь бы не шлепнуться в обморок — напрочь лишали ее пение глубины и чувства. Словно что-то умерло в ней. Только оставаясь одна, она давала волю своему великолепному голосу.
Властные родители не замечали переживаний девочки и продолжали толкать дочь на сцену. Ее детство и подростковые годы были потрачены на бесконечные занятия вокалом, уроки сольфеджио. Только музыка, музыка и музыка. Другие девочки бегали на дискотеки, кокетничали с мальчиками, а для тихони и затворницы Беллы после занятий в обычной школе начинались занятия с музыкальными педагогами. Никаких развлечений, никакого отдыха.
К тому времени, когда Белла поступила на вокальное отделение консерватории, у нее вдобавок к застарелому страху перед сценой развился и страх общения — она избегала дружеских отношений с кем бы то ни было. Теперь она даже радовалась тому, что нескончаемые занятия не оставляют ей времени на общение и болтовню с подругами.
В девятнадцать лет она потеряла родителей. В тот день им предстояло выступать на сцене «Геслайт-театр» в Сан-Франциско. Белла умоляла Кармиту и Марио остаться в загородном домике, где они проводили уик-энды, не только из-за страшной бури — на следующий день ей предстоял первый сольный концерт в консерватории, она себе места не находила, и в эти последние часы ей была необходима моральная поддержка родителей. Но упрямцы наотрез отказались отменить вечерний спектакль. Они ринулись в Сан-Франциско, и гигантская волна смыла их с приморского шоссе в океан.
Если бы не бабушка, Белла бросила бы оперу сразу после гибели родителей без колебаний и без сожалений. Но именно бабушка поддержала ее в страшном горе, и было бы жестоко отплатить ей таким предательством. Поэтому Белла не оставила консерваторию, доучилась, а затем пробовалась в разные театральные труппы в поисках хорошей работы. В итоге она подала в хор «Метрополитен-опера», но шумная и суетная жизнь в Нью-Йорке ее нисколько не прельщала. Белла с удовольствием осталась бы где- нибудь в глубинке, никому не ведомая, никому не интересная — словом, упивалась бы размеренно- спокойной жизнью, какой живут обыкновенные люди.
Месяц назад ей позвонил лечащий врач Изабеллы и сообщил, что положение критическое. Белла срочно уволилась и переехала к бабушке в Новый Орлеан.
Белла еще раз взглянула на дремлющую в кресле-качалке старушку, и кулачки девушки невольно посжались. Она должна спеть сольную партию хотя бы один раз в жизни, чтобы доставить бабушке последнюю радость. А после того как она победит себя и осчастливит самого близкого человека — Бог с ней, с оперой! Единожды побывав в роли примы, Белла больше никогда не ступит на сцену и станет искать смысл жизни уж точно не за кулисами оперного театра…
— Всем доброе утро, — сказал Лесли Личфилд. — И добро пожаловать на «Калейдоскоп».
В понедельник в
