будто я угодила в некое искривление времени или во что-то вроде временной петли. Смотри, оборванец спит на скамейке, перед ним статуя Джексона, собор Святого Людовика. Все то же самое. Мне совсем нетрудно представить, что я в тысяча девятьсот девяносто шестом году. Даже кареты не режут глаза — в конце двадцатого века в них будут катать туристов.
Жак некоторое время молчал с задумчивым выражением лица.
— Ты хочешь вернуться обратно? — наконец спросил он.
Ее брови удивленно взметнулись.
— Уж не пытаешься ли ты сказать, что веришь мне?
Он вздохнул.
— Этой ночью, пока ты спала, я читал и перечитывал статью, которую ты прихватила с собой. Написано убедительно, да и ты говоришь так связно и разумно и не походишь на сумасшедшую, так что я поневоле начинаю верить. Или скажем иначе, мне уже трудно не верить тебе. — Он ласково улыбнулся любимой. — А впрочем, это все, конечно, невероятно.
— Ты волен считать это странным, — сказала она, — потому что это действительно странно. Для меня главное — чтоб ты верил, что это правда.
Жак продолжал обнимать ее за плечи и задумчиво поигрывал прядью волос, выбившейся из сложной прически.
— Расскажи мне побольше о том мире, из которого ты якобы прибыла.
Несмотря на это «якобы», Белла была рада: Жак снисходит до расспросов. И это добрый признак.
Она набрала побольше воздуха в грудь и затараторила:
— Конечно, Жак, тебе трудно во все это поверить. Вот видишь автомобиль — там, на улице Святой Анны? Ужасно смешная конструкция. Вонючий и шумный. На улицах Нового Орлеана в конце двадцатого века будут сотни автомобилей. Куда более красивых, куда более быстрых. Для нас совершенно привычно многое из того, что было в новинку тем, кто жил в позолоченный век или в беспечные девяностые: автомобили, электричество, телефон. В небе будут летать реактивные самолеты — огромные и быстрые летающие аппараты. Зимой здания будут обогревать электричеством, а летом то же электричество станет охлаждать воздух в них. И весь мир будет опутан сетью коммуникаций.
— Что это значит?
— Телефонная связь, компьютеры, телевидение… — Заметив растерянность в его взгляде, Белла пояснила как могла: — Компьютеры и телевизоры — это приборы, которые показывают на своих экранах информацию или живые картинки.
Жак довольно щелкнул пальцами.
— Ага, живые картинки! Совсем как эдисоновский кинетоскоп, который показывали в прошлом апреле в Нью-Йорке!
Белла рассмеялась.
— Да, вроде, только в тысячу раз лучше и хитрее. Огромный прорыв случится и в науке, и в технике, и в медицине. — Тут ей пришлось горестно вздохнуть. — Заодно появится и новое мощное оружие страшной разрушительной силы. Будет две мировых войны и много-много мелких военных конфликтов. Изобретут оружие, которое может за полчаса уничтожить всю планету. Да, еще мы запустим ракеты в космос, и человек ступит на поверхность Луны.
Жак живо заинтересовался.
— Как у Жюля Верна в романе «С Земли на Луну»?
— Похоже, да не так. Мы обойдемся без пушки. Но большинство предсказаний Жюля Верна сбылось, например, о подводных лодках.
— Судя по твоим словам, это фантастический мир, — сказал Жак и с тревогой заглянул ей в глаза: — Ты очень скучаешь по нему? Может, он тебе намного дороже меня?
Белла задумалась и после долгой паузы сказала:
— Нет, если я и скучаю, то лишь по бабушке.
Казалось, Жак был охвачен противоречивыми чувствами — любопытством и волнением.
— Ты говорила, что виделась с бабушкой, когда возвращалась, ведь так?
— Да. И она все знает — о тебе и о моих путешествиях во времени.
— А что она говорит по этому поводу? Настаивает, чтобы ты оставалась с ней?
Белла нежно улыбнулась, вспомнив добрую старушку.
— Ты не знаешь мою бабушку, Жак. В ней со всем нет эгоизма. Она меня не удерживает. Наоборот, считает, что я обязана следовать туда, куда меня влечет судьба, и не сопротивляться.
Жак поцеловал Беллу в лоб и хриплым от волнения голосом сказал:
— Да благословит Господь твою бабушку за такие мудрые слова. Ты действительно должна остаться здесь. Тут я с ней совершенно согласен. Возможно, наша любовь и влечение друг к другу оказались сильнее времени, преодолели законы Вселенной.
Белла покачала головой.
— Ты говоришь, как бабушка. Мне кажется, нам непросто понять, куда же нас влечет судьба и чему не Должно сопротивляться…
— А что касается твоих родителей, — промолвил Жак, — ты мне сказала правду? Ты их именно так потеряла?
— Да, — ответила Белла и содрогнулась от болезненного воспоминания. — Они погибли шесть лет назад. Несчастный случай произошел, когда они спешили на представление.
Он ласково погладил ее щеку, и в его взгляде сквозило сочувствие.
— Бедная.
Белла улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы.
— В сущности, их брак не был счастливым. Мама и папа только тем и занимались, что соперничали и ругались — и на сцене, и вне ее. Они, видимо, любили друг друга, однако истинной страстью каждого из них был все-таки театр. Но и здесь они были безжалостны и жестоки друг к другу, словно лютые враги. Мама однажды наняла клакеров, чтобы они освистали отца в «Дон Жуане».
Жак был потрясен.
— Боже! Теперь понятно, отчего ты так панически боишься оперной карьеры рядом с мужем-певцом!
Думаю, у обоих было что-то вроде комплекса профессиональной неполноценности. При всем их таланте и огромных успехах они ненасытно стремились к новым успехам, к новым знакам признания со стороны публики и критики. Родители не могли смириться с тем, что они не самые первые. Вместо того чтобы наслаждаться собственной славой, мама жаждала превзойти Мерилин Хорн, а отец норовил перепеть Паваротти. Оба превращали свою жизнь в ад, потому что страдали от мечты о несбыточном и не замечали того прекрасного, что уже сбылось.
— Хорн и Паваротти — это знаменитости вашего времени?
— Да.
Жак задумался над ее словами. Его прекрасный лоб бороздили морщины.
— А тебе не кажется, — сказал он наконец, — что именно ваша эпоха со всеми ее чудесами породила их нездоровое соперничество и их несчастье, которое они сами себе навязали?
— Возможно, — согласилась девушка, удивляясь его проницательности. — Мой отец частенько повторял, что мир разлюбил оперный театр и полюбил цинизм. Он считал, что расцвет оперы пришелся на времена Карузо, а сам он поет на закате оперного искусства.
— Карузо? — переспросил Жак. — Тот самый молоденький тенор, который появился на сцене в Неаполе два года назад и имел шумный успех?
Белла рассмеялась.
— Конечно, тот самый.
— Если верить твоему отцу, расцвет оперного искусства происходит именно сейчас, — осторожно произнес Жак.
— Да.
Он вдруг сжал ее руку и заговорил с растущим жаром:
— В таком случае и твоя бабушка, и я правы! Мы с тобой находимся в правильном времени — и именно здесь нам суждено рука об руку исполнить свое предназначение.
— Об этом можно только гадать, Жак.
— Но ведь именно в нашем времени ты впервые запела соло — да еще как!
— Верно. Честно говоря, бабушка полагает, что только здесь я смогу окончательно преодолеть страх перед сценой.
— Воистину твоя бабушка — мудрая женщина! — сказал Жак и посмотрел на Беллу с мольбой во взгляде. — Белла, милая, не тоскуй по той жизни. Неужели мир, который ты оставила, намного лучше нашего?
Серьезное выражение его лица и искренний тревожный вопрос в глазах требовали честного ответа. От волнения Белле стало трудно дышать.
— Ну, там много необычайных удобств, много полезных новшеств, — раздумчиво сказала она. — Но одновременно неслыханно выросла преступность, отравлена окружающая среда. — Девушка окинула взглядом площадь и после паузы добавила: — В той жизни что-то безвозвратно утрачено.
Жак порывисто поцеловал ее руку и спросил:
— Что именно утрачено, любовь моя?
Она в раздумье покачала головой.
— Не стало… благоприличия, что ли? Или внутреннего оптимизма? Жизнь лишилась уверенности в завтрашнем дне. Здесь у нас, — сказала она, не замечая этой странной оговорки, — больше приверженности старым добрым ценностям. Есть возможность оглянуться по сторонам и при желании задуматься. К примеру, когда я появилась здесь, жалкая, растерянная, Элен без долгих разговоров приютила меня в своем доме. В конце двадцатого века ни одна женщина, будучи в здравом уме, не примет в свой дом незнакомку, с которой встретилась час назад. Люди подозрительны друг к другу. И не без причин. Потому что закончилось время, когда можно было не запирать двери.
— Иными словами, закончился век невинности.
— Можно сказать и так.
Жак кончиками пальцев погладил ее по скуле.
— И женщины тоже утратили невинность?
Она рассмеялась.
— Отношения между мужчинами и женщинами стали гораздо менее романтичны. И женщины, и общество в целом куда терпимее смотрят и на любовные связи, и на интимные отношения до брака.
Глаза Жака гордо блеснули.
— Но ты, та belle, все-таки сумела сохранить свою чистоту и непорочность!
Белла покраснела. Она встала и сделала несколько шагов в сторону собора, потом, не глядя на Жака, промолвила:
— Я — другая. Скорее исключение. Жила обособленно, замкнуто — совсем не так, как большинство девушек. Девочкой училась в частных школах, большая часть времени уходила на уроки пения. А потом были усиленные занятия в Сан-
