взгляд, цель жизни заключается в том, чтобы знать и видеть свой путь и твердо следовать ему. Религиозная жизнь – та, какой мы живем здесь, в монастыре, – конечно, подойдет не каждому.
Теперь Филипп понял, что они говорят уже не о нем, а об Анджеле.
– И, тем не менее, каждый находит у вас радушный прием, независимо от того, что привело его сюда.
– Мы здесь не судим, а просто предлагаем покой и защиту.
– Анджела сказала мне, что еще не приняла постриг.
– Похоже, она очень откровенна с вами, – задумчиво произнесла аббатиса.
– Но разговоры спасают от скуки, здесь не так много развлечений.
– Да, разговоры или игра в карты, – добавила она. – Я вчера вечером случайно проходила мимо вашей комнаты.
– Наверное, карточные игры у вас под запретом, – сказал Филипп, настраиваясь на то, чтобы выслушать нравоучение на тему страшной греховности попыток соблазнить женщину в стенах монастыря.
– Под запретом, – согласилась настоятельница. – Помнится, ваша матушка любила играть в карты.
– Правда? – Филипп даже остановился от удивления.
Меньше всего он ожидал услышать такие слова от аббатисы. Он давным-давно оставил надежду узнать что-либо о своей матери, которая умерла, родив его и брата.
– Неужели отец вам ничего о ней не рассказывал? – спросила настоятельница, когда они продолжили свой путь.
– Ни словечка.
Его отец никогда не говорил о своей покойной жене. Филипп знал лишь имя матери, которое он увидел в семейной Библии, когда ему было десять лет. В этом возрасте он был достаточно любопытным, но понимал, что отца об этом лучше не спрашивать. Филипп никогда не задумывался о том, что она была живым человеком, со своими желаниями и предпочтениями, симпатиями и антипатиями, и о том, что он мог унаследовать некоторые ее черты.
– Думаю, что вашему отцу было слишком больно говорить о ней, ведь они так любили друг друга.
Филипп едва удержался от желания вновь остановиться. Разве мог его отец вообще кого-нибудь любить? Вновь потрясающее открытие.
– У меня создалось впечатление, что это был скорее брак по расчету. Он получил наследника, и не одного, поэтому у него не было необходимости жениться еще раз. Я никогда не думал, что он действительно любил ее.
– Ну, так говорили в свете, – засмеялась леди Кэтрин. – Ваш отец был такой скрытный и сдержанный, а вот матушка, наоборот, была раскованной и довольно своенравной. Мэдлин любила танцевать, могла до самого утра играть в карты. Они были полной противоположностью друг друга. Но стоило увидеть их вместе… и все становилось ясно.
– Вы хорошо ее знали?
– Мы обе занимались благотворительностью, в одном из таких комитетов я с ней и познакомилась. Но я достаточно хорошо знала Мэдлин, чтобы увидеть в вас некоторые ее черты.
– В самом деле?
Он не хотел, чтобы настоятельница догадалась, как сильно он всегда хотел узнать что-нибудь о своей матери, но упустить такую возможность он не мог.
– У вас, ее глаза, ее бесшабашность, любовь к шумным веселым компаниям и полное неприятие одиночества. Она никогда не была замешана ни в каком скандале, но всегда была в шаге от него. Она была очень жизнерадостной женщиной и, что удивительно, несмотря на свой титул, никогда не ставила себя выше остальных.
Филипп еще некоторое время двигался в полном молчании и раздумывал над тем, почему же он ничего не знал о своей матери и никогда никого не расспросил. Интересно, а что знает о ней его брат-близнец?
Попрощавшись у дверей его комнаты, настоятельница отправилась по своим делам, а Филипп, закрыв дверь, подвинул стул к окну и погрузился в размышления.
Его отец слишком сильно любил мать. Так сильно, что когда она умерла, подарив жизнь Филиппу и его брату Девону, у него не осталось любви на сыновей. «Значит, – подумал Филипп, – любовь даруется человеку в ограниченных количествах».
А если у него глаза, как у матери, значит, Девон тоже унаследовал ее глаза, поскольку они были просто копией друг друга. Только теперь он мог понять, что чувствовал его отец, когда дети смотрели на него глазами любимой жены и молили о внимании. Наверняка для него это было чертовски тяжело. Неудивительно, что отец старался избегать их. Особенно Филиппа, ведь он во всем походил на мать. Филипп всегда чувствовал, что отец уделяет ему внимание лишь потому, что он является наследником и его просто необходимо научить управлять поместьем. Ведь именно поместью и другим скучным вещам его отец придавал огромное значение. А возможно, отцу очень хотелось, чтобы Филипп больше походил на него. Но теперь отца уже нет и спросить не у кого.
Неудивительно, что он всегда старался, как можно меньше думать и чувствовать. Ведь всегда есть опасность обнаружить в своей голове неприятные мысли или чувства. Неудивительно, что четыре года в Париже он провел в пьяном забытьи.
А теперь он попал туда, где самые главные занятия – размышления и покаяние. Почему люди добровольно обрекают себя на затворничество, он не знал. Единственным отвлечением была попытка соблазнить Анджелу. Но это необходимо прекратить.
Вдруг он влюбится в нее? Филипп всегда считал, что не способен на это утонченное чувство и в этом отношении он похож на своего отца. Но если представить себе женщину, в которую он мог бы влюбиться, то это, конечно, Анджела. С ее лицом, фигурой, голосом.
Она делала ставки на секреты, и они казались более ценными, чем самые породистые лошади, огромный особняк, бездонные запасы лучшего бренди или сундук золотых соверенов.
Она научила его говорить «пожалуйста» – а отсюда всего один шаг до мольбы, – но он не возражал. Она заставляла его говорить «спасибо», и он ничего не имел против.
Даже лучшая куртизанка Европы не была способна на поцелуй, каким одарила его Анджела.
Да, она была той самой женщиной, которую он мог полюбить.
Любовь неизбежно приводит к потерям. Это стало ему ясно теперь, когда он узнал больше о браке своих родителей. Проиграть карточную игру – это одно дело. Потерять любовь – совсем другое. Нередко бывало так, что Филипп, начиная игру с парой последних фунтов, выигрывал крупную сумму. Но в любовной игре он видел лишь опасность колоссальной потери.
Возможно, он не очень азартен.
Филипп взял со столика колоду карт, перетасовал их и наугад вытащил карту. Дама червей. Для этой карты у него не было истории.
И тут в комнату вошла Анджела. Филипп вложил карту в колоду и снова перетасовал карты.
– Я принесла вам завтрак, – сказала она своим удивительным пьянящим голосом. Интересно, что теперь, имея возможность слышать этот голос, он не испытывал потребности в бренди. Хотя, в отличие от ее голоса, бренди уносил прочь мысли.
– Спасибо, – сказал он, кивнув. – Поставьте на столик. Пожалуйста.
– Вам еще что-нибудь нужно? – Филипп уловил волнение в ее голосе.
– Нет, спасибо.
Теперь он не мог на нее смотреть. Мало того, что он пытался противостоять желанию, обладать этой женщиной. Он не должен позволить себе полюбить ее, что еще недавно казалось ему совершенно невероятным.
– Похоже, вам не помешало бы побриться. Он провел рукой по щеке. Она права.
– Похоже, что так.
– Филипп. – Анджела замолчала, но он понял, что она собирается его спросить: «Что-то не так?» Ему не хотелось отвечать на этот вопрос, поэтому он отвернулся и начал смотреть в окно. Он так и не повернулся, пока за ней не закрылась дверь.
Она, вероятно, рассержена. Возможно, даже оскорблена его неожиданной холодностью. Но ведь она знает, что он «самовлюбленный негодяй». Она так старалась быть добродетельной, а он порочен до мозга костей. Ему придется уехать.
Анджела готовила ужин. Раздражение не покидало ее. Она взяла морковь и стала нарезать ее к ужину. Нож, легко разрезая оранжевую мякоть, стучал по деревянному столу. Иногда она ударяла так сильно, что лезвие врезалось в доску, но она не обращала на это внимания, вытаскивала нож и продолжала крошить морковь на мелкие кусочки.
Когда она принесла Филиппу завтрак, он держался холодно и отчужденно. Это бы ее не задело, но уж слишком, разительным был контраст с его обычным поведением – флиртующим, соблазняющим и озорным.
Чуть позже она принесла ему принадлежности для бритья и услышала то же самое: «Спасибо. Поставьте сюда». А потом он отворачивался к окну, избегая смотреть на нее. Если он не смотрел в окно, то тасовал карты, вытаскивая по одной, внимательно рассматривая и отправляя обратно в колоду.
Она знала, что он вспоминает истории, связанные с той или иной картой. На сей раз, он не делился с ней своими воспоминаниями, но она легко могла себе представить, о чем они. Все его приключения были связаны в основном с вином и женщинами. С женщинами, которые, вероятно, сами бросались в его объятия, не прерывали поцелуев и не сбегали. И конечно, не собирались давать обет непорочности. Это были другие женщины, которые просто предлагали ему себя.
Они были не похожи на нее.
Она принесла ему обед, но все оставалось по-прежнему. Она напомнила ему, что должна осмотреть его раны, но ort ответил, что в этом нет необходимости.
И Анджела провела весь день, раздумывая над тем, что бы ему отнести, – точнее, ища повод зайти к нему. И это было глупо, потому что он явно не желал ее видеть. А ей, хоть и стыдно было в этом признаваться, так хотелось быть рядом, видеть его глаза и чувствовать себя «почти счастливой».
– Анджела, с тобой все в порядке? – спросила Пенелопа, которая сидела за столом напротив и чистила картошку.
– Все замечательно.
– Да ты просто атакуешь эту морковь, –
