добавила леди Кэтрин, резавшая лук.
Анджела положила нож.
– Что вы ему сказали? – с вызовом спросила Анджела настоятельницу.
Все в кухне замолчали, никто и никогда не позволял себе говорить с аббатисой таким тоном.
– Прости, не поняла. – Леди Кэтрин, похоже, не рассердил вызывающий тон послушницы, хотя было видно, что она немного растерялась.
– Вчера утром он был… совсем другим. – Анджела не могла найти подходящих слов. – Но после вашего разговора он так холодно держится со мной. Интересно, что же такое вы ему сказали. – Анджела замолчала и вновь начала яростно кромсать морковь.
– Ты говоришь о лорде Инвалиде? – спросила Пенелопа.
– А разве у нас тут есть другие мужчины?
– Вчера ты называла его Филипп, а не «он».
– Это не имеет никакого значения, – сказала Анджела, пожав плечами.
– Я с ним говорила о том, что не имеет к тебе никакого отношения. Я ему рассказала о его матери. Он никогда не знал ее, а я была с ней знакома. Вот и все.
– О! – И она не смогла удержаться от вопроса:
– Он не сказал, когда уезжает?
– Нет. Я предложила ему подумать над тем, чтобы самому принять постриг, раз ему здесь так нравится.
Анджела рассмеялась.
– Вот и его реакция была такой же. Кстати, если говорить о постриге, когда ты собираешься принять его, Анджела? – спросила настоятельница.
Это был хороший вопрос. У нее в голове эхом отдавались вчерашние слова: «Я должна уехать. Я не могу остаться». Но она была очень робкой и не могла решиться на этот шаг, хотя перспектива навеки остаться в этих стенах тоже ее очень пугала. Конечно, у нее есть причины оставаться здесь, но она часто думала, что уехала бы моментально, если бы было куда, ведь уехать домой она не могла.
– Я еще не знаю, – сказала Анджела. Она закончила крошить морковь и начала резать картошку, которую начистила Пенелопа.
– Хорошо, – произнесла настоятельница так спокойно, что Анджела позавидовала ее терпению. – Лорд Хантли довольно быстро идет на поправку. Я не думаю, что он здесь надолго задержится.
– Мне хотелось бы знать, когда он уезжает, – сказала Анджела.
– Если он уедет, я буду скучать по нему, – сказала Пенелопа, слегка вздохнув.
– Ты будешь единственной, – ответила Анджела.
«Уж я-то не буду по нему скучать», – самой себе решительно сказала Анджела. Наоборот, она с облегчением вздохнет, когда он уедет. И все станет по-прежнему: жизнь будет тихой, спокойной и безопасной. Она не будет скучать по шутливой пикировке с Филиппом. Она не будет скучать по его соблазняющему взгляду, по его прикосновениям, поцелуям, она даже не вспомнит то томящее влечение, которое испытывала к этому мужчине. Так, по крайней мере, она для себя решила.
В тот вечер Анджела допоздна задержалась с ужином. Ей хотелось узнать, будет ли он искать ее, как искал тем утром. Но этот мужчина вновь разочаровал ее, что совсем не улучшило ее настроения.
Когда Анджела принесла ужин лорду Инвалиду, ее настроение было таким же мрачным, как вечернее небо за окном. Головокружительный восторг, с которым она проснулась утром, давно исчез, но ей безумно хотелось вернуть это состояние.
– Вы, должно быть, проголодались, – сказала она, входя в комнату. Он, как и днем, сидел у окна и смотрел в темное стекло, словно пытаясь разглядеть в сгустившихся сумерках свое будущее. На столике рядом с кроватью горели две свечи, но света от них было не много.
– Проголодался.
– Странно, что вы не отправились меня искать, требуя ужина.
Он пожал плечами. Ей захотелось дать ему хорошую затрещину, чтобы встряхнуть его, и если бы ее руки не были заняты подносом с едой, она бы это сделала. Но она лишь с грохотом поставила поднос на столик и разразилась гневной тирадой:
– Прекратите! Весь день вы пожимаете плечами, когда я пытаюсь с вами заговорить. После того как настоятельница поговорила с вами, вы держитесь холодно и отчужденно. Какое отношение этот разговор имеет к тому, что происходит между нами? Ко мне?
– Она рассказала вам об этом?
– Да. Женщины имеют обыкновение разговаривать, Филипп. Я думала, что уж вам-то это известно. Иначе как бы вы заработали свою репутацию? И как бы вся Англия узнала о погубленных вами девушках? Мне даже странно, что некоторые детали до сих пор неизвестны.
– Ты сказала ей о том, что мы целовались вчера вечером? – прервал он ее.
– Нет, – пробормотала она.
– Отчего же?
– Потому что у меня могут быть неприятности. Меня могут попросить покинуть монастырь, а мне некуда идти.
– А ты не подумала о том, что я могу попросить тебя уехать со мной?
– Вообще-то нет.
– Хорошо, – сказал он, и в его голосе послышалось облегчение.
Ну и грубиян! Мысль о том, что он может предложить ей поехать с ним, ни на секунду не приходила ей в голову. Но это не означало, что ей этого не хотелось.
– Да. Конечно, хорошо. Как же, ведь вы пополните список своих побед. Только одно вас, наверное, огорчает, что в этом случае вы были не первым.
Она повернулась, чтобы уйти.
– Не говори так, – резко сказал он, и Анджела обернулась:
– Но это правда. В моей жизни уже был мужчина, так что я товар второго сорта.
– О, Анджела! – тихо произнес он, и в его голосе послышалась боль.
К ее удивлению, он порывисто встал, подошел к ней и обнял. Еще больше она удивилась, когда он тихо, но твердо произнес:
– Ради Бога, замолчи.
Он прижался губами к ее губам, заставляя ее умолкнуть. Но через секунду он вновь заговорил.
– На самом деле все это не имеет никакого значения, – тихо сказал он.
Она открыла рот, собираясь запротестовать, но ее слова затерялись в новом поцелуе.
– Это для тебя не больше чем ошибка… если это вообще ошибка.
На этот раз, когда она открыла рот для протеста, он воспользовался этим, чтобы углубить поцелуй.
Филипп крепко обнимал ее, поглаживая по спине и опускаясь ниже. Она ухватилась за воротник его рубашки, судорожно сжимая его в кулаках. В поисках опоры они прильнули друг к другу, и если бы один упал, то утянул бы за собой другого. «Падший ангел, – подумалось ей, – почему бы вновь не упасть с небес?»
Вдалеке слышались раскаты грома. Но разве эта буря могла их остановить?
«Только законченный и совершенный негодяй может так целоваться. Да он просто дьявол». Он имел вкус соблазна. Его руки ласкали и исследовали ее тело, и это был огонь, сжигающий и уничтожающий все самые благие ее намерения. Когда он держал ее в объятиях, ее единственная мысль была о том, что вечность слишком коротка.
И в тот момент, когда она готова была отдать этому «дьяволу» душу, он отстранился от нее, почти бездыханной.
– Теперь моя очередь остановиться, – объяснил он. Анджела стояла, совершенно потрясенная, безуспешно пытаясь прийти в себя, а он спокойно подвинул стул к столику, сел и начал есть.
– Ты так и собираешься стоять? Может, присядешь и составишь мне компанию?
Он не предложил ей уйти, и она была этому рада – уходить ей совсем не хотелось.
– Куда же мне сесть?
– Можно сесть на кровать, – предложил он. Можно было бы, подумала она, но тогда она никогда не уйдет. Но дикая слабость в коленях, которую она продолжала ощущать, заставила ее присесть.
– Вероятно, через день-два я уеду, – сказал он.
Она должна была почувствовать облегчение, а не эту пустоту и боль предчувствия, что будет тосковать по нему еще до того, как он уедет. Это на самом деле было глупо. Она ведь с самого начала знала, что он не останется здесь.
– Куда ты отправишься?
– Думаю, в Лондон.
– Чем ты будешь заниматься?
– Тем, что мне удается лучше всего: пить до потери сознания, играть в карты, проигрывать фамильные драгоценности, потом отыгрывать их, продавать, а деньги тратить на бренди.
– А как насчет женщин и дуэлей? – не удержалась от вопроса Анджела.
– Тоже, вероятно, но это у меня получается не так хорошо.
– Ты соблазнил меня, – сказала она.
Слова вылетели прежде, чем она смогла остановить их.
– Значит, мои навыки совершенствуются, – сказал он, слегка улыбаясь. – Хотя ты должна признать, что конкуренция у меня была небольшая, – заметил он.
– Только мое здравомыслие и обещание Богу.
– Ты ведь примешь постриг, когда я уеду, не так ли?
– Вероятно, да. Только совсем не по тем причинам. Но я не хочу об этом говорить.
– Хорошо, – сказал Филипп, вновь пожимая плечами. Вновь, теперь совсем рядом, послышались раскаты грома.
– Что настоятельница рассказала тебе о твоей матери?
– Мы не будем говорить об этом, – твердо ответил Филипп.
Немного помолчав, Анджела сдалась и засмеялась.
– Что смешного?
– Мы оба отказываемся говорить на некоторые темы, если только не за карточной игрой.
– Чтобы говорить на эти темы, нам нужно о них думать, а мне кажется, что нам с тобой делать этого не хочется.
– Я постоянно думаю об этом, – призналась Анджела.
– Пребывание здесь настраивает на размышления. Но такой образ жизни просто сводит меня с ума. Я не знаю, как ты это выдерживаешь, Анджела. Ты здесь уже шесть лет, насколько я помню, и все это время ты размышляешь о вещах, которые причиняют тебе боль. Странно, что ты до сих пор не лишилась рассудка.
– Думаю, дело в том, что, размышляя, можно прийти к приятию прошлого, затем научиться прощению и, наконец, смирению, – сказала она, воспроизводя когда-то давно внушенную ей формулу.
– Я склонен игнорировать проблему, пока она не исчезнет. Конечно, что-то нужно сказать или сделать, чтобы ее устранить, и продолжать жить дальше.
– Как тебе это
