загубили вашу карьеру, буквально выдернули ковер из-под ваших ног.
Морнингхолл отвернулся, его щеку передернул нервный тик.
— И все же — почему вы не подадите в отставку, Морнингхолл? К чему терпеть все эти унижения?
— У меня есть для этого причина. Я ответил на ваш вопрос, и теперь мы квиты.
— Понятно. Считаете, что для одного дня этого достаточно?
— Можно сказать и так. — Гвинет принялась за прополку, неожиданно испытав удовлетворение оттого, что выудила у Морнингхолла столько информации. — Что ж, мы могли бы в таком случае обсудить наш предстоящий визит к подрядчику.
— Могли бы.
— Я хочу сказать, что благодарна вам за это проявление заботы о заключенных.
На его губах появилась суровая улыбка.
— Не надо заблуждаться, леди Симмз. Я беспокоюсь не о них, а о вас.
Гвинет вскинула голову вверх, но в этот момент дверь открылась, и на пороге появилась Рианнон. В руках у нее был поднос, уставленный посудой: чайник, чашка, блюдца, тарелка с булочками.
«Я беспокоюсь не о них, а о вас». Подобные слова, да к тому же произнесенные тихим, грудным голосом, способны хоть кого бросить в жар. Поднявшись, Гвинет отряхнула стебельки сорняков с юбок и с опаской взглянула на Морнингхолла. Маркиз продолжал смотреть на нее и улыбаться, рассеянно помахивая шляпой.
— Сливки, сахар, лорд Морнингхолл? — спросила Рианнон, наливая дымящийся чай в маленькие фарфоровые чашки, нарушив вопросом затянувшуюся паузу.
— Три куска сахара, пожалуйста, — ответил Морнингхолл, устремляя все свои чары на невинную младшую сестру.
— Я уверена, что его светлости просто необходимо есть как можно больше сладостей, — сухо заметила Гвинет.
— В самом деле, — отозвался Морнингхолл, бросив откровенно горячий взгляд на грудь Гвинет. У нее невольно возникло ощущение, что он способен видеть даже через ткань.
Он принял чашку с блюдцем из рук Рианнон и как бы в подтверждение своих слов так густо намазал булочку медом, что ему пришлось приложить немало усилий, чтобы мед не капнул на его белоснежную рубашку.
Гвинет наблюдала за тем, как он подносит булочку ко рту, как пытается поймать языком капли меда. Облизав губы, он лукаво взглянул на нее.
Гвинет вспомнила слова, сказанные Морнингхоллом накануне, когда она лежала на его кровати, изнемогая от сладостных ощущений, которые рождал в ней этот самый язык: «Ах, мадам, вы такая сладкая… даже слаще меда, который я сейчас пью… Боже мой, я хочу вас… хочу всю… сейчас».
Гвинет поперхнулась чаем.
Морнингхолл лишь приподнял бровь, лукавая улыбка осветила его лицо.
— Я очень люблю…
— Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? — озабоченно спросила Рианнон.
— Да, вполне. Просто чай горячеват, только и всего. Морнингхолл поднял чашку и, насмешливо глядя поверх ее краев на Гвинет, сказал:
— Да. Очень горячий.
Рианнон не придала значения этому диалогу. Она намазала маслом булочку и поднесла к губам. Глаза ее сверкали от возбуждения.
— Итак, милорд, Гвин говорила, что вы позволили ей вчера осмотреть судно.
— Боюсь, что это случилось под дулом пистолета.
— Моя сестра может быть весьма убедительной, если того пожелает, — защебетала Рианнон, отламывая кусок булки псу, который терпеливо ждал лакомства, сидя у ее ног. — Вы должны признать, что дело свое она сделала. А как вы находите ее платье, милорд? Вам не кажется, что она очень мило выглядит сегодня?
— Рианнон! — одернула сестру Гвинет.
Глаза у Морнингхолла потеплели, и Гвинет показалось, что в них заиграли веселые искорки.
— Хотел бы сказать, что желтый цвет ей идет и что выглядит она очаровательно. И еще хотелось бы заметить, что она любезна и мила — даже прекраснее тех цветов, которые ее здесь окружают. Но поскольку она держит в руках ложку — а мне известно, какой ущерб она может причинить с помощью летающих предметов, — я лучше воздержусь от каких-либо заявлений вообще.
— Но, милорд! — радостно воскликнула Рианнон, а лицо Гвинет залилось краской. — Ведь вы его уже сделали! Как же вы умны! Ты не находишь, Гвин?
— Кажется, я все еще сжимаю в руках «летающий предмет», Риа, и у тебя есть основания опасаться его не меньше, чем нашему уважаемому гостю.
— Не смущайте вы ее, милорд! — безмятежно махнула рукой Рианнон. — Просто она страшно не любит, когда я начинаю играть роль свахи.
— А вы это часто делаете?
— О нет! У Гвинет нет времени, чтобы заниматься поисками нового мужа. Она никогда не говорит о мужчинах, во всяком случае, до того времени, пока не встретила вас. Она очень редко позволяет джентльменам навещать или провожать ее. Вы первый, к кому она проявила интерес после смерти Уильяма. И выбор она сделала весьма удачный, — девушка застенчиво улыбнулась, — то есть, я имею в виду, Гвинет сказала мне, что вы красивы, но я не могла себе представить, что вы красивы
Деймон сделал глоток чая и поперхнулся. Он судорожно схватился за салфетку.
— Рианнон! — воскликнула Гвинет. — Его светлость и я с трудом выносим друг друга! Смею тебя уверить, что любой из нас меньше всего думает о возможности заключения брака!
— Да, мы с вашей сестрой только что говорили о том, насколько нам неприятно находиться вместе, — добавил Морнингхолл, несколько придя в себя после замешательства.
— Нам противно!
— Нам тошно.
— Мы просто не выносим друг друга!
Похоже, это нисколько не обескуражило Рианнон. Продолжая невозмутимо пить чай, она сказала:
— Странно! Два человека говорят о ненависти друг
Улыбка на лице Морнингхолла мгновенно исчезла. Гвинет опустила глаза на свою булочку, лицо ее залилось румянцем.
Рианнон рассмеялась.
Неловкую паузу первым нарушил Морнингхолл. Он встал, поставил чашку на стол.
— Прошу прощения. Меня ждет неотложное дело в городе. Спасибо за чай. До свидания, мисс Эванс. Леди Симмз.
Он повернулся и едва не бегом бросился к двери.
— Надеюсь увидеть вас завтра после полудня, милорд! — крикнула ему вслед Гвинет. — Вы помните о том, что мы встречаемся с подрядчиком?
— Конечно. В два часа.
— В три.
— Либо в два, либо не встречаемся вообще! — отрубил Морнингхолл, проскочил мимо застывшей от страха Софи и исчез в доме. Через несколько секунд хлопнула входная дверь, и в саду воцарилась тишина.
Рианнон закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Гвинет, все еще продолжая смотреть на дверь, через которую проследовал маркиз, позволила себе наконец сделать глубокий вдох. Она посмотрела на сестру, не зная, корить ее или хвалить.
— Рианнон…
Девушка покраснела.
— Ты была права, Гвин. Он просто… великолепен.
Глава 10
Тоби Эштон сидел с равнодушным видом на нижней палубе. Тело его едва прикрывали пропотевшие, грязные лохмотья. Воздух был раскаленный и загустевший, и требовалось немало усилий для того, чтобы вдохнуть его в легкие. Он не знал, какой сегодня день, который теперь час. Все это имело никакого значения, поскольку Натан снова сидел в карцере, Коннора не было, а только под воздействием их железной воли он находил в себе силы двигаться. Сейчас при нем оставались лишь воспоминания о далеком доме и миниатюрный портрет матери в кулоне, висящем на закопченной цепочке на шее.
И еще он ощущал сосущее чувство голода.
Даже надежда его покинула. Он подтянул колени к груди прислонился затылком к стене. Он настолько ослаб и устал, что у него было только одно желание — умереть.
На борту кипела обычная каждодневная жизнь, о чем свидетельствовали голоса заключенных и разнообразные шумы. Здесь занимались «танцами, фехтованием, математикой, языками». Отдельные, наиболее шумные соотечественники, слов цыгане на деревенской ярмарке, пытались продать остатки своей одежды и даже место, где висели их койки, чтобы заполучить деньги для игры в кости. В пятнадцати футах от него группа французов распевала похабные песни. На фоне этой какофонии звуков слышались шаги караульных, расхаживающих взад и вперед по верхней палубе. Невидящий взор Тоби был обращен во тьму. Непрекращающийся шум на судне стал такой же неотъемлемой частью его существования, как чувство голода, жара и зловоние, исходящее от сотен немытых тел.
Закрыв глаза, Тоби поднес руку к горлу и тихонько погладил миниатюрный портрет матери. По его впалым щекам покатились слезы.
Не дай Бог, если это заметят французы. Они отличались дурными манерами и особой жестокостью. Тоби поспешил вытереть рукавом слезы, притом старался сделать это незаметно. В отсутствие Коннора и Натана эти громилы нередко смеялись и издевались над ним, высмеивали его субтильность, кротость, потешались над тем, что он не мог есть крыс. И хотя американские заключенные старались защитить его, они больше были заняты тем, что изобретали новые способы побега, да и не могли всегда и всюду поспеть.
Если бы Натан вышел из карцера! Если бы пришел Коннор и освободил их!
Тоби подавил невольный всхлип и свернулся в клубок. Дорогой сердцу портрет он зажал в руке, чтобы кто-нибудь из французов не увидел и не сорвал его прямо с шеи. Тоби не заметил, как возле люка началось какое-то оживление, и в его сторону повалила масса толкающихся, орущих заключенных.
Мальчик поднял
