она унизит его.
Он посмотрел на Гвинет, спокойно идущую рядом с ним, и возненавидел ее еще больше за слепую веру в то, что он не тронет ее пальцем. Ненавидел он и себя. Она считает, что он способен сострадать? Она полагает, что у него есть сердце? Если бы она только знала, что в эту самую минуту он с трудом сдерживает себя, чтобы не затащить ее в какой-нибудь темный подъезд, не задрать на ней платье и не излить в нее семя, доказав тем самым, что никакого сострадания в нем быть не может. Доброе начало — в нем? Как бы не так! Она запоет совсем по-иному, когда он разделается с ней.
Но тут, однако, была проблема. Несмотря на весь свой гнев и так называемую ненависть к ней, Деймон не хотел с ней расставаться. Сейчас было уже десять часов, почти совсем темно, однако Деймону меньше всего хотелось довести Гвинет до ее уютного домика и попрощаться, оставшись в полном одиночестве.
Уже от одного слова «одиночество» его охватывала внутренняя дрожь. Он сказал себе, что это не имеет ничего общего со страхом. Просто ему было почему-то больно с ней расставаться.
— Милорд? — нарушила его мысли Гвинет.
Он огляделся вокруг, чтобы прийти в себя. Они стояли на тихой темной улочке. Из окна второго этажа лился слабый свет. Легкий ветерок шевелил рукава ее платья и доносил звуки смеха и веселья из находящейся неподалеку таверны. Поодаль темнела бухта со стоящими на приколе кораблями, от которых на черную воду падали отблески огней. Когда это вдруг так стемнело? И каким образом, черт возьми, они оказались здесь? Деймон не помнил маршрута, которым они шли, не имел понятия, сколько времени на это потребовалось.
— Уже поздно, Морнингхолл, — сказала Гвинет, зябко поеживаясь от прохладного ветерка. — Моя сестра будет беспокоиться.
Он отвернулся, желая скрыть досаду от предстоящего расставания и презирая себя за неожиданно возникшую зависимость от этой хрупкой женщины. Тем не менее он помнил о том проклятом приступе и понимал, что должен что-то сказать, может быть, даже поблагодарить ее — о Господи! — за то, что она помогла ему. Однако он не мог найти в себе сил для этого; он стоял, стиснув зубы и оттягивая неизбежное.
— Знаете, меня может проводить до дома любой джентльмен.
— Если вам нужен джентльмен, то вы сделали чертовски неудачный выбор. — Деймон в сердцах пнул камень мостовой, давая выход душившим его чувствам. — Я вряд ли подходящий провожатый.
— Перестаньте мучить себя, Деймон. Не считайте себя каким-то душевнобольным.
— Не считать? Тогда что же это такое со мной? — выкрикнул он. — Вы хотите сказать, что я не закончу свои дни в сумасшедшем доме, как моя мать? Что я не чокнутый и мозги у меня на месте?
— Уже поздно, Деймон. И ничего подобного я не говорю, потому что в это не верю. Мне надо идти.
Разозленный ее терпением и спокойствием, Деймон схватил Гвинет за локоть и впился глазами в ее лицо.
— Если бы вы только знали, что я хочу сделать с вами в эту самую минуту! Если бы вы только знали, что я хочу швырнуть вас на землю и овладеть вами, хочу ласкать вас до тех пор, пока вы не попросите пощады…
Гвинет молча и, похоже, бесстрастно и бесстрашно смотрела на него. Такая реакция потрясла его до глубины души. У него возникло желание посильнее встряхнуть ее, прижать к кирпичной стене ближайшего здания и трясти до тех пор, пока у нее не появится хотя бы малая толика уважения к его гневу, хоть какое-то подобие страха или пусть отвращения — словом, чего угодно…
Деймон резко отвернулся, схватился рукой за голову и закрыл глаза, чтобы немного совладать с собой — хотя бы успокоить дыхание.
Прошло несколько мгновений, и Деймон почувствовал, как ее маленькая и такая нежная рука заползает ему под сгиб локтя.
— Успокойтесь, давайте пройдемся, — мягко проговорила Гвинет.
Он сделал резкий выдох и, чертыхнувшись про себя, позволил ей потянуть его за собой. Голова у него была такой тяжелой, что того и гляди взорвется. Он не желал, чтобы Гвинет говорила о его приступе, и в то же время бесился оттого, что она этого не делала. Он ненавидел ее — и в то же время никого другого он не хотел до такой степени, как ее. Он боялся и желал ее, полагая, что способен убить любого мужчину, который осмелится бросить на нее взгляд. Вот она, рядом с ним, рассчитывает, что он проводит ее домой, словно он благородный джентльмен… Неужели она не понимает, что если ей и требуется защита — то только от него?
Они шли молча, и эхо их шагов отражалось от стоящих по обе стороны улицы зданий. Для Деймона каждый шаг был своего рода упражнением по обузданию эмоций. Мало-помалу он стал замечать, как ночной ветерок овевает его щеки, как прохладен воздух, стал ощущать легкий аромат, исходящий от женщины, идущей рядом. Запах свежих персиков… Откуда он? От ее мыла? Интересно, догадывалась ли она, что его привлекал этот аромат, как пчелу привлекает цветок? Как она выглядит в ванне? Как она намыливает этим ароматным бруском блестящее от воды тело, и мыльные пузырьки скользят по ее рукам, между роскошных грудей, по животу и ногам, и блики света играют на ее шелковистой, сверкающей и влажной коже…
— Вы не чувствуете себя в безопасности со мной? — нарушив наконец молчание, хриплым голосом спросил Деймон.
— Почему же? Позволю себе не согласиться, Морнинг-холл. Вы благополучно довели меня до дома. Вон мой дом, видите? Вы очень хороший провожатый.
И она была права. Вот ее лестница с оградой, кадки с цветами, на которые падает свет сверху.
Пришло время отпустить Гвинет.
Деймон почувствовал, как в груди у него учащенно забилось сердце.
Они некоторое время стояли в неловком молчании. Ему не хотелось, чтобы этот вечер так закончился. Гвинет вздохнула и вытащила пальцы из-под его локтя.
Ночь была удивительно тихая.
— У моей маленькой сестрички Морганны были припадки вроде ваших во время грозы, — тихо, словно про себя, проговорила Гвинет. — Она пыталась убежать из комнаты, ее бросало в пот и трясло, она залезала под кровать и сидела там, пока гроза не проходила.
Деймон проглотил комок в горле и, глядя себе под ноги, спросил:
— И она… кончила свои дни в сумасшедшем доме?
— Нет, она вышла замуж за изумительного мужчину, который любит и боготворит ее. И знаете что еще, Морнинг-холл?
— Что?
Гвинет выдержала паузу, улыбнулась и сказала доверительным шепотом:
— Больше она не боится ни грома, ни грозы.
Деймон встретился с Гвинет взглядом. В ее глазах сверкали крошечные огоньки, губы раздвинулись в смущенной улыбке. Никакой суровости и воинственности в открытом лице. Милое девичье лицо, словно застывшее в робком ожидании поцелуя.
Конечно же, это абсурд. Она ненавидит его.
Рассердившись на себя за то, что его мысли приняли столь неуместное направление, Деймон спрятал руки за спину, чтобы не прикоснуться к Гвинет.
— Спокойной ночи, леди Симмз. Улыбка на ее губах растаяла.
— Спокойной ночи, лорд Морнингхолл.
Он решительно повернулся и зашагал в темноту, одинокий и неприкаянный. Он не мог знать, что Гвинет еще долго стояла, вглядываясь в ночь, туда, где исчезла его фигура. Легкий ветерок шуршал ее юбками, а у нее ныло и щемило сердце.
Он так и не понял, чего ей хотелось.
Подобрав юбки, Гвинет с тяжелым сердцем вошла в дом.
Глава 15
— Натан Эштон. Следующим должен быть Натан, тут не может быть никакого вопроса.
Трое мужчин и женщина в мужской одежде сидели в углу таверны «Жаждущий кит», поодаль от массивного камина, возле которого бражничали солдаты, моряки и прочие любители крепких напитков. В углу было потише, не так дымно, и хотя завсегдатаи «Жаждущего кита» не были офицерами и вряд ли проявляли интерес к четверке посетителей в углу, лишняя осторожность не помешает, тем более если дело касается Коннора Меррика. Если его узнают, последствия могут быть самыми печальными.
На столе перед ними стоял фонарь, бросая оранжевые отсветы на лица. Перед его преподобием Питером Милфор-дом стояла кружка с элем. Коннор Меррик и Орла О'Шонесси пили ром. Перед главным стоял стакан с остатками весьма дорогого портвейна. Его пальцы выбивали прихотливую дробь на столе. Решение о том, что Натан должен быть следующим, приняли единодушно, но возникли споры по поводу того, как организовать побег.
— He знаю, как вам, но мне эта идея кажется чертовски смелой, — сказал Коннор, качая головой и добавляя рома в свою кружку. — Я стою на том, что мы должны утащить его в бочке из-под воды.
— Я согласен, — поддержал его Питер. — Это гораздо безопаснее.
Орла бросила взгляд на главного, у которого, кажется, были сомнения.
— Черт побери, речь идет о жизни и смерти беглецов! — решительно сказал он, отбрасывая волосы со лба. Подавшись вперед, он по очереди пристально посмотрел на каждого. — Все это весьма небезопасно.
За столом воцарилась тишина, хотя шум голосов в помещении не умолкал. У Питера не лежала душа к тому, чтобы придумывать нечто необычное. Орла нахмурилась и, судя по ее сведенным бровям, ей требовались дополнительные аргументы. И лишь Коннор с его не имеющим границ безрассудством готов был выслушать и обсудить любой план. Он натянул поглубже фетровую шляпу, чтобы спрятать под ней свои каштановые кудри, и весь обратился в слух.
— Хорошо, я весь внимание.
— Питер?
Капеллан, исподтишка разглядывавший Орлу, не сразу понял, что к нему обращаются.
— Ах да, давай. Я тоже готов выслушать.
— Орла?
Женщина сделала вид, что поправляет свой стул, на самом же деле придвинула его на несколько
