подстраховывать ее. Глядя на склоненную голову жены, на криво закрепленную косу, он удивлялся, как Ферн может быть такой беспомощной и в то же время такой сильной. Она в стойком молчании перенесла обрушение крыши, а причесаться не сумела. Но эти противоречия сделали ее только дороже, вызвав у него что-то похожее на нежность.
Ферн с облегчением шагнула на верхнюю площадку.
– Не думаю, что когда-нибудь смогу привыкнуть к этому, – призналась она.
– Надеюсь, что нет. Привычка к такому демонстрировала бы лишь самоубийственное благодушие.
Колин протянул из-за ее спины руку и открыл дверь передней комнаты. Там оказалась Доркас Рестон, с хмурым видом наблюдавшая за женщиной, которая полировала тяжелый дубовый стол. В камине горел огонь, над ним висел чайник.
Когда миссис Рестон увидела хозяев, выражение у нее сразу изменилось, и она одарила их фальшивой улыбкой.
– Я велела принести новые матрасы и чистое постельное белье, хотя мне пришлось купить все у миссис Пол. Это, с вашего позволения, четыре фунта, мистер Редклифф. Я принесла сверху ваши дорожные сумки, а мой человек поднял и ваши сундуки тоже.
Представив, как тащили сундуки по узкой лестнице, Колин подавил дрожь.
– Благодарю вас, миссис Рестон, – сказал он, на этот раз с некоторой искренностью.
В ответ Доркас то ли фыркнула, то ли вздохнула.
– Это Абби. – Она кивнула на другую женщину. – Теперь она будет горничной миссис Редклифф. Она не работала горничной, но когда-то служила в большом доме в Линкольншире, так что видела это. Старый Джим будет камердинером. Пока он работает с остальными людьми, а потом мой муж пришлет его к вам. Он привык быть денщиком в кавалерии.
– Благодарю вас, – повторил Колин.
После недолгого молчания, Доркас, понизив голос, сказала:
– Как я слышала от моей матери, вы не знаете про нашу договоренность.
Колин с отвращением взглянул на женщину, он был уже не в состоянии выносить ее дерзость и намеки.
– Между нами существует единственная договоренность, миссис Рестон, – ледяным тоном произнес он. – Я каждый год плачу вашему мужу и вам значительную сумму, чтобы вы содержали в порядке мое имущество. В результате я обнаружил здесь полное небрежение, грязь и совершенно катастрофическое состояние моего дома. Таким образом, эта договоренность отменяется. В настоящий момент я хочу лишь честных отношений между хозяином и слугами. А вы даже не жили в доме, хотя были наняты следить за ним.
– Вы должны были знать про договоренность, – повторила она. – И вам лучше продолжать ее, если вы знаете, что полезно для вас. Нас с мужем не просили делать что-нибудь, пока вы не приехали. Когда трещина пошла вверх под угол маленького дома и задела одну сторону, мы подумали, нам лучше жить в деревне, в старом доме моей матери. Мы все делали, что нам говорили. Мы не нарушили свою часть договоренности.
– То есть вы пытаетесь утверждать, что моя семья в течение многих поколений сознательно платила вам ни за что? Кто же в здравом уме будет это делать?
Доркас Рестон покачала головой и, явно расстроенная, прошептала:
– Это бумаги, мистер Редклифф. У нас есть бумаги.
– Бумаги в той хижине? – удивилась Ферн. – Но все это мусор.
Женщина выглядела обиженной.
– Нет, именно документы, – сказала она, словно это отвергало любые возражения.
– И что в этих документах? – Колин пытался добиться от нее чего-то более вразумительного.
– Все, – мрачно ответила Доркас, поджала губы и вышла.
Ферн с недоумением посмотрела ей вслед и перевела взгляд на мужа. Тот лишь пожал плечами, стягивая с кровати покрывала.
– Теперь чисто, как она и говорила. – Он кивнул на простыни.
– Спасибо за проверку. – Ферн подошла к нему. – Вряд ли у меня хватило бы духу самой откинуть покрывало. Я до сих пор холодею при воспоминании о последнем сюрпризе.
Женщина, которую Доркас назвала Абби, быстро взглянула на них и продолжила свою работу. Они многозначительно переглянулись. Служанка что-то знала об этом, и если расспросить ее, то могут найтись кое-какие ответы.
Колин поднял брови, кивнув на дверь.
– Я оставлю тебя освежиться и сменить одежду, хорошо?
– Было бы очень любезно с твоей стороны. Абби, вы поможете мне?
– Конечно, мэм, – ответила служанка, пока Колин выходил из комнаты и закрывал за собой дверь.
Ферн слегка волновалась, поскольку не привыкла даже к самому безобидному притворству. Она быстро расстегнула перед лифа.
– Должно быть, это вы уносили сверху те простыни, – как бы между прочим сказала Ферн. – Вы не знаете причину этой неприятности?
– В общем-то, мэм, я не совсем уверена, – осторожно произнесла Абби. – Но вроде была одна история…
– Какая история? – Любопытство пересилило деликатность Ферн.
– Похоже, мэм, это случилось еще до того, как второй Джон Редклифф построил новый дом, – ответила Абби, занявшись юбками хозяйки. – Старый зал тогда заперли, потом никто уже не пользовался верхними этажами. Люди до сих пор говорят, как он страшно ненавидел это место. Он сбежал шестнадцатилетним мальчишкой, поступил на морскую службу и не возвращался сюда, пока не умерла его мать.
– Но это же было два с половиной века назад?
– Около того, мэм.
– И вы знаете все это? – удивилась Ферн.
К манере, с какой жители Рексмера говорили о столь давних событиях, трудно было привыкнуть. Ловкие руки Абби остановились на последней нижней юбке.
– Рексмер ведь старая деревня со старой памятью. У нас есть истории еще со времени Завоевателя. Кой-какие времена остаются в памяти – это когда бывает что-то необыкновенное и все меняется. Когда первый Джон Редклифф приехал и женился на Шарлотте Горсинг, было как раз такое время и все, что случилось после. Когда четвертый Джон Редклифф стал виконтом и навсегда уехал из поместья, это было уже другое.
– Понимаю, – ответила Ферн. – Тогда что же произошло, откуда могли появиться наверху эти пятна?
– Знаете, мэм, – уже более свободно продолжала Абби, – когда второй Джон Редклифф оставил поместье, в зале появилась девушка, все шито-крыто. Никто даже не мог сказать, откуда она взялась, но Шарлотта Редклифф, мать второго Редклиффа, и Летиция Горсинг, его незамужняя тетка, имели кухарку, та кухарка разболтала в деревне. – Абби фыркнула, видимо, понимая всю тщетность сохранить тайну в столь замкнутом сообществе. – Девушка носила ребенка, ну ее и отослали в Рексмер, чтобы она родила.
– И кто эта девушка? – спросила Ферн, хотя чувствовала, что очень скоро эта история станет весьма неприятной.
– Ни Шарлотта Редклифф, ни Летиция Горсинг ни разу не сказали ее имя. Но ведь никто, кроме семьи, не пошлет девушку сюда, чтобы родить побочного ребенка? А Горсинг-Редклиффы имели только одну родственницу.
– Сестру Элизабет, – сказала Ферн, вспомнив имя, услышанное от викария.
– К тому времени она уже была Элизабет Фицхью, – уточнила служанка, не удивившись, что хозяйке кое-что известно. – Все тут думают, это должна быть ее дочь.
– Она умерла?
– Нет. После нескольких месяцев она уехала… без ребенка, – серьезно ответила Абби, сняв с Ферн последнюю нижнюю юбку и отложив ее в сторону. – Но ведь и тут не осталось никого. Только свежая могила. Судя по тому, что викарий только печально смотрел, когда люди его спрашивали насчет этого, мы думаем, ребенок, должно быть, умер сразу после рождения.
– Убили? – испугалась Ферн.
Абби пожала плечами.
– Одни говорят – да, другие – нет. Только я думаю, бедная напуганная девушка никого не убивала. Нет, я считаю, такой молодой девушке было очень трудно родить. – Абби принялась за корсет. – А если родовая комната была там наверху, еще чудо, что девушка не умерла тоже.
– Но комнату просто оставили… – Ферн поморщилась от резких движений служанки.
– Вы должны понять, мэм. Шарлотта Редклифф и Летиция Горсинг были к тому времени уже старухами, с головой у них было не в порядке, когда уехал второй Джон. Они только знали, что ребенок умер. Элизабет была младшая, если девушка – ее дочь, то она родила в среднем возрасте. Думаю, сестры вообще не поднимались на верхний этаж после того случая.
– Там была кухарка, – с сомнением заметила Ферн.
– Наверняка одна из Рестонов, – ответила Абби. – Другое странное дело, почему то время запомнилось. Рестоны очень долго работали в господском доме, но что-то за это время случилось, они вдруг изменились. После того как первый Джон приехал сюда, Рестоны стали все небрежнее относиться к своим обязанностям, держались особняком, а Редклиффы, похоже, боялись их остановить.
– Из-за бумаг, – пробормотала Ферн.
– Порой я слышала, как они шепчутся друг с другом. Только за все мои годы работы тут я не видала никаких бумаг, мэм.
Расстегнув планшетку, Ферн сняла корсет. В голове у нее царил полный сумбур, но ответов стало не больше, чем прежде. Имеют ли бумаги какое-то отношение к девушке? А если да, то какое? Может, она вообще не была родственницей, просто девушкой, которую соблазнил второй Редклифф. Может, об этом узнала кухарка, и с тех пор Редклиффов держали в заложниках угрозой шантажа. Но целые поколения? Возможно, сын и заплатил бы, желая оставить незапятнанным имя отца, или внук, чтобы оградить имя деда, но вряд ли семья могла позволить Рестонам такую свободу в течение двух столетий. Ферн взглянула на кучу снятой одежды, где среди нижних юбок в кармане все еще лежала вторая найденная пачка. Возможно, ответ был в одном из писем. Но если даже и так, она не хотела снова читать их, слышать голос Элизабет