безнаказанно нарушать дисциплину.
Анри лежал в холодном, сыром помещении, почти утопая в грязи, воде и собственной крови. Он не знал о приговоре и только догадывался о том, что с ним могут сделать. На дворе по-прежнему лил дождь, а с океана наползал туман, такой густой, что ничего нельзя было разглядеть на расстоянии вытянутой руки.
Когда Анри услышал тихий голос, ему показалось, что это происходит во сне.
Он из последних сил подполз к дверям и снова услышал, на сей раз наяву:
— Индра, ты здесь? Послушай, тебе нужно бежать!
Молодой человек невольно улыбнулся. Чарака! Как он здесь оказался?
— Как ты меня назвал?
— Индра. Так зовут нашего бога грома и молнии. Он одерживает победы над демонами, сокрушает неприступные крепости и спасает мир от гибели. Многие называют этим именем своих сыновей. Мальчики вырастают мужественными и смелыми.
— Но мое имя Генрих. Анри.
— Я и говорю — Индра. Я слышал, тебя хотят убить. Ты не должен сдаваться. Беги!
— А как же охрана?
Чарака засмеялся.
— Спит. Я жил в деревне и знаю много разных растений. Кое-что прихватил с собой, и теперь пригодилось — подмешал им в вино!
— Тебя могут наказать!
— Чарака не так глуп, как думают белые люди. Я спал, не мой караул. А эти ничего не вспомнят. Вспомнят — будет хуже. Нечего пить на посту! Я взял у них ключи, потом положу на место. Сейчас открою дверь. Выходи.
Анри выполз в черную ночь, под упорный, ударяющий по земле дождь и ветер, который, казалось, несся по невидимому бесконечному туннелю в такой же бесконечный рай или ад. Он с трудом поднялся на ноги и сказал:
— Куда я пойду? Кругом джунгли, дикие звери, враги — и французы, и англичане. И этот дождь! У меня нет ни оружия, ни надежды, ни сил!
— Надежда есть. В душе. Оружие — в сердце. Силы тоже появятся. Вперед, Индра, ты сможешь, — уверенно произнес Чарака. — Иди вдоль берега, туда, — он показал на восток, — к Гангу. Это священная река, на ее берегах ты найдешь спасение от своих несчастий.
— Несчастье, которое случилось со мной, — навсегда! — потерянно произнес Анри. — Вот, смотри! — И показал клеймо на плече.
— Даже смерть не вечна, а уж тем более — несчастья, — убежденно промолвил Чарака. — Твой знак — водяная лилия, лотос, священный цветок. Лотос — это жизнь. Можно думать о прошлом, считать себя проклятым и нести в себе этот груз, а можно увидеть новое, освободиться и идти дальше. Главное, что ты чист перед богом. Поверь, ты еще будешь счастлив, Индра.
В измученной ливнями природе наступило затишье, и теперь можно было любоваться крупными алыми цветами ашока в саду (согласно поверью, особенно прекрасными, если их лелеет рука красивой женщины!), желтыми соцветиями чампака, благоухающим жасмином.
Рамчанд нашел жену на качелях и на мгновение остановился, залюбовавшись чудесным зрелищем: концы сари взлетали, распускаясь, точно хвост павлина, в волосах вспыхивали радужные огоньки каменьев, а на прелестном лице — выражение блаженства, подобное тому, что дарит безвременье и счастливое неведение бед, какое способны постичь только боги.
— Тулси!
Она остановила качели и грациозно спрыгнула на землю. Рамчанд подошел и сделал то, чего никогда не делал днем, в саду: крепко прижал жену к себе и прильнул к ее губам страстным поцелуем.
— Тулси! Ты моя — навсегда, в жизни и в смерти.
Вновь услышав слова, которые Рамчанд произнес в первую брачную ночь, молодая женщина встревожилась.
— Почему вы это говорите?
Он усмехнулся. Внезапно вспыхнувшее желание исчезло под невидимым и непонятным грузом.
— Не знаю. Сегодня мне приснилась богиня Кали. Она звала меня к себе. Как известно, она не любит мужчин. А рядом с ней стояла моя первая жена Мадхукар с ребенком на руках, она смотрела на меня с такой любовью и лаской…
— Однажды я тоже видела Кали во сне, — быстро произнесла Тулси. — Потом пришли вы и увезли меня с собой. С тех пор я считаю эту богиню своей защитницей.
— Скажи, — вдруг спросил он, — ты не жалеешь о том, что вышла за меня замуж?
Тулси ответила с искренним волнением, радостью и страстью:
— Я не жалела об этом ни единой минуты!
Рамчанд улыбнулся.
— Что ж, будем помнить о том, что сон — просто сон. Сегодня к нам придут англичане; мне не нравится их принимать, но иногда приходится. Выйди к ним: они любят смотреть на индийских женщин. Быть может, сыграешь на ситаре?
Тулси кивнула. Внезапно ее охватила непонятная тоска, куда более пронзительная, чем явное горе, и терзающая своей необъяснимостью. Вместе с тем она была рада тому, что сегодня муж говорил с ней так, как никогда не разговаривал прежде.
Между тем Рамчанд предложил подняться наверх. Он не собирался заниматься делами до прихода гостей и решил посвятить это время супруге. Тулси хотела умастить тело благовониями, но муж не желал ждать. Супруги занялись любовью а потом Рамчанд произнес, нежно целуя живот супруги:
— Подари мне сына, Тулси, больше я ни о чем не прошу! Если бы сын, которого родила Мадхукар, не умер, он был бы сейчас почти юношей…
Тулси протянула руку и коснулась густых черных волос мужа. Она очень боялась оказаться бесплодной. Что, если это — карма, наказание за проступки родителей и ее собственное появление на свет!
Перед тем как начать одеваться к приему гостей, Тулси и Кайлаш обсудили, что подавать на стол. Решили приготовить отварной рис с соусом карри и специями — мускатным орехом, корицей и кардамоном, дичь с соусом из мякоти свежего манго с очищенным маслом, шарики из риса и пшеницы в сахарной глазури и неизменные чапати[7].
Тулси вышла к гостям в кремовом сари из тончайшей кисеи, окаймленном розовым и золотым, и в украшениях из аметиста. Глаза были ярко подведены черным и золотым, губы окрашены в темно-красный цвет. На лбу пламенела алая точка, и такая же полоса украшала пробор гладко причесанных волос.
Молодая женщина подала гостям воду для омовения и белоснежные вышитые полотенца, а после скромно присела на покрытый ковром низкий диван.
Англичан было пятеро; пока Рамчанд отдавал последние распоряжения слугам, они разглядывали и обсуждали его жену.
— Конечно, топаски[8] красивы, но им не сравниться с чистокровными индианками: не та грация и стать!
— Интересно, она понимает, что мы говорим?
— Ни единого слова! Эти индийские жены — всего лишь красивые игрушки. Их ничему не учат, кроме как вести домашнее хозяйство, носить украшения и угождать мужу в брачных покоях.
— Зато муж для них — хозяин и господин. К тому же я слышал, они очень сладострастны. Если мужчина не посещает их две ночи подряд, они начинают чахнуть. Никакого сравнения с европейками!
— А образование, манеры?
— Зачем? Жена, которая молчит, пока ее не спросят, и во всем угождает мужу, которая красива и безотказна в постели, — разве это не клад? Вы видели, что индусы изображают на фасадах своих храмов?! Наших дам хватил бы удар! Если их женщины без скромности и стыда способны повторить все это…
— Вы бы хотели проверить?
