распоряжение, касавшееся матери и меня.
– Но ведь я присутствовал при чтении завещания! – Рейф почувствовал себя так, будто скачет на жалкой кляче в надежде нагнать табун кровных лошадей. – Я не мог не заметить особого распоряжения.
Гейб пожал плечами:
– Эта его часть не подлежала оглашению. Думаю, что поверенный информировал о ней вашего брата в частном порядке.
– Он был и вашим братом, – поправил Рейф. – К тому же Питер разыскал вас.
Конечно, это сделал Питер. Он хотел убедиться в том, что любовница отца ни в чем не нуждается и хорошо обеспечена. Его – нет, их – старший брат был воплощением джентльмена.
– Его светлость пил чай с моей матерью. И она была очарована им.
Рейф отставил свой напиток.
– Почему вы так медлили, прежде чем сообщить о своем существовании? Питер умер четыре года назад.
Вместо ответа Гейб как-то странно посмотрел на него.
– Вы не похожи на брата.
– Но ведь выходит, что у меня два брата, – сказал Рейф резче, чем собирался.
Гейб не обратил на это внимания.
– Думаю, ваш брат Питер не стал бы просить незаконнорожденного брата называть его по имени. Это было бы так же невозможно, как если бы он прошелся пешком по воде.
Рейф пожал плечами:
– Похоже, что об этом вам известно больше, чем мне.
Через минуту Гейб сказал:
– Я не видел смысла в том, чтобы сообщать вам о моем существовании. Ваш отец был более чем щедр ко мне.
– Если я могу оказать вам какую-нибудь помощь, – уверил его Рейф, – вам следует не колеблясь сказать об этом. Вы мой брат, хотя все время и называете нашего отца моим.
– Не хотите ли подтверждения моего происхождения с помощью вашего поверенного?
Губы Гейба изогнулись таким образом, что в этой гримасе Рейф с трепетом узнал выражение, характерное для его брата Питера. В этом новом брате смешались черты их обоих – его и Питера.
– В этом нет необходимости, – ответил Рейф, достойно встретив взгляд брата. – Мне только жаль, что Питер не счел нужным сообщить мне о вас раньше.
Конечно, Питеру это и в голову не пришло. Его дражайший братец представлял мир как лабиринт отдаленных друг от друга ячеек, и незаконнорожденным братьям не было места там, где обитали законные.
И тут настала очередь Гейба вскочить с места и выглянуть в окно. Его напряжение выдало только то, что он держал плечи несколько скованно.
– Я прошу о самой малости, – сказал он наконец.
– Просите о чем угодно, – сказал Рейф, гадая, сколько фунтов ему придется выложить назавтра без поездки в Лондон.
– Мне надо, чтобы вы поставили пьесу.
– Что?
– Пьесу, – повторил Гейб. – В театре Холбрук-Корта.
Он обернулся и посмотрел на Рейфа. Теперь его прямые брови были сдвинуты и выглядел он как разъяренный бык.
Но Рейф не смог сдержать улыбки. Да и как ответить на столь абсурдную просьбу?
– Ради всего святого! Не говорите мне, что вы, доктор богословия, преподающий в Кембридже, питаете честолюбивый замысел потоптаться на подмостках.
Он почувствовал неудержимое желание рассмеяться.
– Нет! – сказал Гейб.
Вид у него был такой, будто эта мысль вызвала у него отвращение.
– Черт возьми! Это бы несказанно улучшило мою репутацию, – задумчиво сказал Рейф. – Подумайте только: брат герцога Холбрука – фаворит дам, выступающий на сцене в «Ромео и Джульетте».
– Для такой роли я слишком стар. К тому же незаконнорожденный брат едва ли может быть сочтен лестным приобретением для семьи.
– Мне наплевать на ваш статус. Это вам еще предстоит запомнить. Я не Питер. А как насчет «Антония и Клеопатры»? Ведь Антонию было за сорок, да?
– Для этой роли я слишком молод. Но ближе к делу. Я вовсе не хочу играть в театре.
– Так для чего же вам нужен театр?
Внезапно Рейф вспомнил о давно забытом стакане с виски и сделал глоток.
– Как вы можете пить эту отраву в девять часов утра? – спросил Гейб, снова сдвигая брови.
– Это вовсе не отрава, а прекрасное шотландское виски. Процесс его изготовления отработан веками, – сказал Рейф, с нежностью оглядывая стакан. – Оно из абердинских винокурен, и в Англии его не сыщешь. Мне пришлось отправить человека в Абердины, чтобы он привез мне его немного. У него вкус… – Рейф умолк и принялся перекатывать золотистую жидкость на языке. – У него вкус горелого меда, и он ласкает ваш рот, как девка.
Последовал неодобрительный взгляд, тоже из арсенала Питера. Точно так старший брат Рейфа показывал свое герцогское недовольство.
– Ведь не каждый день обретаешь брата, – ухмыльнулся Рейф. – Вы будете ежедневно мне напоминать, как бы я выглядел, если бы был стройнее, жизнерадостнее и вообще лучше.
Он опрокинул в рот остатки напитка и со звоном поставил стакан. Когда за ним наблюдали эти прищуренные глаза, вкус напитка был уже не тем.
– Мне надо, чтобы вы поставили любительский спектакль, – сказал Гейб. – И чтобы в нем играли и профессиональные актеры, и любители. Теперь это в моде.
– Я…
– Вам надо открыть театр, – продолжал Гейб. – Насколько мне известно, помещение не используется с 1800 года, когда там ставили «Гамлета». Если, конечно, вы там не играете домашние спектакли. – Рейф покачал головой. – Очень много молодых дворян захвачено идеей любительского театра. И не будучи энтузиастом драматического искусства, вы могли бы привлечь одного из них, чтобы поставить спектакль.
– Да я и в театре-то не был с год, – возразил Рейф. – А возможно, все три или четыре года.
Его брат помрачнел.
– В таком случае вам надо кого-нибудь найти.
Его взгляд под этими прямыми бровями был очень властным и убедительным. У Рейфа возникло ощущение, что вот сейчас он вскочит со стула и начнет расчленять отдельное издание «Короля Лира» соответственно числу персонажей и ролей.
– Но почему?
– Потому что, если у вас нет готовой труппы, нам нужен кто-нибудь, способный ее создать.
– Но зачем мне ставить пьесу? И почему здесь? Я готов поддержать ваше начинание в Лондоне и согласен заранее с вашим выбором. Какой смысл в том, чтобы поставить спектакль здесь?
Гейб молчал.
– Я жду объяснений, – сказал Рейф, вставая и пересекая комнату, чтобы налить себе еще виски. Похоже, нынешний день не станет продуктивным, а потому можно превратить его в праздник.
Возле его плеча возник Гейб.
– Одного стакана вполне достаточно, чтобы отпраздновать знакомство с единокровным братом.
Рейф поставил графин на место, так и не наполнив стакана.
– Как быстро забываются радости семейной жизни, – заметил он. – А теперь, может, объясните, что все это значит? Что это за дело с постановкой пьесы?
– У меня есть дочь, – сказал Гейб отрывисто.
– Что?
– Незаконнорожденная, – пояснил тот. – Яблоко от яблони недалеко падает.
Эти слова он произнес без улыбки. Точнее, просто растянул губы.
– У меня, значит, есть племянница, – сказал Рейф самому себе, сознавая, что глупо ухмыляется. – Она очень хорошая актриса?
– Упаси Боже! Нет! – воскликнул Гейб. – Ей всего два месяца.
Рейф получал удовольствие от этого разговора. Он облокотился о низкий буфет и скрестил руки на груди. Точно такое же удовлетворение он испытывал в тех редких случаях, когда Питер проявлял чувства, несовместимые с герцогским достоинством.
– А я-то вообразил, что обрел респектабельного брата-теолога. Не стоит ли мне проверить ваши ноги на предмет выявления раздвоенного копыта?
– Мать моей дочери – актриса.
Значит, не леди. Рейф протрезвел и попытался облечь вопрос в деликатную форму, но тем не менее он произвел на него впечатление удара тупым холодным оружием.
– Считается, что брак приближает смерть, но иногда ведь его можно счесть приемлемым? Нет?
– Она мне отказала. Несколько раз.
– Это странно, – заметил Рейф.
Его опыт говорил, что женщины нередко используют беременность как таран, пробивающий в упорстве партнера брешь, делающую брак доступным. И это относилось ко всем женщинам, независимо от того, были они леди или нет.
– Лоретта считает, что муж будет помехой в ее карьере актрисы, – сказал Гейб, и губы его сжались, образовав прямую линию.
– Она позволяет вам согревать ее в постели, но не желает надевать кольцо? Может быть, она совершенно и неизлечимо безумна?
– Не безумна, а молода.
– Насколько молода?
Губы Гейба сжались еще сильнее.
– Я считал, что ей по крайней мере двадцать три, но оказывается, всего девятнадцать.
– И какого черта вы это делаете? Чтобы вырвать ее из-под опеки родителя?
– Вовсе нет. Ее отцом был богатый горожанин, оставивший ей состояние. Ее вырастила тетка, но, когда Лоретте исполнилось восемнадцать и она получила право распоряжаться своими деньгами, она поселилась отдельно.
– В Кембридже?
– В Лондоне. У нее страсть к сценическому искусству.
Похоже, его брат пал жертвой дамы без моральных устоев и не склонной заводить семью. Он попытался облечь следующий вопрос в деликатную форму.
– Вы вполне уверены в том, что ребенок…
– Дочь моя и живет со мной. – Гейб повернулся лицом к Рейфу. – У Лоретты не больше желания быть матерью, чем женой. К сожалению, я несу ответственность за то, что она потеряла место в королевском театре «Ковент-Гарден». И главная роль в любительском спектакле, возможно, смогла бы обеспечить ей постоянное место в одном из лондонских театров.
– И тут на сцену выступаю я, – сказал Рейф усмехаясь.
Но, похоже,
