Гейбу это не показалось забавным.
– Если меня и назвали в честь архангела, это вовсе не значит, что я не смог бы сбить на землю Рафаила одним ударом.
Рейф громко рассмеялся. Никто никогда не выражал желания дать ему оплеуху, с тех пор как умер Питер. Но Питер выглядел точно так, когда собирался нанести ему сокрушительный удар. И то, что новоявленный брат, с которым он познакомился не более двадцати минут назад, был способен настолько выйти из себя при таком кратком знакомстве, вызвало у Рейфа улыбку.
– Мы можем привести театр в порядок за месяц или два.
Лицо Гейба оставалось мрачным.
– Я никогда бы не обратился к вам, если бы не этот случай, – сказал он с яростью.
Он стоял посреди комнаты с потемневшими от гнева глазами и столь красивый, что его вполне можно было бы принять за архангела. И тело его было напряжено от ярости.
Но Рейф не мог заставить себя перестать улыбаться.
– Помнится, экономка жаловалась на то, что дождь льется на сцену сквозь дырявую крышу. Да и пол надо заменить.
– Мне жаль причинять вам неудобства.
Глаза его были ледяными и выражали неприязнь, если не отвращение. Кем бы ни была мать Гейба (а, вероятно, она была женщиной в полном смысле слова, если сумела внушить такую привязанность покойному герцогу Холбруку), она вырастила джентльмена.
У Гейба было страдальческое выражение лица, как у всякого английского джентльмена, оказавшегося в неловком положении.
– Вам надо перевезти младенца сюда, – сказал Рейф. – Хотите верьте, хотите нет, но, если вы и моя племянница не будете здесь жить, я не смогу приказать ремонтировать театр.
– У меня середина пасхального семестра.
– Не убеждайте меня, что не сможете договориться со студентами, – фыркнул Рейф. – Оксфорд мало чем отличается от Кембриджа, а, насколько я помню по годам, проведенным там, за все время обучения я встретил всего одного настоящего профессора.
– Зачем мы вам нужны здесь?
– Вы мой брат, – ответил Рейф улыбаясь. – Мой брат и его дочь будут жить в Холбрук-Корте.
– Ваш незаконнорожденный брат и его незаконнорожденный ребенок, – мрачно уточнил Гейб. – И я не стану жить здесь. У меня отличный дом в Кембридже.
– Неужели я произвожу такое впечатление, будто мне есть дело до вашего прекрасного дома или моей репутации?
В углах рта Гейба зазмеилась улыбка.
– Нет. Но мне бы не хотелось отлучить дочь от ее кормилицы, а у этой женщины семья, дети и дом в Кембридже.
– Как зовут мою племянницу? Нет, не говорите мне… – Но он уже догадался по выражению глаз брата. – Нет, не может быть!
– Я не мог поступить иначе, – сказал Гейб и теперь тоже рассмеялся.
– Бедное дитя, – сказал Рейф с похоронным видом. – У нее сумасшедший папаша. Но ей повезло, что у нее есть я, способный уравновесить это тлетворное влияние.
Гейб недоумевающе раскрыл глаза.
– Бедная невинная крошка, – повторил Рейф. – Ведь ее назвали Мэри! Да? – И в ответ на кивок Гейба воскликнул: – Божественно! Нет, это просто божественно!
Глава 3
Об уроках в области искусства быть вдовой
Бывают люди, способные путешествовать с приятностью. Они воспринимают долгий вояж бодро, не теряя твердости духа, и спокойно взирают из окна на бескрайние мили. Но Имоджин была не из таких. Сидение в карете оставляло слишком много досуга для размышлений, а раздумья навевали мрачные мысли. Должна ли она снова выйти замуж? Она столько лет мечтала о Дрейвене, что теперь чувствовала себя более неприкаянной, чем любая другая женщина, овдовевшая после двух недель брака.
Брак, длившийся всего две недели! Но ему предшествовало пять лет обожания. Сотни раз она чертила имя «леди Имоджин Мейтленд» на обрывках писчей бумаги и тысячи раз уверяла сестер, что выйдет замуж за Дрейвена… когда-нибудь.
Она мечтала связать свою жизнь с Дрейвеном Мейтлендом и все планы связывала с ним. А теперь его не стало, и у нее возникло ощущение, что и она, Имоджин, тоже перестала существовать.
Выйти замуж? За кого? И зачем? Прошел год, с тех пор как умер Дрейвен, и только теперь встал этот вопрос, не сопровождаемый жгучей печалью, в которой она пребывала последние двенадцать месяцев.
Но ее тревожные мысли ни в какое сравнение не шли с состоянием ее покровительницы и спутницы леди Гризелды Уиллоби.
Гризелда села в карету, отбывающую из Шотландии, упрятав тугие локоны под прелестный чепчик. И была вся накрахмаленная, полненькая и очаровательная. Сейчас, две недели спустя, она бледнела при виде любой кареты, значительно похудела, да и шарма у нее поубавилось.
– Не понимаю, что с твоим желудком, – сказала Имоджин, позвонив в колокольчик, чтобы карету остановили. И это было уже во второй раз за утро.
– У меня всегда такие неприятности в пути, – сказала Гризелда.
Она откинулась на спинку сиденья, и лицо ее приняло нежно-зеленый оттенок – цвет весенних, только-только распускающихся листьев.
– Сколько еще осталось тащиться по этой треклятой дороге?
– Еще один день. – Имоджин укутала ее колени пледом.
– Посмотри на меня, – простонала Гризелда. – Я потеряла человеческий облик.
– Ну… – Имоджин помедлила в нерешительности, – многие находят, что стройная фигура как нельзя лучше подходит для нынешней моды.
– Все это не более чем женские бредни, – со стоном пробормотала Гризелда. – Мужчинам всегда нравятся формы. Иногда я пытаюсь немного похудеть, но не в таких обстоятельствах и не так быстро!
– Но, Гризелда, – сказала Имоджин, стараясь выразиться как можно деликатнее, – разве тебя интересует, что думают мужчины?
– Пока что с меня еще не сняли мерку для гроба, – простонала Гризелда, не открывая глаз.
По подсчетам Имоджин, ее спутнице было около тридцати лет – конечно, не слишком молодая, но и совсем не старая, чтобы выйти замуж снова.
– Но ведь ты не проявляла до сих пор никакого интереса к браку. Твой муж умер уже так давно…
– Больше десяти лет назад, – ответила Гризелда. – И я как раз подумываю о замужестве.
– У тебя есть кто-то на примете? – спросила Имоджин.
– Нет.
Гризелда сидела нахохлившись в углу кареты и походила на несчастного воробушка с перебитым крылом.
– Я подумаю об этом всерьез, когда начнется сезон.
Имоджин некоторое время размышляла о восторгах брачной жизни. Конечно, она была замужем всего две недели…
– Сколько времени ты была замужем? – спросила она.
– Год. Была у меня маленькая собачка, когда ты впервые приехала из Шотландии?
Имоджин подумала о днях, когда еще не была замужем за Дрейвеном. Тогда она, Тесс, Аннабел и Джози приехали в дом Рейфа со скромным багажом – всего по нескольку платьев у каждой.
– Нет, – ответила она, – у тебя не было собачки. Я бы помнила.
Гризелда вошла в гостиную Рейфа в одном из самых изысканных платьев, какое только доводилось видеть Имоджин. В ту ночь Аннабел мечтательно сказала, что не может быть ничего лучшего, чем остаться богатой вдовой со всеми деньгами, которые можно тратить сколько влезет, и не делиться ими с мужем.
И вот теперь Имоджин сама богатая вдова. Но, как ни странно, такое состояние оказалось неприятным, каким бы желанным ни было прежде.
– У меня была собачка некоторое время, недолго, – сказала Гризелда. – Ее звали Майло. Это была маленькая коричневая собачонка. Но она отличалась невероятным аппетитом. – Широко раскрыв глаза, Гризелда неотрывно смотрела на Имоджин. – Не успела я оглянуться, как она уже стала доставать мне до колена. Это была славная собака, но она отчаянно хотела есть в любое время дня.
– Гм… – Имоджин размышляла, следует ли ей завести собаку. Хотя бы ради компании.
– Уиллоби, мой муж, был точно таким, как эта собака, – сказала Гризелда, снова закрывая глаза. – Оба они думали прежде всего о еде. И когда наступало время трапезы, то у них в глазах появлялся особый блеск и они начинали ерзать в предвкушении кормежки.
– О Боже! – откликнулась Имоджин.
– Единственное различие заключалось в том, что я не стала дожидаться, когда Майло умрет от обжорства, как Уиллоби. Я отдала его.
– В таком случае нам надо найти для тебя очень стройного мужа.
– И чтобы он не проявлял чрезмерного интереса к еде, – твердо добавила Гризелда.
– Почему же после стольких лет ты решила вновь выйти замуж?
– Я устала от одиночества. Роль надзирательницы при твоих сестрах очень помогла в этом смысле, раскрыла мне глаза.
Имоджин подумала о том, как влюблена ее сестра Аннабел в своего мужа. К тому же была еще Тесс, глаза которой начинали сиять при виде супруга.
– Понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Имоджин со вздохом. – Мои сестры счастливы в браке.
– Это дает повод задуматься, – сказала Гризелда, изящно закутав шею кружевным шарфом. – Мой брак, как ты понимаешь, был совсем другого рода.
– Как и мой, – согласилась Имоджин, стараясь избавиться от неприятного ощущения, что совершила предательство.
Но в глазах Гризелды не было удивления.
– Мейтленд был очень красивым мужчиной, – спокойно констатировала она. – Но, вращаясь в обществе много лет, я поняла, что красота в мужчине – скорее недостаток. Часто она сочетается со злобой, мелочностью и высокомерием.
Имоджин открыла рот, чтобы сказать что-нибудь в защиту Дрейвена… Но промолчала. Он был надменным, злым и мелочным и
