Страшное зрелище притягивало, томило неиспытанным чувством. Хотелось и бежать, чтобы не видеть, и наклониться над бездной, повиснуть и выпустить опору!
В воде что-то мелькнуло. Нужно было вглядеться, чтобы понять. Кит, затянутый в ловушку, сражался с бездной за свою жизнь.
Могучий зверь хотел вырваться в открытое море, где вода так мягка и добра. Он греб против течения плавниками и хвостом, греб всей мощью опытного пловца, как никогда не греб до этой минуты. Он стоял скалой против тяжелого вихря воды, бурля и взбивая пену ещё выше, чем течение. Но он оставался на месте.
Зрелище борьбы живого существа со смертью помогло викингам справиться с головокружением.
Кит напряг силы и сдвинулся. Напрасный успех! Громадный зверь опять остановился, как драккар на канате.
Внезапно кит понесся вместе с течением. Трудно было уследить за его стремительным бегом. Хотел ли он использовать силу водоворота, чтобы вырваться, или он просто не хотел сдаваться, пока был ещё жив?
Бездна оказалась хитрее. Соединив силу течения с силой бега кита, она высунула ему навстречу камень. Она держала его наготове, прятала в пене, как убийца прячет короткий толстый меч под плащом.
Беспощадный удар! Таран в крепостные ворота. Над белой, взбитой пухом водой поднялось громадное тело. На мгновение кит встал на голову.
Затем он исчез и бессильно всплыл у другого края страшного фиорда-палача. Теперь кит безучастно несся в бурлящей воде, показывая то черную спину, то синевато-белое брюхо. Постепенно его затаскивало в серединную воронку водоворота.
Шум воды усиливался. Отражаемый стенами фиорда, усиливаемый тысячеголосым эхом, он преображался в дикий звериный рев. Так вот где едва не погиб древний король Гаральд! Он не солгал потомкам.
Ярл оглянулся и увидел искаженные страхом лица своих викингов. Мужество изменило им, и они не стыдились этого. А Эстольд и Эйнар были спокойны, как сам ярл. Они глядели вдаль. Прилив, который резко сужался между островами и фиордом, дальше расширялся, и за ним лежало свободное, открытое море.
— Древний Гаральд не был трусом, конечно, но… — и Оттар сделал паузу, — он был наверняка глупцом.
Эстольд ахнул от восхищения. Его ярл, его Оттар, вот это настоящий викинг!
Пока Оттар вместе с кормчими намечали, глядя с высокой точки берега на открытое море, дальнейший путь драккаров, прилив стал спадать. Грохот умолкал, сила водоворота падала.
…Через три дня ветер и течение понесли драккары на восток, а земля попрежнему была справа. Пять дней флотилия неслась на восток, бессознательно огибая северный край земли фиордов. Затем ветер потянул с севера, а перед носами драккаров лежало открытое море и земля попрежнему была на правой руке!
Викинги поняли, что они объехали землю фиордов. Где они? Не Гандвик ли это — таинственное море колдунов, о котором никто ничего не знал?
В воде теснились стада неисчислимых китов и кашалотов. А птицы, тюлени, моржи летели и плыли прямо на юг. Эстольд посоветовал оторваться от пустынного, безлюдного берега и последовать примеру животных. На пятый день с того утра, когда флотилия вошла в Гандвик, с высокой мачты «Дракона» был замечен берег и на воде — несколько лодок, похожих на лапонокие.
Две тяжело груженные расшивы спускались вниз по реке Ваге. Поморянский старшина Одинец с товарищами — кузнецами, подмастерьями и работниками — возвращался из поездки за железной землей.
Идет одиннадцатое лето с того времени, как Доброгина ватага новгородских повольников вышла на Вагу из Черного леса. Железная земля — руда была найдена умельцами на болотах выше, если считать по Ваге, памятных острожков с пушниной, подаренной ватаге первым старшиной Доброгой.
Уже восьмое лето расшивы поморянских и других кузнецов приходят на железные болота. Место известное, обжитое. Стоят избушки, чтобы было где спать в рабочие недели, и берестяные вежи биарминов, которые тоже собирают руду. Здесь хранится рудная снасть: широкие, долбленные из комлей ступы, тяжелые песты. Для осушения болот прокопаны канавы.
Всё лишнее — листву, щепу, корешки и перегной — выжигают из руды на кострах. Золу тщательно толкут в ступах и веют деревянными лопатами. В остатке, в крепком черном порошке, скрывается железо. Порошок собирают в лубяные короба и грузят в расшивы.
Этой весной досадливые затяжные дожди мешали поморянам прокаливать и веять руду. Семейным, домовитым людям хотелось поскорее попасть домой, и они гребли вниз по течению без остановок, без заездов к знакомым и родичам.
Пробежали мимо места, названного Доброгиной заимкой, против которой было выжжено первое памятное поле, огнище по старому сухостою. Местные жители подплывали к расшивам на лодках побеседовать с поморянами.
Близ мыса, где новгородцы впервые встретились с биарминами и счастливо подружились с отцом жены Яволода, Бэвы, у слияния Ваги с Двиной, устроился второй починок, побольше первого.
Вскоре поморянские расшивы прошли мимо третьего памятного места, где повольники сражались и мирились с биарминами. Здесь, на двинском берегу, отдали душу восемь повольников, с которыми уснул и Радок, брат ненаглядной для Одинца Заренки.
Одинец торопил расшивы: ему было тошно, он стосковался вдали от своего двора. Поморянского старшину все почитают, все любят. И на поморье и на Двине нет у него врагов и недоброжелателей. Ему как будто в жизни удалось всё. Однакоже он невесел. Почему? Об этом трудно рассказать, он и сам об этом не сказал бы.
Как бы человека ни мучила жажда, как бы ни томил голод — утолил их и забыл. Но чем Одинец утешит беспокойное сердце?
Вскоре расшивы достигли Колмогор — местности, откуда нижнее течение Двины разливалось протоками, разделенными островами. Здесь расположилось самое большое поселение, Колмогорянский пригородок. Новгородцы привыкли звать пригородами или пригородками все свои города, кроме самого Новгорода. «Колмогоры» — биарминовское слово, и оно вошло в язык новгородцев, как и все названия новых для пришельцев мест.
В Колмогорах нашлись отличные места для пашен, хорошие луга для нагула скота, доброе сено на зиму. Одинец помнил, как ватажники первый раз спускались к морю, помнил каждое слово Доброги. Явился бы первый старшина и порадовался вместе со всеми… Прочно осели новгородцы на новых местах, нашли не только железную руду, но и удобные речные пути-переволоки к Новгороду.
Ниже Колмогор Двина еле течет, а в приливную морскую волну и совсем останавливается. Близится поморянокий городок.
Городок Усть-Двинец стоял на месте первого острожка, поставленного при Доброге. Поморяне так и не построили укрепления, о котором заботился Доброга. Старый ров завалился, а бревна с тына люди понемногу растащили для других дел. С биарминами дружили и не думали ссориться, а никого другого здесь, на краю света, не было и быть не могло.
Тем, кто знает новгородскую жизнь, просторный и богатый двор поморянского старшины Одинца сильно напоминал двор знатного железокузнеца Верещаги. Такого же вида теплые избы и клети, такое же мощенье двора плахами и крытый второй двор. Углы строений резаны в новгородский крюк и в прочную кривую лапу.
