— Я должен заплатить тебе за лошадей. И за твою помощь.
Хем улыбнулся, сощурив пустую глазницу.
— Я смотрел, когда ты говорил с солдатом. Никто не ищет тебя здесь.
— Это потому, что ты быстро довел меня сюда.
— Они бросили это, Коэн?
— Нет.
— Тогда перестань быть тем, за кем они охотятся. Твоя жизнь, она была хорошая? До того как они стали тебя преследовать?
Он смотрел, как ветер, беснуясь, кружил по полю пыль.
— Нет.
— Наша жизнь такая, каковы мы сами. Случайностей не бывает.
Коэн повернул голову, издалека доносился еле слышный звук.
— Птица летит. — Он достал из кармана пачку денег. — Мы не договорились о плате.
— Может быть, молодой король, что у меня на стене, был убит теми же, кто охотится за тобой.
— Хуэна. Не ими.
— Но такими же, как они? — Хем подтянул поводья. — Когда-нибудь у тебя будут жена и дети. Привези их через океан в мой дом. Здесь теплое солнце. Твои дети будут играть с моими внуками. Твоя жена будет сидеть с моей сестрой у ручья. А мы с тобой будем разговаривать. — Он сел на крапчатую. — Намаете!
— А лошади, Хем? Я же не заплатил тебе.
— Когда вернешься! — Потянув гнедую за собой, Хем поскакал через окраину Покхары к горам, его негнущаяся правая нога торчала немного вбок.
Сквозь гул снижавшегося самолета Коэн впервые обратил внимание на звуки Покхары: пыхтение рисовых мельниц, жалобное завывание пыльного ветра, скрежещущий визг лесопилки, гомон пробегающих мимо него босоногих школьников с тонкими книжонками, перетянутыми красной тесемкой.
По краям поля не было заметно никакого движения, кроме бегущей голодной собаки; никто не подъезжал со стороны города. Он глубоко вздохнул, усталость, навалившись ему на плечи, болью перешла в ноги, глаза резало от изнеможения и носящейся в воздухе пыли. «Сколько же я не спал? Как я могу измениться, если не знаю, кем я был? Когда тот, кем я был, умер?»
Самолет подпрыгнул, коснувшись земли. Среди его попутчиков вряд ли могли оказаться враги: трое тучных неварцев в красных шлемах, горец с четырьмя козами, две старухи в сари, беспрестанно перешептывавшиеся и кивавшие головами, подросток, то и дело задиравший манжету своей хлопчатобумажной рубашки, чтобы поглядеть на хромированные электронные часы с черным пластиковым ремешком. В самолете они расселись на скамьи по обеим сторонам фюзеляжа, с протянутой вдоль них из конца в конец веревкой, между ними посередине расположились козы и багаж. Убаюканный гудением пропеллеров, он впал в чуткий сон, пока самолет не повернул на юг у высокой стены Эвереста и, высоко задрав нос, не пошел на снижение, пролетая над краем долины Катманду, над запыленным крестьянином и телегой с запряженным в нее буйволом. Впереди показались коричневато-голубые очертания раскинувшегося на равнине города.
Приземистое здание аэропорта Катманду блестело в лучах полуденного солнца. Он вышел, затесавшись между неварцами, и, не сводя глаз с отражающих свет стекол аэропорта, пересек бетонированную площадку. Затем скользнул за машину-заправщика, перемахнул через ограду, протиснулся между двумя пыхтевшими автобусами, миновал стоянку машин и побежал дальше по дороге, ведущей в город.
Остановив проходившее такси, он доехал до центра Катманду, затем, то и дело оглядываясь, снова побежал. Протиснувшись сквозь толчею улиц, изобилующих запахами фекалий, кэрри и дыма, он свернул в узенький проулок на Шерпа, базар, подождал, убедившись в том, что его никто не преследует, пересек мощеную площадь, еще липкую от крови только что забитого буйвола, и тихо постучал в резную изъеденную червями дверь.
Женщина с жесткими, как проволока, волосами, одетая в красную блузку и кожаную юбку, улыбнулась, приглашая его войти, и, разложив подушки, предложила ему сесть возле огня.
— В доме еще чувствуется зима, Коэн. — Наклонившись, она заглянула за шерстяную занавеску в соседнюю комнату. — Сирэл, Коэн пришел.
Опустившись на колени, Коэн обнял подбежавшую к нему маленькую девчушку. — А где Фу Дордже? — спросил он.
— На базаре, скоро придет. Ты ел?
— Нет, со вчерашнего дня. Я принес печальное известие. Ее глаза сузились.
— Ты голоден?
— Хоу.
Сирэл принесла ему тушеного мяса, чай и глиняную чашку рисовой водки. Молча присев возле него, она положила руку ему на колено. Поев, он взял ее на руки и поправил косички.
— Ты сегодня такая тихая, снежинка.
— Ты тоже, Коэн-даджу.
— Хоу.
— Моя мама тоже молча сидит в другой комнате. Но я рада видеть тебя.
— И я тебя.
Неслышно вошел Фу Дордже. Сбросив накидку из овчины, он сел к огню напротив них.
— Я удивлен, что вижу тебя здесь, когда ты должен быть в Дхуала Химал.
— Все очень плохо, брат мой.
— Где твои друзья?
— Твоего брата Гоутина больше нет. Алекса тоже. Полу, может быть, удалось уйти.
Шерпа медленно скрестил ноги.
— Обвал, значит.
Его лицо с маленькими черными глазками оставалось невозмутимым. Он сделал знак Сирэл — она встала и быстро выбежала в соседнюю комнату.
— Над Чан-Шанем. Там, где тропа поворачивает на Муктинат…
— Но там нет опасности.
— Их убил Стил с какими-то тибетцами.
— Почему? — прошептал Фу Дордже.
— Потому что мы кое-что увидели.
— Увидели?
— Стил вовсе не собирался идти до Мустанга. В Баглине мы встретили тибетцев на лошадях. Стил захотел, чтобы мы пошли с ними по Кали Гандаки, опасаясь грабителей, как он сказал нам. На самом деле они везли в Тибет оружие, чтобы воевать с китайцами.
— Ну и что? Разве американцы не посылали по реке оружие тибетцам с тех пор, как китайцы впервые пришли в Тибет?
— Вот и Стил из этой компании, только скрывает. Стил с тибетцами везли на лошадях бомбу, разобранную по частям.
— Бомбу? А что это?
— Большой огонь, как солнце.
— Как же ты сразу не увидел этот большой огонь?
— Он был спрятан в металле. Потом бы они его выпустили на китайцев в каком-нибудь большом городе.
— Для чего?
— Он бы разрушил все дома, убил всех людей.
Фу Дордже недоверчиво покачал головой.
— В городе женщины, дети.
— Так уже было.
