Их разбудил звон церковных колоколов. Она наблюдала, как он перевязывал колено.
— Все еще болит, да?
Сначала отрицательно покачав головой, он затем кивнул: «Да».
— Один из моих брюссельских друзей живет сейчас неподалеку отсюда, — сказала она, облачаясь в джинсы и шелковую блузку. — На диком пляже на Крите. — Втянув живот, она застегнула джинсы. — Поехали туда на несколько дней, погреемся на солнышке, пока не заживет?
Забинтовав колено, он попробовал встать на ногу. Она наблюдала за ним в зеркало, слегка откинув голову назад и расчесывая волосы.
— Мне надо идти, — сказал он.
Тряхнув головой, она откинула волосы.
— Так иди.
— Однако я не хочу — меня уже тянет назад.
— Куда назад? — она бросила щетку в сумочку, нагнувшись, вытянула бордовый шелковый шарфик из своего чемодана и повязала его вокруг шеи.
— Назад в жизнь. С тобой я забываю о случившемся, начинаю чувствовать жизнь.
Задрав ногу, она застегнула ремешок босоножки с высоким каблуком.
— Ты был во Вьетнаме — там, наверное, было что-то ужасное, что ты не в силах забыть? — Она подсела к нему. — Это естественно: нужно время, чтобы забыть.
Он поцеловал ее в кончик носа. Только плоть — поры, кости и смерть — вот что мы из себя представляем. Глаза ее были далекими, но не холодными; казалось, она размышляла над чем-то тяготившим ее и неизвестном ему. Он чувствовал ее стройное гибкое тело. «Такое прекрасное и небезгрешное, такое недолговечное и любящее — вот от чего я отказался».
— Это нечто большее, чем просто страх, — сказал он, — этого нельзя забыть, и это делает жизнь насмешкой.
— О, так это интересно? — улыбнулась она. — Ну расскажи же мне! — Она села на кровать и усадила его рядом. — Вы интригуете меня, Сэм Коэн! — Она коснулась языком его губ. — Давай рассказывай сейчас же!
Его охватило полное безразличие. Вдруг вместо лица Клэр он увидел перед собой лицо Ким. Что это — предостережение? «Смотри, Бог испытывает нас», — сказала Ким.
— Я попробую, — ответил он.
— Ну вот и отлично! — она уселась поудобнее. — Если это что-нибудь стоящее, мы разделим гонорар пополам и долгие месяцы только и будем заниматься развратом и бешеной любовью в Марокко!
Он сдержал улыбку.
— Это жуткая история, Клэр. Выслушав ее, ты уже не сможешь оставаться такой же, если поверишь мне.
— Неужели моя жизнь была такой уж замечательной? Рассказывай!
— Но то, что я предлагаю тебе, не сделает ее лучше.
Он закончил. Она сидела неподвижно, с опущенной головой, сжав коленями руки. Он почувствовал себя морской ракушкой, выброшенной из воды в пустыню. Вот-вот пыльный воздух Афин подхватит его и унесет прочь. Ее очарование вдруг разом исчезло; остались только нетерпеливая резкость и цинизм. Как будто они были женаты долгие годы и только сейчас признались друг другу в том, что все эти годы они играли. Хромая, он вышел на балкон и зажмурился от ослепительного света. Когда он вернулся, она взяла со стула свою сумочку.
— Пойду пройдусь, — сказала она.
— Ты не поверила мне.
— Поверила, — ее глухой голос показался ему загробным, — возможно, да. А какие у тебя основания, мне…
Он взял ключ с туалетного столика.
— Можно мне с тобой?
Пестро одетые прохожие задевали и толкали их на уличных базарах. Она вошла за ним под прохладные своды церкви. Коленопреклоненные фигуры что-то бормотали перед алтарями, худой мужчина зажег жертвенную свечу, его измученное заботами лицо озарилось.
— Все это, — сказала она, когда они выходили из церкви, — преходящее, как во сне.
— Это хуже, чем сон. Пробуждение не наступает.
«Какое-то странное подчинение ей, — думал он, — заставляет меня идти туда, куда я вовсе не собирался, но будто повинуясь своему собственному выбору. Я хочу идти своей дорогой. Зря я ей рассказал».
— Ну и что ты собираешься делать? — прокричала она в уличной толкотне, — стать бунтарем- одиночкой, одиноким героем? В реальной жизни героев съедают живьем. Тебе это известно? А может, ты все забудешь, как будто ничего и не случилось?
— Мне нужно встретиться в Париже с моим другом. А там посмотрим.
— А если его уже нет, как ты сам предположил? Он пожал плечами.
— Посмотрим.
— На что посмотрим?
— Как и когда все это разоблачить. — Он избегал ее взгляда. — Прежде всего меня волнует месть, а не огласка. Мне теперь наплевать на будущее — его нет.
— Ну и к чему тебя все это приведет? Кроме гибели? — Она потрясла его за руку, заставляя смотреть ей в лицо. — Ты хочешь уйти от меня? Так я тебе не дам!
— Ты не сможешь удержать меня!
— Вот уж смогу! Как у тебя хватает смелости заявлять, что я смогу и что не смогу?
— Ты все еще не веришь мне. — Он высвободил руку. — Я посижу в Синтагме, подумаю, как быть дальше, и вернусь около двух.
Она отступила.
— Что ж, тогда чао, — повернувшись, она стала проталкиваться сквозь толпу.
Хмурый и опустошенный, он поковылял к Синтагме. Падавшие на площадь тени напоминали трупы. Он заказал раки и медленно с отвращением цедил его. Наконец встал и бросил на столик несколько монет. «Не надо перекладывать это на Нее. Она поможет, если я дам ей это сделать. Более безопасного места, чем Крит, и не найти. Надо затаиться в лабиринте».
Он вернулся в отель. Комната все еще сохраняла ее запах, но ее вещей не было. На кровати лежала вышитая рубашка. Быстро спустившись в вестибюль, он позвонил в авиакомпанию. Там он, узнал, что она заказала билет на рейс «Олимпик», вылетающий в Париж и Нью-Йорк через сорок минут.
Десять минут ушло на то, чтобы поймать такси. Здоровенный грузовик перегородил улочку; он никак не мог развернуться из-за скопившихся сзади машин. Выскочив из автомобиля, таксист стал нажимать на сигнал грузовика, будоража улицу хриплыми звуками. Прибежал небритый мужчина в короткой грязной майке и что-то завопил, потрясая кулаками. Взвыли гудки сигналов стоящих позади машин. Небритый наконец влез в свой грузовик и со злобным видом укатил. Коэн раздраженно откинулся на сиденье. Идущие впереди машины скапливались за изрыгавшими черные клубы дыма автобусами; такси нервно металось из переулка в переулок, пытаясь выбраться из этой толчеи.
Перед въездом в аэропорт движение стало замедляться, пока окончательно не остановилось. Встав на передний бампер, таксист посмотрел вперед. «Disti chima!» — крикнул он, изобразив кулаками столкновение, и жестом предложил Коэну выйти.
Впереди сквозь неровную завесу выхлопных газов он различил серебристый продолговатый контур лежавшей на боку автоцистерны. Сзади завыла сирена.
— Аэропорт — сколько километров?
Таксист поднял четыре пальца.
— К черту, — вздохнул Коэн. Он сел обратно в машину. «К черту ее. Зато теперь полно времени,
