— Что такое МАД?
— Сокращенное название западногерманской военной разведки.
— А «дирижер»?
— 'Kaplle' по-немецки «хор», значит, буквально это переводится «хормейстер». Где ты это услышал?
— Морт как-то упомянул о нем Лу. — Он улыбнулся. — Должен тебе признаться, что я не верю в такую перемену твоей сущности.
Она выпрямилась.
— В какую?
— Например, в Афинах. Когда ты вдруг решила подружиться со мной, вместо того чтобы следить.
— Ты уже начал мне нравиться — не спрашивай почему.
Она улыбнулась.
— Я совершила нечто ужасное, но я рада, что так поступила.
— В этом нет ничего нового.
— Не будь таким, Сэм. Я охотно верю, что тебе себя жалко.
— Конечно, жалко, но не себя, а других. Так что же ты сделала?
— Вместе с антибиотиками я дала тебе еще кое-что, чтобы развязать язык и о чем бы ты уже не помнил на следующий день. — Она схватила его за руку. — Мне пришлось это сделать! Мне было необходимо узнать, правдой ли было то, что они мне рассказали. Когда я поняла, кто ты, именно тогда я и решила помочь тебе. Моя ошибка заключалась лишь в том, что я сразу не рассказала тебе. Но моя работа приучила меня к проверке фактов, к гарантиям. Большей частью то, что мне приходилось видеть, было фальшивым; когда я наталкиваюсь на что-то неподдельное, я не верю.
— А что было после Африки?
— Через две недели, после того как погиб американец из Международного банка, меня отозвали назад в Брюссель. Там я провела еще полтора года, выезжая время от времени в Таиланд и позднее играя роль подружки одного британского майора.
— Выведывая секреты в постели?
— Можешь это так называть. Я уверена, что он все понимал и подкармливал меня всякой пикантной всячиной только лишь для того, чтобы удержать меня. Потом как-то в воскресенье в половине седьмого утра мне позвонили и сказали, что в одиннадцать часов я должна быть на самолете, вылетавшем в Дели. Из каждого аэропорта, где самолет делал посадку, я должна была звонить в Брюссель, и в Тегеране меня встретил человек, говоривший по-немецки с южноамериканским акцентом. Мне было известно только, что его звали Рауль. Он вручил мне обратный билет на самолет, на котором ты летел, и твое досье.
— Что в нем было?
— Фотография из паспорта, копия диплома об окончании колледжа, написанные от руки сведения о местах твоего пребывания после окончания колледжа. Там говорилось о том, что ты играл в футбол в Канаде, о твоей травме, о смерти твоих родителей и невесты. Мне не выразить, как я сожалею обо всем.
— Продолжай.
— Ты сомневаешься, что я люблю тебя. Одной из причин моей любви явилось то, что ты никогда не говорил о той боли, которую тебе пришлось вынести, а больше уделял внимания моей.
— И какое же у тебя было задание?
— Ты значился русским агентом американского происхождения и, работая в горах американским проводником, собирал информацию о китайцах. Тебя готовили в Северной Африке и Париже, и предполагалось, что ты ездишь в Россию через Одессу и Владивосток. Ты только что выполнил задание в Непале, в результате которого ухудшились отношения между США и Китаем, и хладнокровно убил там трех американцев.
— Трех? Я убил только Стила.
— По сценарию ты убил еще Алекса и того, другого американца — как его звали?
— Элиот.
— Да. И если тебя схватит ЦРУ или Интерпол, то звучать это будет так. Будто ты убил этих трех и несколько непальцев. И ты будешь убит при попытке к бегству.
— Дальше.
— Я должна была познакомиться с тобой в самолете и увлечь тебя, если получится, и удерживать возле себя в Греции, если не там, то в Париже или Нью-Йорке.
— Зачем?
— Чтобы напасть на след твоего напарника. Я должна была попытаться узнать у тебя его местонахождение, оставаться возле тебя, разузнать, собирался ли ты с ним встретиться. Рауль также дал мне ознакомиться с досье Пола, известного своими антиамериканскими настроениями и, предположительно, совершавшего диверсии на американских базах в Европе.
— Ему бы это понравилось. Он, как и Алекс, был во Вьетнаме. У них обоих было много причин недолюбливать Штаты.
Коэн накрыл ее руку своей ладонью.
— Мне нужно знать, кто эти люди.
— Я помогу тебе, чем смогу. Но это против моего желания.
— Почему?
— Я знаю, к чему это нас приведет. К смерти. И никакой пользы от этого не будет.
— Я хочу расквитаться с ними за Алекса. И за Марию, и за Ким, и за Фу Дордже, и за его жену, дочь, сына, за…
— Кто этот Фу или как ты его назвал?
— Шерпа, чей брат был убит твоими дружками на тропе Кали Гандаки. И чья вина была лишь в том, что он узнал об этом. Тебе бы стоило посмотреть на его детей, лежавших под трупом их матери с перерезанным горлом, с плававшими в лужах их крови мухами…
— Не мучай меня.
— Эти инструкции — ехать в Калькутту, Найроби и т. д. От кого они исходили?
— Я числилась, почти символически, в одном из корпунктов в Брюсселе. Я уверена, что они вряд ли догадывались о том, что я делала там на самом деле, хотя их, наверное, удивлял мой график работы. Я упорно и много работала над своей ролью. И никогда не встречалась с тем, кто мне звонил.
— Звонил тебе?
— Вечерами по понедельникам я должна была быть у себя в квартире, находившейся в одной из новостроек на окраине. Иногда он звонил, сообщал какую-то информацию, задавал вопросы или просил меня достать что-то, запертое в определенном месте, для чего присылал мне ключи. Случалось, что он звонил и в другое время. Несмотря на то что они так активно занимались прослушиванием телефонных разговоров, мой телефон, казалось, их не особенно беспокоил. Первыми, с кем я столкнулась лицом к лицу, были Рауль, затем — Макс и Эмиль на Крите.
— Где они?
— Бог их знает. Они просто подстраховывали. Когда я уехала в тот последний день в Ви, я направилась к их домику, чтобы отвлечь их от тебя на время, за которое ты мог бы исчезнуть. Позже Эмиль был очень рассержен и беспрестанно бубнил на своем корявом английском, что я погубила его и что ему теперь конец.
— Он был немец?
— Аргентинец. Я могла судить по тому, как он говорил по-немецки. Так же, как и Макс, который тоже утверждал, что он немец. Я оставалась у них в домике до тех пор, пока они не вернулись, взмокшие и чертыхавшиеся, и принялись связываться с кем-то по рации из своей машины. Эмиль отвез меня на «пежо» в Ситию и посадил там на первый автобус до Ираклиона, откуда мне было велено вылететь первым же рейсом в Афины, а потом — в Брюссель. Я ломала голову, как скрыться от них и попытаться разыскать тебя на Крите, но сомневалась, что у меня это получится, к тому же я понимала, что рискую навести их на тебя. Да и ты, наверное, убил бы меня прежде, чем я успела открыть рот. И с ними мне тоже было оставаться опасно, если судить по тому, как все складывалось. Вот я и решила отказаться от своего