переправляете отсюда, с Гаити, в Палм-Бич на собственном самолете, оснащенном специальными морозильными камерами, и в дальнейшем используете эти органы для высокооплачиваемых операций американским детям. Доктор слегка улыбнулся.
— Позвольте мне объяснить вам кое-что. Операция по пересадке органов зависит не только от таланта хирурга. Она зависит от целой команды высококвалифицированных ассистентов, не говоря уже о соответствующих условиях. Мне кажется, что это объясняет суть дела и причину, по которой я не работаю здесь, на Гаити, а предпочитаю Соединенные Штаты.
— О да, понятно. Но, как говорится, нет дыма без огня. Моему издателю в Майами позвонил местный священник отец Джереми. Ваша клиника принадлежит его приходу, не правда ли?
— Я знаю отца Джереми.
— Именно отец Джереми и сообщил нам о возмутительных вещах, происходящих в больнице, доктор Левек.
Собеседник продолжал напряженно смотреть на Анну.
— Вы пришли сегодня для того, чтобы сообщить мне, что готовы уничтожить дело всей моей жизни?
При этих словах Анна внутренне содрогнулась.
— Следовательно, вам хорошо известен разговор моего издателя с отцом Джереми?
— Мне пришлось навести справки. Мисс Анна Келли, вы не столь невинны, как кажетесь. Вы одна из тех, кого называют репортерской ищейкой. Несмотря на вашу милую улыбку и молодость, мне представляется, как вы крепко сжали своими ручками рукоять меча правосудия. Однако я не хотел бы лишать вас радости поиска. Поэтому продолжайте.
Доктор произнес свою тираду каким-то странным голосом, и Анну вдруг поразила догадка: не пьян ли он, не находится ли под воздействием наркотиков.
— Однако что же сказал наш священник?
— Он сказал, что некоторые гаитянские доноры, особенно когда речь заходит о роговице, не были мертвы, что вы лишаете зрения и живых, здоровых детей. Говорят также, что в Америке у вас столько заказов и столько детей богатых родителей ждут вашей помощи, что обычный донорский способ уже не может удовлетворить эти нужды. И поэтому вы нашли собственные источники. Вы получаете у бедных матерей Гаити детей, совсем младенцев, которых те не в состоянии прокормить, и приносите их в жертву, вырезая необходимые органы. Это очень доходный бизнес, включающий услуги доноров, повитух, медсестер… — на этом она запнулась. А потом недоуменно спросила: — Доктор Левек? Вы слушаете меня?
— Конечно. Почему бы мне не слушать?
— Но по вашему виду этого не скажешь. Я выдвигаю против вас обвинение в одном из самых страшных преступлений, а вы спокойно сидите и улыбаетесь.
— Когда неделю назад мы встретились впервые, то я начал догадываться, зачем вы появились здесь, — ответил он мягко. — Теперь у меня не осталось ни ненависти, ни злобы к вам.
— Так, значит, вы ничего не отрицаете?
— А какой смысл? — Доктор продолжал по-прежнему улыбаться своей шальной улыбкой. Всем своим поведением он как бы бросал вызов нравственности. Левек использовал Богом данный ему дар во зло. Она помнила, что сказал доктор еще во время их первой встречи:
— Там, на другом конце шоссе Петионвилль, есть городишко, где обитает около миллиона человеческих существ. Они все отчаянно бедны. В их среде процветают насилие, убожество и другая мерзость. Вот моя родина. Мне пришлось самому прокладывать дорогу наверх. Но как бы то ни было, часть моей души навеки осталась в этом гиблом месте. Я с ними одной крови. — Затуманившийся от наркотиков взгляд Левека встретился со взглядом Анны. — Вы даже представить себе не можете, что испытываешь, когда из Порт-о-Пренса прилетаешь в Палм-Бич, а потом возвращаешься назад.
— Могу ли я все это расценить как извинения, доктор Левек?
— Мне не в чем извиняться, — ответил доктор, продолжая изучать Анну. — Знаете, а ведь вы само очарование. Двадцать шесть лет плюс красота. С таким лицом и с такой фигурой вам бы следовало оказаться не здесь, а где-нибудь в Голливуде.
— Похоже на рекомендации хирурга по пересадке органов.
— Издатель послал вас сюда на мою погибель, — с этими словами он немного наклонился вперед. — Но ведь читатели с трудом могут отличить Гаити от Гаваев. Чьи же интересы защищает издатель?
— Прежде всего интересы невинных жертв.
— Кто-то из пациентов умирает и тем самым дает жить другому.
— Убийству детей нет оправданий.
— Гаити — самая бедная и перенаселенная страна в Западном полушарии. — Впервые в голосе хирурга появились гневные нотки. Он продолжал: — Это самая убогая страна на земле, и дети здесь рождаются для того, чтобы жить в аду.
— Но их нельзя лишать шанса на спасение. Вы же избежали подобной участи. Вы выросли и стали выдающимся хирургом.
— Кого же тогда вы хотите уничтожить?
— Только зло, — произнесла Анна еле слышно. — Это чудовищно, что гаитянский ребенок должен умереть, чтобы его американский сверстник обрел зрение.
Кажется, подобное заявление даже повеселило доктора:
— Интересно, а вашингтонская администрация согласна с вами? С превращением России в беззубого нищего
— Оставьте Америку в покое и несите ответственность за себя. Это была целиком ваша идея, и она приносит вам немалый доход. Ведь без денег вы не смогли бы построить такой дом. — Анна сделала широкий жест рукой.
При этих словах лицо доктора помрачнело.
— Знаете, что больше всего задевает меня? Обвинение в том, будто бы я с пренебрежением отношусь к детям Гаити. Что вы знаете о моей работе? Пересадка органов. Здесь моим пациентам она и не нужна вовсе, потому что они умирают в основном от дизентерии и недоедания. Одна же пересадка роговой оболочки глаза в штате Флорида стоит столько же, сколько четыре тысячи упаковок пенициллина здесь, на Гаити. Следовательно, одна загубленная жизнь спасает четыре тысячи других. Это очень хорошая арифметика. Если бы я смог более подробно познакомить вас с сутью дела, то вы бы по достоинству оценили мои усилия…
Наверное, доктору хотелось сказать что-то еще, но он вдруг резко замолчал, и наступила неловкая пауза. Анна подождала еще немного, а затем выключила диктофон и поднялась, чтобы уйти.
— Если вы ничего не хотите добавить, доктор, то тогда мне пора.
В глазах Левека будто вспыхнула искра, и в ответ он промолвил холодно:
— Сядьте.
— Сожалею, но мне действительно надо спешить.
На это Левек ничего не ответил, но в дверях бесшумно появились охранники и, скрестив руки на груди, бесстрастно смотрели на Анну желтыми зрачками своих глаз. Левек, должно быть, незаметно нажал на кнопку вызова.
Неожиданно Анне стало страшно. Из последних сил она старалась скрыть свой испуг.
— Мне удалось собрать материал, которого в основном хватит на статью, — произнесла девушка, удивляясь сама своему спокойному тону. — Я сделала это сегодня утром. Свидетели, имена, даты — короче говоря, все. И копия в любую минуту может быть отправлена куда следует.
Левек слегка улыбнулся:
— А вы все-таки боитесь меня.
— Я говорю серьезно. Материал все равно появится в газетах, что бы ни произошло. И если вы попытаетесь помешать мне каким-то образом, то мою статью прочтут в пять раз больше читателей.
