— Я ударил старую суку. Но мы ничего не нашли. Надо убираться отсюда.
— Вы самые настоящие преступники и ничего больше. Вы недостойны того, чтобы быть итальянцами.
— Да пошла ты! — взревел Гвистерини, собираясь нанести ей удар. Но тут же осекся, увидев, что прямо на него направлено лезвие ножа. Фашисты, как тараканы из щелей, выбегали отовсюду, таща с собой награбленную добычу.
Один из них неожиданно просунул голову в дверной проем и крикнул.
— Капо! Сматываемся!
Гвистерини осмотрел кухню, увидел стоящую в углу бутыль с вином, с трудом поднял ее с пола и тяжело заковылял к выходу. Слегка повернувшись, он бросил через плечо:
— Помни, о чем я тебе говорил.
И вышел. Грузовик затарахтел во дворе. Кандида бросилась по лестнице к матери.
Роза сидела на ступеньках и плакала навзрыд. Кандида кинулась обнимать бедную женщину.
— Мама! Что с тобой? Мама! Что они сделали?
Мать с трудом подняла заплаканное лицо. На ее губе выступила кровь.
— Ничего. Но вот дом…
Кандида огляделась вокруг. И застыла на месте. Утащили все, что смогли унести, не забыли ничего, что могло представлять хоть какую-то ценность. Фашисты, как саранча, напали на дом и разрушили то, что не смогли забрать с собой.
Но целью визита была комната Кандиды. Грабители разбили зеркало и китайскую вазу, они вытащили из шкафов все ящики и разломали их, а находящуюся в них одежду разорвали на куски. Боясь напасть на Кандиду, они таким образом решили надругаться над ней.
На стене кто-то штыком нацарапал:
То, что это были не немцы, а итальянцы, больше всего оскорбило Кандиду. За что? Что она им сделала? Кандида продолжала стоять среди погрома, ощущая, будто у нее со спины снимают кожу. В этой комнате ей уже никогда не провести ни одного мирного спокойного вечера, как это было прежде.
Винченцо и Тео вернулись, когда две женщины пытались прибраться. Отец побледнел, и с его уст начали срываться проклятия и ругательства.
— Кто это был?
— Гвистерини со своими людьми.
— Дерьмо. Надеюсь, они ничего не сделали с вами?
— Нет.
— Хорошо. Я сам разберусь с этим ублюдком.
— Не трогай их, Винченцо, — запротестовала Роза. — Что сделано, то сделано.
Тео тем временем вошел в комнату Кандиды. Он стоял рядом с сестрой и осматривал результаты погрома. Тео ничего не сказал, но рука его крепко сжала руку сестры:
— Это пустяки. Главное — они не тронули тебя.
— Но у меня не осталось никакой одежды.
— Все равно не сдавайся, Кандида. Скоро им конец.
Слово, нацарапанное на стене, ранило в самое сердце.
— Но я действительно встречалась с англичанином, — сказала Кандида, пытаясь не смотреть на брата.
— Знаю.
— Он — мой любовник.
— Я знаю это.
— И папа знает? И мама тоже?
— Не думаю.
— Что мне делать, Тео?
Брат замолчал на какое-то время, а затем сказал:
— Будь осторожна, Кандида, ради Бога, будь осторожна.
Она вдруг задрожала, и в горле застрял комок. Кандида спрятала лицо на груди у брата, как в детстве, когда ее что-то очень сильно огорчало и обижало.
— Кто же все-таки предал нас? — прошептала наконец девушка.
— Может быть, и никто. А может быть, и один из партизан. Чужая душа — потемки, сестричка. Ты же знаешь, люди пойдут на многое, чтобы получить две тысячи лир.
Кандида почувствовала тяжесть на сердце. Получалось, она рисковала жизнью всей семьи, и каждый день ситуация становилась все опаснее и опаснее. Люди, подобные Гвистерини, используют в корыстных целях хаос войны и неразбериху.
Если Гвистерини со своими бандитами схватит Дэвида, то весь роман завершится кровью. Но о Джозефе, кажется, они ничего не подозревали. Стоило фашистам узнать о том, что Кандида ухаживала за раненым партизаном, они сожгли бы дотла весь дом.
Тео отпустил руку сестры и начал собирать разбросанную по полу разорванную одежду.
— Я соберу лохмотья и сожгу их.
— Спасибо, Тео.
Брат знал, что Кандида не притронется к разорванным тряпкам.
Дэвид молча слушал рассказ Кандиды. Сигарета почти догорела у него в руках. Девушка рассказала обо всем, даже о попытке изнасилования и об угрозе Гвистерини разыскать и оскопить Дэвида.
— Здесь уже небезопасно, — закончила она упавшим голосом. — Фашисты могут вернуться в любую минуту, и чем хуже складываются для них военные действия, тем злее они становятся.
Дэвид отшвырнул окурок в сторону, где сидела одна из кошек, повернулся к Кандиде и холодно заявил:
— Это только твоя ошибка.
— Что ты имеешь в виду? — произнесла девушка, чувствуя, как мурашки поползли по спине.
— Только ты держала меня здесь.
— Но я никогда не упрашивала тебя остаться.
Дэвид, казалось, ничего не слышал.
— Я не настолько эгоистична, чтобы рисковать твоей жизнью. Мне казалось, ты остаешься только из-за того, что сам не хочешь уходить в горы или совершать рискованный переход в Швейцарию. Обо мне не было и речи.
— Но это так. И вот к чему все привело.
Кандида даже не нашлась что ответить. Она чувствовала себя ужасно. После продолжительного молчания Дэвид вновь закурил. Кандида взяла его за руку.
— Когда погода улучшится, ты сразу же можешь уйти в горы и присоединиться к другим партизанам.
— Может быть, может быть, — согласился англичанин. Он уже давно прекратил даже упоминать имена других партизан и не говорил о возможности присоединения к какому-то отряду, но Кандида знала, что эта мысль не дает покоя ее возлюбленному.
— Если хочешь, я попытаюсь связаться с Паоло. Он поможет тебе перебраться в какое-нибудь безопасное место.
— Паоло — мелкий воришка. Может быть, мне удастся добраться до Рима и там дождаться прихода английской армии.
— Это очень опасно, Дэвид.
— Я могу сойти за сезонного иностранного рабочего.
— Нет. Ты никогда этим не занимался.
— А ты между тем будешь заботиться о Джозефе и, глядишь, вскоре поставишь его на ноги.
— Джозефу сейчас не лучше, чем тебе, Дэвид. Он живет в лесу, словно отшельник, и ему одиноко сейчас так, как никому на свете.
Дэвид вновь отбросил недокуренную сигарету и заключил:
