Старая ферма «Ореховое дерево» почти не существовала — вот-вот она должна была превратиться в домик для уик-эндов какого-то богатого миланского бизнесмена и его семьи.
Никто из строителей не слышал об Охотничьей башне. Только старый каменщик закивал головой, понимая, о чем идет речь.
— Да, она еще там стоит, — подтвердил старик. — Идите по этой тропинке и прямо на нее выйдете. Сначала увидите крышу, если она, конечно, еще не обвалилась.
И вот сейчас старая крыша действительно показалась за деревьями. За сорок лет деревья стали намного выше, а тропинка успела почти полностью зарасти.
Неожиданно Анна услышала какой-то странный звук, похожий на крик боли, и замерла на месте.
— Что это? — спросила она у Филиппа.
— Птица какая-то.
Анна шла вслед за Филиппом, и его широкая спина была все время впереди. По дороге им никто не попался. Анна вспомнила фразу из дневника: «Это самое одинокое место во всем Божьем мире».
Наконец они выбрались на поляну, на которой возвышалась высокая каменная башня.
— Кажется, это она, — заключил Филипп.
— Пожалуй, — согласилась Анна. — Смотри-ка, еще стоит. Точно такой я ее себе представляла — словно из сказок братьев Гримм.
Квадратная и мрачная, башня напоминала палец гиганта, указующего на небо. Анна взяла руку Филиппа, молча всматриваясь в башню. Окна и двери напоминали пустые глазницы.
А на крыше, как и было описано в дневнике, по-прежнему находился флюгер, который показывал сейчас в сторону Альп.
Они пересекли поляну и подошли к башне, к пустому дверному проему. Анна первая решилась переступить порог.
И тут же что-то странное бросилось ей в лицо с диким криком. Анна инстинктивно подняла руки вверх, чтобы защититься от удара. Что-то белое пролетело мимо через всю поляну прямо к лесу.
Филипп крепко обнял ее.
— Это просто сова, — успокаивал он Анну, улыбаясь.
— Господи, я чуть не умерла от страха. Все-таки первым пойдешь ты.
Анна вошла в башню вслед за ним.
Та была мрачной и пустой, с прогнившим в некоторых местах деревянным полом. Огромный черный камин находился на своем месте. Они прошли на верхний этаж. Явно сова, которую они спугнули, свила себе гнездо здесь, потому что повсюду валялись маленькие белые косточки мелких обитателей леса.
Анна прижала платок к носу, спасаясь от неприятного запаха, и подошла к окну, ступая по хрустящим косточкам. Из окна были хорошо видны вершины деревьев. Филипп направился к камину и стал перебирать там что-то руками.
— Смотри, — позвал он вдруг.
Анна подошла к нему. На камне были высечены буквы Д.К.
— О Господи! — Анна слегка коснулась кончиками пальцев букв. — Это его инициалы.
Филипп кивнул головой. Он смотрел на каменную плиту с выражением тоски и печали.
— Он, наверное, высек свои инициалы перед тем, как фашисты пришли за ним.
— Мне бы хотелось забрать этот камень с собой.
Для Анны это было первое реальное доказательство того, что Джозеф когда-то был здесь. Она взяла в руки фотоаппарат и сделала два снимка.
— Пойдем отсюда. Здесь такой невыносимый запах гнили.
Они покинули совиный дом. Анна безуспешно старалась оттереть руки от сажи.
Они побродили вокруг башни, пытаясь найти еще какие-нибудь следы пребывания Джозефа. Но за сорок лет в башне побывало немало гостей, включая и сов, которые уничтожили старые следы и оставили свои.
Но само место обладало какой-то особой притягательной силой. Здесь все словно застыло в прошлом, не то что на ферме. С 1944 года башня почти не изменилась, и строки из дневника приходили на ум сами собой.
— Я чувствую, что прошлым словно пропитан здешний воздух, — призналась Анна Филиппу.
— Чувствуешь что?
— Трагедию и отчаяние.
— Это впечатления от остатков совиных обедов.
— Нет. Я чувствую его. Ощущаю присутствие Джозефа. В этом месте мы ближе всего к нему.
Филипп подошел к ней, держа руки в карманах.
— И что же это за присутствие?
— Говоря по правде, немного мрачное. Я все спрашиваю себя: каким должен быть человек, способный жить здесь в полном одиночестве.
— У него не было особого выбора. И что еще тебе говорят твои чувства прорицательницы?
— Не знаю точно. Это трудно объяснить словами. Пожалуй, слова «сила» или «влияние» подходят лучше всего. Ведь он явно обладал особой силой.
— Бесспорно, сила какая-то была, — согласился Филипп.
— Нет. Не была, а есть. Ведь Джозеф жив. Я чувствую это. Я поняла, что он жив, когда ты нашел эти инициалы. Джозеф существует где-то на свете.
Филипп какое-то время молча смотрел на Анну, а затем сказал:
— Если твои предположения и верны, то все равно Джозеф Красновский остается убийцей. Он совершенно хладнокровно убил Дэвида Годболда. Поэтому не рассчитывай на теплую семейную встречу в конце поисков.
— Ты думаешь, что бабушка была права и Джозеф просто не хочет, чтобы его нашли?
— Я думаю, он может быть очень опасен.
— Что ж, я об этом думала. Но ведь он старик, Филипп, — семьдесят пять лет. Как описала его Кандида в дневнике, Джозеф — человек, многое в жизни понявший. Вряд ли он слишком сильно изменился с тех пор, хотя и прошел через концентрационные лагеря.
— Ты так думаешь?
— Что бы ни произошло между ним и Дэвидом Годболдом. я испытываю жалость к этому человеку, Филипп. В конце концов именно из-за Дэвида Джозеф столько лет провел в нацистских, затем в советских лагерях. Тот отнял у него все: женщину, жизнь, даже ребенка. Может, только жажда отмщения и возмездия и сохранила ему жизнь? Филипп, неужели ты не поступил бы так же на его месте? Ведь и тебе тоже захотелось бы убить Дэвида Годболда?
— Я постарался бы найти другие способы отомстить.
— Каким образом? Пытаться разоблачить его? Не имея доказательств, после стольких лет. Я много думала о Джозефе. Филипп, о той чаше страданий, которую ему суждено было испить. Половину жизни он провел в аду. И этот ад не кончился с убийством Дэвида. Просто пришлось пройти еще один круг страданий. А ведь он потерял навсегда дочь. Ты можешь представить себе подобное? Узнать, что у тебя есть ребенок от женщины, которую любил больше жизни, но что этого ребенка ты уже никогда не увидишь, потому что в глазах дочери ты навсегда останешься чудовищем, убийцей? Это ужасно!
— Но все это не меняет того факта, что Джозеф Красновский — убийца. Это делает его поиск непростым, Анна. Может быть, ему не понравится копание в семейной истории. Он может воспринять это как угрозу.
— Я не верю. Мне кажется, он сам хочет очищения.
— Ты наделяешь Джозефа чувствами, которых он, скорее всего, не испытывает.
— Он мой дед, значит, у нас должно быть нечто общее в чувствах.
— И опять ты забываешь, что он убил человека.
— Все не так просто, Филипп. Я не собираюсь судить Джозефа, и ты не должен этого делать.
— Пойдем. Нам нужно вернуться, пока не стемнело.
Анна сделала еще несколько фотографий башни, и они двинулись в обратный путь. Когда они подходили к лесу, Филипп задержался и, показывая на вершину дерева, сказал:
