Кемпбелл вырвал руку из ладоней Анны, и ей показалось, что любовник матери готов вот-вот ударить ее, но в последний момент он справился с собой и спокойно произнес:
— Будет лучше, если мы какое-то время не будем встречаться. Ты сама взвалила на себя это бремя. Что ж — пусть будет по-твоему.
Анна долго смотрела Кемпбеллу вслед, пока он шел по коридору, засунув руки в карманы. Она была слишком жестока с ним, но
Анна вошла в палату и внимательно посмотрела на неподвижное лицо Кейт:
— Мама, я просто не позволю тебе умереть. И ты не будешь лежать здесь неподвижно двадцать лет. У тебя есть жизнь, которую следует прожить, и дела, которые следует сделать. Ты не имеешь права прятаться здесь во тьме, вдали от мира. Просыпайся, просыпайся, моя хорошая.
К великому удовольствию Анны, новые, выбранные ею диваны доставили накануне встречи с Филиппом.
Вся мебель в квартире матери была обита вельветом цвета приглушенной охры, что великолепно сочеталось с темно-розовыми обоями. Анна решила не нарушать колорит квартиры и следовать вкусам матери. Поэтому, когда внесли новую мебель, она увидела, что выбор ее безупречен. Обивка бледно- лимонного цвета внесла свежесть спелого фрукта и по контрасту прекрасно сочеталась со стенами. Анна указала грузчикам, куда расставить вещи, и расписалась в нужных документах. Сломанную мебель грузчики унесли с собой, как и было оговорено.
Когда они ушли, Анна долго ходила вокруг новой мебели, проводя рукой по тяжелой ткани обивки. Маме обязательно должны понравиться эти новые вещи, хотя и не сразу, может быть. Перемены назрели будто сами собой. Новые кресла и диваны выглядели не только более современно, сохраняя простоту и классический стиль одновременно, но оказались еще и намного удобнее старой мебели.
Осмотрев то, что осталось от старого убранства квартиры: тяжелые занавеси на окнах, стулья в столовой и кое-что другое, Анна решила, что постепенно она заменит все это вещами с новым лимонно- желтым оттенком. Если денег по страховке не хватит, придется заплатить самой. Конечно, Анне не давало покоя чувство вины из-за того, что она так по-хозяйски и без спросу распоряжалась в жилище матери, но она утешала себя мыслью: Кейт все сможет понять и простить.
Избавление от старой мебели означало для нее и избавление, хотя бы частично, от боли, которая заполняла, казалось, все жилище. А цвет свежего лимона был как тоник, как прекрасное средство подбодрить себя в трудную минуту.
Анна вдруг ощутила, что эта простая мысль способна даже рассмешить ее. Она раскинула руки, будто пытаясь обнять все жилище. После многих дней тяжелой работы квартира приобрела наконец приличный вид. Ее не только восстановили, но и сделали более светлой, оживленной. Вот так все должно выглядеть к возвращению мамы. Анна не могла нарадоваться на свою работу. Ей было интересно увидеть и реакцию Филиппа.
Впрочем, пригласить его на ужин уже не казалось ей очень разумным решением. Хотя квартира была местом более уютным и интимным, чем любой ресторан, но Анна не отличалась кулинарными способностями. Эвелин учила в свое время Кейт всему, что должна знать первоклассная хозяйка из высшего общества. Начиная с шестнадцатилетнего возраста Кейт, мачеха сама систематически занималась воспитанием своей приемной дочери. Она учила ее, как правильно одеваться, какие необходимы аксессуары, объясняя, какая иногда бывает неуловимая грань между тем, что называется модным и вульгарным. Учение было долгим и тяжелым, но сама Кейт не побеспокоилась о том, чтобы передать Анне хотя бы малую крупицу своих знаний.
— Меня учили насильно, — призналась как-то Кейт своей дочери, — я никогда не поступлю с тобой так. Хочешь узнать что-нибудь — спроси, и я отвечу.
И Анне понравилось задавать вопросы. Но сразу же после смерти отца она перестала советоваться с матерью. Решив пойти своей дорогой, Анна начала вырабатывать и свой стиль в жизни. Она знала, что это вряд ли придется по сердцу матери, но стиль был только ее и ничей больше. Сейчас он проявился в выборе новой мебели с обивкой нежно-лимонного цвета.
Анна решила накрыть стол на двоих. В шкафу она нашла два великолепных серебряных подсвечника, но решила использовать только один, выбрав для вечера пять розовых свечей. Накануне Анна купила лосося, чтобы сделать из него соус, и сейчас она принялась отделять рыбу от костей. На кухне матери оказался гриль, и она поставила блюдо жариться.
Намыливаясь под душем, она вспомнила о Филиппе Уэстуорде.
Она не верила, что Филипп — банальный донжуан, несмотря на всю сексуальную привлекательность. Это просто человек, который не привык обременять себя длительными связями. Он был мужчиной, ясно сознающим свою цель в жизни, свято верящим в свою звезду, — вот и все.
Скорее всего, именно такие качества и были для нее привлекательны в Филиппе. Это все равно что соблазнять симпатичного монаха или священника.
Анна никогда не играла с мужчинами на таком уровне. Филиппа Уэстуорда нельзя было сравнить ни с кем из ее любовников в прошлом. В любви Анна считала себя очень опытной, несмотря на свой возраст. Во всяком случае, она уже пережила три романа, два — с мужчинами намного старше нее. Один был женат и имел детей, другой — в разводе. Последний, третий мужчина Анны был журналистом в Майами, покуривал с ней травку и занимался любовью на пляжах, в мягком лунном свете. Анна чувствовала себя с ним свободной от всяких комплексов и чувства ответственности. Так продолжалось целый сезон, пока в один прекрасный день он не исчез и не всплыл в качестве помощника редактора в калифорнийской ежедневной газете.
Однако по сравнению с Филиппом все три мужчины казались Анне мягкими и миролюбивыми. Они скорее были союзниками, а не противниками. Впрочем, сама Анна не относилась к разряду невинных жертв или женщин, смысл жизни которых заключался только в мужчине, любимом всем сердцем. Но чутье подсказывало, что если бы Анна отважилась общаться с Филиппом на его языке и в его манере, то потерь ей не избежать, причем таких, от которых она вряд ли сможет оправиться.
Однако это обстоятельство не только не отпугивало Анну, а, наоборот, привлекало ее к Филиппу с еще большей силой, словно толкало в самую середину водоворота.
Она вышла из душа и начала вытираться, стоя перед зеркалом. Судя по всему, подобное чувство овладело и ее матерью. И оно обладало такой же силой притяжения, что и Филипп для Анны. Кемпбелл Бринкман с его интересом только к горным лыжам да к новым спортивным машинам не мог вызвать это чувство.
Анна пристально изучала свое отражение в зеркале. Смуглая от загара кожа, на фоне которой соски казались черными, как и темный треугольник внизу плоского живота. Изящное тело молодой цыганки, в котором за внешней хрупкостью и слабостью чувствовалась неистребимая природная сила.
Была ли она по-настоящему красива? Анна стала почему-то рассматривать свои глаза. Все ее мужчины находили ее красивой. Им нравилось изучать это тело, нравилось нежно касаться пальцами овала лица. Что-то таинственное было в этих мягких как плюш губах, этих темных как ночь глазах. Могла ли Анна сравниться с теми женщинами, которых знал в своей жизни Филипп Уэстуорд? Была ли в ней какая-то особенность, изюминка, которая отличала ее от всех, кто пытался овладеть сердцем Филиппа и привязать его к себе?
Анна убрала прядь тяжелых черных волос с лица, и в зеркале отразился изящный изгиб ее шеи, небольшие, но красивые груди слегка приподнялись, а соски набухли и стали твердыми как осенние желуди. Она отошла от зеркала и стала одеваться.
Во время последней встречи на Анне была одежда Кейт. Сейчас она решила одеться по-своему — в кружевное красное нижнее белье и в красное шелковое платье с большим разрезом на спине. Она примерила и надела бусы и серьги из искусственного жемчуга. Кольцо с изумрудом показалось сегодня
