— Привет, я Эмма, — сказала я.
Он улыбнулся:
— Рон Линч. Простите за опоздание.
Часы показывали одну минуту девятого.
— Вы не опоздали, — обратила я его внимание на этот факт, одновременно схватив пальто. Я должна была увести его до того момента, когда Кло потеряет терпение и попытается взглянуть на него. Так много лет тому назад делала моя мать, когда я ходила на свидание с Джоном.
— Пошли.
— Пошли, — улыбнулся он.
Мы ушли, и, направляясь по дорожке к его спортивной машине, я подумала: «Боже, Рон и вправду красавчик». Занавески на окнах зашевелились, когда мы стали отъезжать. И я знала, что в этот момент Кло отчитывает Энн за то, что та не познакомила с Роном ее. Мы время от времени молча поворачивались друг к другу и улыбались. Он спросил, не хочу ли я послушать музыку.
— Конечно, — сказала я, переборщив с энтузиазмом.
— Пожелания будут? — справился он, и я сочла вопрос несколько глупым, ведь мы находились в машине.
«А какой у нас выбор?» Но я держалась вежливо.
— Что у вас есть?
— А что бы вам хотелось?
Мне было абсолютно все равно.
— Брюс Спрингстин, — сказала я.
— Какой альбом? — поинтересовался он.
Теперь передо мной был выпендреж в чистом виде.
— А какой у вас есть? — спросила все с той же улыбкой.
— Все, — ответил он.
Я сдалась.
— «Рожденный в США», — потребовала я.
Он воспользовался пультом управления, и через несколько секунд в машине зазвучала песня Брюса Спрингстина «Я в огне». Это было действительно впечатляюще, правда, по-идиотски впечатляюще. Рон улыбнулся мне, я улыбнулась ему в ответ, пытаясь устроиться поудобнее в ковшеобразном сиденье его машины. Мы оказались у ресторана до того, как закончилось вступление к альбому, и я мысленно отметила, что нужно купить его. Он напоминал мне о наших с Джоном забавах в его спальне, которые мы умудрялись вытворять, даже несмотря на то что его мать заставляла нас держать дверь открытой.
— Вы готовы? — спросил он.
— Простите? — Я была далеко-далеко.
— Мы приехали — Он указал на ресторан.
— Ясно. Здорово.
Я думала о том, сколько раз мне придется произнести «здорово», одновременно пытаясь вылезти из его автомобиля и при этом не потерять достоинство. Это задание я провалила, и мы вошли в ресторан. Заведение было явно вычурным: стены, обитые шелком, множество ламп, белоснежные скатерти, серебряные приборы, свечи, пианист в углу, надменные официанты. Там чувствуешь себя рабочим классом, как выражалась Кло. Я всей душой ненавидела ужинать в заведениях, где персонал внушал тебе, будто делает одолжение, впустив тебя.
Посовещавшись, мы выбрали блюда. Официант, долговязый молодой человек, имеющий вид зубрилы, царапал в блокноте и тяжело вздыхал, выражая свое отвращение по поводу необходимости обслуживать дикарку, осмелившуюся заказать майонез.
— Здесь здорово, сказала я с улыбкой, и у меня заболела челюсть.
— Тебе не нравится, — заметил он.
Встревожившись, я сказала: «Это не так», одновременно осматривая юбку — вдруг к ней прилипла какая-нибудь нитка?
Рон спросил, не желаю ли я пойти в другое место, но закуски уже подоспели, и впервые я начала ощущать, что немного расслабляюсь.
Я взглянула на него через стол. Рон был высоким блондином с квадратной челюстью, широкоплечий — весьма недурен собой. Он оказался не совсем в моем вкусе, но его машина и взгляды, которые бросали на него представительницы прекрасного пола, говорили о том, что мне, видимо, повезло.
Я ловила женские взгляды, изучающие его, а женщины тут же отворачивались к своим неинтересным кавалерам. Я услышала собственный вздох.
— Вам здесь и вправду не нравится, — заметил он, и не ошибся.
Я продолжала утверждать, что все хорошо, но после второго бокала вина и очередного вопроса я уступила. — Немного напыщенно, — смущенно сказала я.
— Знаю, — согласился он. — Я хотел впечатлить вас.
Я улыбнулась от души.
— В таком случае надо думать, что и спортивная машина не ваша?
Он рассмеялся:
— Нет, машина моя. Она вам не понравилась?
— Она неплохая. Но я предпочитаю «вольво». Они безопаснее.
Рон согласился.
Я чувствовала себя, словно школьная учительница, и поэтому извинилась. Он засмеялся, и мы сошлись на том, что свидания вслепую штука нелегкая.
Но выяснилось, что Ричард успел рассказать ему обо мне все, в то время как я не знала о нем ровным счетом ничего.
— Ваш молодой человек. Мне очень жаль.
Я чуть не поперхнулась.
— Спасибо, — выдавила я, и он смутился. Весь его вид говорил о том, что он жалеет о сказанном. Чтобы сгладить неловкость, я объяснила, что прошел почти год и я оправилась. Он сказал, что присутствовал на вечеринке у Энн и Ричарда в честь получения наследства и заметил нас с Джоном. Он осведомился обо мне у Ричарда, но тот ответил ему, что я занята.
— Я вас не помню.
— Что ж, вы весь вечер просидели на кухне, — напомнил он.
— Да, такое не забудешь, — сказала я со слабой улыбкой в надежде на скорейшую смену темы.
— Мне очень жаль, — произнес он снова.
— В таком случае это свидание вовсе не вслепую, — заявила я. — То есть для меня — да, но не для вас.
Рон покраснел.
— Да. Мне понравилось то, что я увидел.
«Твою мать», — подумала я и покраснела. Оскорбившись, я удалилась в туалет. Я вернулась, и вскоре он попросил счет.
— Нам не обязательно встречаться, если у вас нет желания, — сказал он.
— Не обязательно, — согласилась я.
— Но мы могли бы сходить в один ночной джаз бар, — предложил он более радостным тоном.
— Пошли.
Мы отправились в бар, где я заказала энное количество рюмок, при этом не теряя бдительности и объяснив, что я не алкоголик. Рон в который раз за этот вечер рассмеялся и сказал, что сделает выводы, посмотрев на мое поведение.
— Утешает, — ответила я, и он назвал меня смешной девчонкой. На мгновение я ощутила себя Барбарой Стрейзанд. Он рассказал мне о своем детстве. Оказалось, он родился в Германии, но его родители вернулись в Ирландию, когда ему было два года. Я нервничала и немного пьянела, поэтому решила пошутить насчет арийской расы, о чем тут же пожалела. Однако Рон улыбнулся, и я с облегчением
