повернулся, жестом предложил женщине войти в кабинет и вышел, закрыв за собой дверь.
Взглянув на свою неожиданную посетительницу, Филипп был поражен. «Она не просто могла бы обеспокоить миссис Кэттеринг, — подумал он, усмехнувшись. — Она могла бы довести эту эгоцентричную молодую даму до истерики».
Женщина вошла в кабинет и остановилась в десяти шагах от Филиппа, словно не хотела подходить к нему слишком близко. Почему-то эта мысль вызвала у Филиппа раздражение.
В отместку он принялся открыто рассматривать ее, позволив своему взгляду задержаться на холмиках грудей, обрисованных намокшей шерстяной тканью платья. Он удивился, ощутив внезапно, как тело его невольно напряглось; ему стало немного не по себе. Не похоже на него столь бурно реагировать на женщину, пусть даже такую красивую, как эта. А она действительно была красива. Он попытался отыскать какой-нибудь изъян в утонченном совершенстве изящно выточенного лица, но изъянов не было. Пепельно- белокурые волосы, прекрасный цвет лица, а глаза…
Внимание Филиппа привлекли огромные синие глаза, занимавшие на этом лице главное место. Казалось, они полны горечи, которая немедленно вызвала у него недоверие. Он лучше других знал, что верить тому, что говорят женские глаза, глупо. Филипп решительно заставил себя отвести взгляд, но тогда оказалось, что он смотрит на ее прекрасно очерченные губы. Они были сочного розового цвета. Непроизвольно он подумал о том, как было бы приятно их целовать.
— Кто вы такая? — бросил он; голос его звучал неестественно — он не знал, как с ней держаться.
Маргарет в отчаянии смотрела в жесткие карие глаза Чедвика. В них не было ни мягкости, ни сочувствия. Ни в глазах, ни в резко очерченных чертах лица. Как же мог Джордж даже подумать о том, что его можно обжулить и что это сойдет ему с рук?
«А на что надеюсь я сама? — подумала девушка, и горло ее сдавила безнадежность. — Чедвик — английский аристократ, а сочувствие или хотя бы чувство справедливости не относится к главным добродетелям этих людей».
Маргарет посмотрела ему в глаза и сразу напряглась, заметив в их глубине заинтересованный блеск. Слишком часто она замечала эту жадную, хищную реакцию мужчин на ее красоту, чтобы не узнать ее теперь.
— Полагаю, у вас есть имя. — Нетерпеливый голос Филиппа вторгся в ее мысли.
— Маргарет Эбни, — с трудом выговорила она, в то время как единственное, чего ей хотелось, — это повернуться и убежать в относительную безопасность своих наемных комнат. В самом присутствии Чедвика она ощутила угрозу, чего раньше с ней никогда не бывало.
Маргарет отчаянно пыталась удержать свою тающую храбрость. Она так давно ненавидит аристократов, что приписывает им силу, которой они не обладают. «Чедвик — всего лишь мужчина, — уверяла она себя. — Единственная разница между ним и Джорджем — то, что судьба наградила Чедвика титулом и богатством».
— Маргарет Эбни… — Его низкий голос словно попробовал ее имя на вкус, и Маргарет ощутила в груди какой-то странный трепет. — Скажите, Маргарет Эбни, для чего именно вы добивались встречи со мной?
— Я пришла просить вас освободить Джорджа Гилроя, — выпалила она.
Филипп нахмурился, пытаясь вспомнить, о ком идет речь, и не смог.
Маргарет недоверчиво смотрела в его ничего не выражающее лицо. Посадить человека в тюрьму — и даже не помнить его имени!
— Джордж — это тот, с кем вы вчера вечером играли в карты, и он попытался…
— Передернуть, — помог ей Филипп. Он был так сильно разочарован, что сам удивился. Значит, эта красотка связана с тем нелепым дураком, у которого хватило наглости полагать, что можно обмануть его, Филиппа.
— Пожалуйста, попросите выпустить его, — сказала Маргарет. — Его посадили в тюрьму.
— Где он и останется, пока не кончится Конгресс, — равнодушно произнес Филипп. — Пара месяцев, в течение которых у него не будет никаких других занятий, кроме размышлений об ошибочности избранного им образа жизни, принесут ему большую пользу.
— Не он выбрал этот образ жизни, а случай! — В этом возгласе выразилось все отчаяние Маргарет. — Тот же случаи, который сделал вас графом. Ведь свое положение вы не заработали и даже не заслужили.
Филипп сощурился. От волнения глаза у Маргарет заблестели серебристым блеском, а на бледных щеках появился нежный румянец. Едва увидев ее, он подумал, что она красива; теперь он убедился в том, что она больше чем красива. Это просто бриллиант чистейшей воды.
Филипп не понимал, зачем она тратит время на нищего капитана Шарпа. С такой внешностью она легко может найти себе покровителя с гораздо более глубокими карманами. Если только она не воспользовалась этим Гилроем, чтобы добраться до Вены, где собрались самые богатые и влиятельные люди со всей Европы. Но если это так, зачем она пытается вызволить его из тюрьмы? Почему бы ей просто-напросто не забыть о нем и не найти себе другого покровителя?
Разве только… Горло ему стиснуло от душного вожделения. Не использует ли она свою предполагаемую заботу о Гилрое как способ заинтересовать собой его, Филиппа? Видимо, нет. Если женщина хочет завлечь мужчину, она не явится к нему в поношенном платье, которое с презрением отвергла бы даже его горничная. И своего предполагаемого покровителя она не станет оскорблять. Нет, Маргарет Эбни не намерена завлечь его. Она хочет освободить Гилроя. И, судя по ее напряженному лицу, желание это очень сильно.
«Но почему? — удивлялся он; любопытство его было задето по-настоящему. — Какие выгоды связывает она с освобождением Гилроя?» Внезапно ему в голову пришла мысль.
Медленно подошел он к письменному столу и взял в руки письмо, написанное врачом, посещавшим Мэри Хендрикс во время ее смертельной болезни. Врач писал, что у девочки были светло-золотистые волосы и синие глаза.
Филипп снова посмотрел на Маргарет. Глаза у нее синие, но волосы более темного оттенка. Однако белокурые волосы обычно темнеют с возрастом. С каким возрастом? Порывшись в своих записях, Филипп нашел то, что искал. Если бы Мэри Хендрикс была жива, ей было бы сейчас двадцать семь лет.
— Сколько вам лет? — резко спросил он. Застигнутая врасплох явно неуместным вопросом, Маргарет ответила:
— В июне исполнилось двадцать девять.
Почти столько же. Филипп задумчиво потер подбородок, обдумывая план, уже принимающий четкие очертания. Только отчаяние и уверенность в том, что тысячи солдат и их семей не могут ждать, заставили его решиться на это.
— Скажите — медленно начал он, — у вас есть родственники здесь, в Вене?
— У меня не осталось никого, кроме Джорджа, это дальний родственник моей матери, — ответила она, «забыв» своего родного отца, как тот много лет тому назад «забыл» ее.
Услышав это, Филипп улыбнулся, и Маргарет вздрогнула, охваченная дурными предчувствиями. Ей не понравилась эта улыбка. Казалось, она намекает на что-то такое, что не сулит ей ничего хорошего.
— Сядьте. — Филипп жестом указал на кожаное кресло, стоящее у камина. — Мне нужно кое-что обдумать.
Направляясь к креслу, Маргарет осторожно обошла Филиппа, Она предпочла бы остаться у двери, но ей не хотелось злить его, если этого можно избежать. Ведь Джордж сейчас во власти этого человека. Опустившись в кресло, девушка задумчиво протянула к ревущему пламени онемевшие пальцы, но краешком глаза посматривала на Чедвика.
Филипп взял в руку золотой медальон и, глядя на него, пытался взвесить шансы на успех. И решил, что шансы неважные. Но все-таки ничего невозможного в его плане тоже нет.
Игра крайне рискованная, но разве у него есть выбор? Ему нужна помощь Хендрикса, чтобы провести свой законопроект, а этого он никогда не добьется, если Хендрикс будет занят исключительно поисками дочери. Дочери, которая, как известно Филиппу, давно умерла.
Задумчиво изучал он стройную фигуру Маргарет, отмечая, как прямо она держится, каким
