как ожерелье может случайно соскользнуть с шеи, когда человек гуляет в парке? Вы этого, случайно, не заметили?
Нахмурившись, Маргарет нерешительно спросила:
— Друзилла говорит, что это случилось, когда вы с ней прогуливались вчера. Она сказала, что надела этот жемчуг по единственной причине — сделать вам приятное, потому что вы им восхищались.
— Нет, я не заметила, — ответила Маргарет, пытаясь собраться с мыслями. Она была почти уверена, что вчера на Друзилле не было жемчуга, но не могла бы утверждать это.
Но с какой стати стала бы Друзилла уверять, что жемчуг был на ней, если это не так?
— Говорю вам, я была просто в отчаянии. Я велела нашему лакею и конюхам обойти весь парк и поискать ожерелье, но они ничего не нашли. Что вряд ли удивительно. Теперь, когда война закончилась, в Лондоне появилось столько бродяг.
— И голодных, — добавила Маргарет. Леди Мейнуаринг фыркиула.
— Так пусть они отправляются в работные дома! Ух конечно, мы платим достаточно налогов, чтобы содержать их.
Маргарет не стала терять на спор даже одного вздоха. Что бы она ни сказала, мнения леди Мейнуаринг изменить нельзя. Леди Мейнуаринг — продукт многовековых привилегий. Она никогда ни в чем не нуждалась и, наверное, не будет нуждаться.
— А вот и Друзилла. — Леди Мейнуаринг устремила взгляд через плечо Маргарет.
Маргарет обернулась и увидела, как к ним в сопровождении Дэниелса подходит Друзилла, с лица которой еще не успел сойти радостный румянец.
— Вот и вы, Друзилла. — В голосе леди Мейнуаринг явственно слышалось осуждение.
— Добрый вечер, леди Мейнуаринг, — сказал мистер Дэниелс.
Леди Мейнуаринг не обратила на него никакого внимания.
— Пойдемте, Друзилла, ваша крестная спрашивала о вас, До свидания, кузина Маргарет. — Леди Мейнуаринг кивнула ей и, по-прежнему не обращая внимания на Дэниелса, удалилась в сопровождении удрученной Друзилльг.
Обращение леди Мейнуаринг было таким пренебрежительным, что Маргарет обдало холодом; она повернулась к Дэниелсу и была потрясена злобным выражением его лица. Выражение это исчезло так быстро, что Маргарет усомнилась, видела ли она его на самом деле. Но она не винила Дэниелса за то, что он злится. Леди Мейнуаринг была отвратительно груба, но все равно…
На кратчайший миг Маргарет показалось, что она уловила проявление совершенно другого человека, совсем не похожего на того, которым Дэниелс представал в обществе.
— Надеюсь, леди Чедвик, вы не собираетесь тоже прекратить со мной знакомство только потому, что мой отец неблагоразумно распорядился семейным состоянием, — сказал Дэниелс.
— Нет, конечно, нет, — возразила Маргарет. — Но я так-же не собираюсь провести весь вечер в вашем обществе. Мне вовсе не хочется подавать Друзилле повод к ревности. — Она пыталась объяснить таким образом свое внезапное желание уйти от этого человека.
— Друзилла знает, что она будет жить в моем сердце вечно и что никакая другая женщина, даже такая красивая, как вы, никогда не сможет заменить ее. Но поскольку леди Мейнуаринг будет до конца вечера стеречь Друзиллу, а вы не подарите мне больше ни одного танца, я, пожалуй, удалюсь к карточным столам. Хотя ставки там просто смехотворные. До завтра, леди Чедвик, — закончил мистер Дэниелс. — Не могу выразить, до какой степени мы с Друзиллой благодарны вам за попытки нам помочь. В особенности с тех пор, как мы поняли, что общество покарает вас за доброту к нам, если все это выйдет наружу.
И, изящно поклонившись, он ушел.
Маргарет смотрела ему вслед, и его заключительные слова звенели у нее в ушах. Действительно ли он намекает, что разоблачит ее участие в их с Друзиллой тайном романе, если она, Маргарет, откажется помогать им и дальше? Или ей просто все это померещилось?
Не понятно. В последнее время в ее жизни возникло слишком много непонятного.
Подняв взгляд, Маргарет увидела Филиппа, занятого разговором с каким-то представительным джентльменом; они стояли у столиков с закуской. Она внимательно посмотрела на мужа, пытаясь обнаружить признаки простуды, не проходившей целую неделю. На лице его уже не было румянца, и за весь вечер она ни разу не слышала, чтобы он кашлял.
Филипп поднял глаза, словно ее пристальный взгляд привлек его внимание, и увидел ее. Когда взгляды их встретились, у Маргарет закружилась голова.
«У него необыкновенно красивые глаза, — подумала она. — Глаза, в которые мне никогда не надоест смотреть — потому что я люблю его». Это потрясающее открытие произвело на нее впечатление удара.
Нет! Она инстинктивно отвергла эту ужасающую мысль. Не может она полюбить Филиппа Мореби! Любовь — чувство нежное, а в ее отношении к нему ничего нежного нет. Он, судя по всему, вызывает у нее самые различные чувства. Чувства, которые охватывают огромный диапазон — от сильного желания причинить ему боль до не менее сильного желания защитить его от страданий, которые ему до сих пор причиняет предательство Роксаны.
Мало того, любовь делает женщину уязвимой. Любовь держала ее мать в плену у безобразного обмана Мейнуаринга, а когда он в конце концов швырнул ее любовь ей в лицо, он тем самым уничтожил смысл ее жизни. Кровь отхлынула от лица Маргарет при воспоминании об изнуренном виде матери, лежащей в гробу. Любовь матери к Мейнуарингу в буквальном смысле убила ее. Но она не такая, как мать. Мать была слабым, нежным созданием, которое не имело ни малейшего представления о том, как противостоять трудностям. Она же, напротив, обладает силой ума, дающей возможность разрешать проблемы всякого рода, начиная с того, как прожить на гроши, и кончая обращением с тем, кто неожиданно оказался ее мужем.
— Вы больны? — Филипп своим мрачным голосом, как искуситель, коснулся ее взбудораженных нервов, отчего ее растерянность только усилилась. Маргарет облизнула пересохшие губы и попыталась привести мысли в порядок.
— Маргарет! — В голосе Филиппа появилось хорошо знакомое раздражение, потому что она в замешательстве смотрела на него и молчала.
Она подавила вздох. Очевидно, что никаких нежных чувств к ней он не питает, иначе не стал бы так рявкать на нее. Он бы помог ей, проявил бы сочувствие и нежность… И оказался бы совершенно другим человеком по сравнению с тем, кого она знает.
Он схватил ее за худенькое плечо.
— Что с вами такое?
— Ничего. — «Если не считать того, что я совершила величайшую глупость и полюбила вас», — подумала она. Интересно, что бы он сказал, если бы она призналась ему в этом? Наверное, пожалел бы ее. Эта неприятная мысль заставила Маргарет взять себя в руки. Можно снести все, но только не жалость. Жалость разрушит ее душу и уничтожит самоуважение. — У меня болит голова, — ответила она первое, что пришло ей на ум.
— Тогда я отвезу вас домой, а сам поеду в клуб, поскольку сегодня вечером я ничего не могу больше сделать для своего законопроекта. На этом приеме слишком мало нужных людей.
Проведя почти всю ночь без сна за обдумыванием своих проблем, Маргарет пришла к выводу: оттого, что она полюбила Филиппа, ничего не меняется, пока он об этом не знает. Глупость ее своенравного сердца вовсе не радовала Маргарет, но ей казалось, что она может вполне справиться с этой ситуацией.
Ее решимость подверглась испытанию, как только она вышла из своей спальни и увидела, что по коридору к ней направляется Филипп.
Дыхание замерло у нее в груди, на нее обрушился сложный поток эмоций. Ей захотелось обнять его, прижаться к нему губами, ощутить жар его крепкого тела рядом со своим. И как ни парадоксально, захотелось накричать на него за то, что он заставил ее все это чувствовать.
Маргарет вспомнила о своем плане действий. Она перевела взгляд с широких плеч на любимое лицо. Прежде всего — Аннабел. Она намерена заставить его смотреть на Аннабел как на человека, имеющего свои права, а не как на живое напоминание о неверности Роксаны. Даже если это будет ее последним делом.
