– Извините. Наверное, мне дали неточные сведения. Да, я же не объяснила вам, кто я такая. – Я коротко изложила суть дела, которым занимаюсь. – Обещаю, что отниму у вас совсем немного времени. Но нам обязательно надо встретиться.
– У меня сейчас нет ни минуты свободной. Более неудобного момента просто нельзя придумать, – раздраженно проговорила она. – Дело в том, что я – скульптор, через два дня открывается моя выставка. Я вся в делах.
– Может быть, мы выпьем по чашке кофе или по бокалу вина сегодня вечером? В любое удобное для вас время.
– Неужели обязательно сегодня? Нельзя подождать неделю?
– До суда осталось совсем мало времени.
– Простите, может быть, вы найдете мои слова странными, но со времени ее смерти прошло шесть лет. Что бы ни случилось с Дэвидом Барни, ее уже не вернешь. К чему же такая спешка, я не понимаю.
– Если по большому счету, – сказала я, – то в любых наших действиях не так уж много смысла. Как ни старайся, конец один. Да, она умерла, но ее смерть не должна остаться бесследной.
В трубке воцарилось молчание. Я понимала, как ей муторно возвращаться к прошлому, но у меня не было другого выхода. Пришлось нажать.
Она смягчилась и неохотно уступила.
– О Боже! У меня же сегодня еще занятия по рисунку для взрослых. С семи до десяти. Если бы вы заехали в школу, мы могли бы поговорить, пока люди будут рисовать. Это все, что я могу вам предложить.
– Великолепно. Я согласна. Спасибо за помощь.
Она сказала мне, куда ехать: комната десять, вход со двора.
– До встречи.
Домой я попала в 17.35. На кухне у Генри горел свет. Я прошла черным ходом на его половину, стараясь разглядеть через стеклянную дверь, что там происходит. Генри сидел в своем кресле и потягивал 'Джек Дэниел', уткнувшись в газету. На плите варился ужин. Судя по головокружительному запаху, предполагалось нечто с луком и колбасой. Генри отложил газету в сторону: 'Входи, входи'.
Я открыла стеклянную дверь и вошла. Кроме большой кастрюли с кипящей водой, на плите стояла сковородка с кипящим томатным соусом.
– Как дела, старина? Не знаю, что ты там готовишь, но запах восхитительный.
Генри всегда был красавцем, но в свои восемьдесят три года он приобрел необычайную элегантность – высокий, подтянутый, седые волосы и пронзительно голубые глаза на худощавом лице.
– Вот, готовлю жаркое на ужин. Уильям приезжает сегодня вечером.
Брат Генри был старше него на два года и летом перенес инфаркт. Генри собирался поехать к нему в Мичиган, но решил подождать, пока тот поправится. Недавно Уильям позвонил и сказал, что хочет приехать сам.
– Да-да. Я и забыла. Вам предстоят веселые деньки. Он надолго приезжает?
– Я согласился на две недели, может, чуть больше, если выдержу. Хлопот, конечно, будет много. Физически он уже поправился, но у него теперь началась депрессия. Льюис говорил, что он совсем свихнулся и думает исключительно о своем драгоценном здоровье. Я уверен, что Льюису это надоело и он хочет пару недель передохнуть.
– За что же он так с тобой?
– Не знаю. Ума не приложу. Он иногда любит припомнить старое. Как-то я отбил у него девчонку в 1926 году, наверное, теперь он решил отомстить. Не знаю. У него хорошая память, и он не знает снисхождения.
Другому старшему брату Генри – Льюису – было уже восемьдесят шесть. Брату Чарли стукнул 91, а сестричке Нелли 31 декабря должно было исполниться 94.
– Может, это и не идея Льюиса, – продолжал Генри. – Вполне вероятно, Уильяма отослала Нелли. Она никогда его особенно не любила. Теперь он надоедает ей со своими разговорами о смерти. Представляю, как ей неприятно слышать об этом накануне дня своего рождения. Ее просто трясет от его болтовни.
– Когда прилетает самолет?
– В восемь пятнадцать, если долетит, конечно. Я решил, что угощу его здесь салатом и жарким, а потом мы, может быть, сходим к Рози, выпьем пивка. Хочешь поужинать с нами? На десерт я приготовил пирог с вишнями. Вообще, я испек целых шесть пирогов. Но пять я должен отнести Рози, чтобы расплатиться за мой долг в баре.
'Рози' Генри называл таверну, которую содержала венгерка с непроизносимой фамилией. С тех пор как Генри оставил работу в пекарне, он стал заниматься бартером – делал выпечку для семейных торжеств во всей округе, и она пользовалась бешеной популярностью.
– Извини, не смогу, – сказала я. – На семь часов у меня назначена встреча, и она может затянуться. Скорее всего, я тоже заеду к Рози, но пораньше, чтобы перекусить.
– Может, завтра присоединишься к нам? Я пока не знаю, что мы будем делать, но скорее всего останемся дома. Те, у кого депрессия, обычно не любят выходить на улицу. Буду сидеть и смотреть, как Уильям глотает свой 'Элавил'.
Дом, в котором располагалась закусочная Рози, выглядел так, словно в нем размещался бакалейный магазин. На окнах красовалась реклама дешевого пива, над входом была неоновая вывеска. Закусочная ютилась между ремонтной мастерской и прачечной самообслуживания. Клиенты прачечной в ожидании своей партии белья потягивали у Рози пиво и курили. Полы в закусочной были деревянными. Деревянные скамьи у столов, обструганные кое-как, требовали осторожности: неловкое движение – и вынимай занозу. Восемь-десять столов с пластмассовыми крышками страдали хронической хромотой. Обед у Рози обычно
