сквозь который жадно прорывались языки пламени. По-видимому, строения за станцией были складами боеприпасов — раздался взрыв большой силы, и облако земляной пыли двинулось на пассажиров, залегших в степи.
Когда оно рассеялось, стало видно, что одна тройка самолетов приближается с огромной быстротой. Многие солдаты, не выдержав, выбегали из кюветов, бестолково метались по полю. Самолеты, отбомбившись, низко проносясь над степью и делая крутые виражи, расстреливали солдат из пулеметов.
Гул моторов стоял в ушах. Рената лежала ничком, накрыв голову капюшоном плаща.
Вторая тройка самолетов развернулась над поездом. У этих еще были бомбы: раздался двойной взрыв, и Тотчас вспыхнули цистерны, черные клубы дыма поползли от поезда.
Когда Наталья Даниловна снова смогла открыть глаза, она поняла, что ее оглушило. Пробегавшие мимо нее с искаженными лицами солдаты и офицеры, казалось ей, беззвучно раскрывали рты.
Когда и это ощущение прошло, она поднялась. Недалеко от нее лежал убитый офицер. Она взглянула в исковерканное лицо и узнала его: это был лейтенант, который развлекал их разговором, член общества «Сила через радость».
НЕ БОИТЕСЬ ВОЗДУШНЫХ НАЛЕТОВ
Подъезжая к Берлину, пассажиры «Де-цуга»[18] стали волноваться: узнали, что поезда не подходят ни к одному из вокзалов — опасались бомбардировок.
Наталья Даниловна и Рената, попавшие в этот поезд после бомбежки, оказались где-то в районе Трептова, в дальнем пригороде Берлина. Не было ни такси, ни носильщиков.
Пока они раздумывали, как им добраться до центра, завыли сирены, и тотчас мгновенно нахлынувшей толпой они были втиснуты в подземелье бомбоубежища. Здесь было так тесно и душно, что, не дожидаясь отбоя, женщины выбрались на улицу.
Небо было залито мертвенным светом прожекторов. Громадные гроздья ракет висели в нем, как связки детских цветных шаров. По направлению к центру города мчались санитарные кареты, огромные и торжественные, как саркофаги.
Они насчитали двенадцать карет. Это был разрушительный воздушный налет, о котором на следующий день писала мировая пресса.
Свидание с Веллером было длительным.
— Я должен был вызвать вас, — говорил толстяк, глубоко погрузившись в кожаное кресло, — потому что есть важные новости. Химические приготовления никогда не были такими широкими, как теперь. Возникла страшная угроза.
Он открыл кожаную папку с золотыми буквами: «служебно», «срочно».
— Здесь договоры с военным ведомством. А вот реализованные поставки. Особым спросом пользуется новый, необычайной стойкости газ. Вот его формула…
Они работали долго, не замечая времени. Когда Веллер раздвинул тяжелые портьеры окон, скупой берлинский рассвет плыл над городом.
Наталья Даниловна вышла на пустынную улицу. Сквер был пуст. Не бил фонтан из каменной чаши, и гипсовая нимфа, запыленная и потемневшая, напрасно приникала к ней сухими губами. Морды каменных львов тоскливо смотрели из зелени, частые трещины бороздили их мощные тела. За спинами мраморных зверей укрылись батареи. Маскировочная сетка скрывала зенитки.
Знакомой аллеей Наталья Даниловна прошла к восточным воротам. Колючая проволока зацепилась за ее платье. Снизу — пожелтевший мох скрывал вход в дзот — появилась зеленая фигура с выставленным вперед штыком. Солдат рявкнул:
— Цурюк![19]
Она повернула в боковую аллею. Впереди виднелись затейливые чугунные узоры ворот выхода, но и здесь два скрещенных штыка преградили ей путь. На старом каштане была прибита дощечка: «Проход воспрещен. Сопротивление патрулю карается смертью».
Она вернулась и, покинув сквер, пошла нелюдной улицей.
На перекрестке раньше сверкали огромные зеркала парикмахерской. В них, как в озерах, играло солнце. Из разноцветных шелков выглядывали женские головки — все, как одна, одинаковой «арийской» масти, с одинаковыми высоко-высоко нарисованными на чистом лбу тонкими бровями — так достигалось модное выражение «изумленной невинности».
Теперь не было больше удивленных головок. Не было и дома. Ничего не было здесь. На месте дома осталась гладкая четырехугольная площадка, видимо недавно залитая свежим асфальтом, с обелиском посередине. На обелиске под стеклом висело обращение:
«Население Берлина! Не бойтесь воздушных налетов противника! Вы находитесь под защитой лучшей в мире артиллерии! Мы не допустим никаких разрушений в городе. Соблюдайте полный порядок. Паника и малодушие караются смертью».
Неподвижная ворона сидела на обелиске.
Наталья Даниловна снова неторопливо прочла плакат на пустынной площадке. Прохожий посмотрел на нее. Неужели эта надпись представляет такой интерес для женщины? Когда Наталья Даниловна обернулась к нему, он опустил глаза и прибавил шагу.
Видимо, в таких местах останавливаться было небезопасно.
Парикмахерскую она нашла у Потсдамерплац — тесную, убогую. Худая женщина с оживившимися глазами придвинула проспект моделей с раскрашенными головками:
— Дама будет красить волосы?
— Нет… Зачем же?
— Следовало бы закрасить седые волосы. Правда, они мало заметны у блондинки. Но дама еще молода…
— Седые? — Наталья Даниловна удивленно взглянула на себя в зеркало.
Серебряные пряди белели в ее волосах, разобранных рукой мастерицы.
Парикмахерская была едва освещена. Мастерица работала молча.
И вот в мерцающей глубине зеркала поплыла горькая родная земля, облитая кровью и слезами. Это отсвечивал снег поутру, и тело повешенного колыхалось над ним. Это дрожало пламя над сожженными избами. Горе, горе шло дорогами ее Родины!
Усилием воли Наталья Даниловна заставила себя вернуться к действительности. Мастерица дважды спросила ее:
— Что еще пожелает дама?
На следующий день она выезжала из Берлина. В изящную записную книжку аккуратнейшим образом занесена была опись белья и платьев, оставшихся в Берлине.
При расшифровке цифры и слова давали те самые материалы, которые были переданы ей Веллером накануне.
В группе 97-Ф Наталью Даниловну встретил взволнованный Остриков. Как только они остались наедине, он сообщил:
— Генерал Амадей Куун вот-вот будет здесь. Это фигура. Что же, мы с вами любоваться на него будем? Ликвидировать гада, — так я считаю. Принимайте решение.
— Примем вместе. Сегодня ночью, — ответила Наталья Даниловна.
В тот же вечер при очередной связи с Москвой было получено задание: организовать похищение и доставку к партизанам генерала Амадея Кууна.
АМАДЕЙ КУУН ИНСПЕКТИРУЕТ
