…Интересно, что знает Мейснер? Нет сомнения, он унюхал кое-что… Кое-что. Не более. Однако остается еще целых пять часов и десять минут. Какие тяжелые часы, какие тяжелые минуты! Не надо смотреть на циферблат. Говорят, что самые тяжелые часы узника — последние перед освобождением. Но рядом с ним есть люди, а здесь только мертвые. Не надо смотреть на стрелки. Нет, бросила взгляд. Осталось четыре часа пятьдесят минут.
Наталья Даниловна раздумывает, колеблется. Она берет трубку и вызывает штаб армейской группы, связанный с «97-ф». Кто сегодня дежурит?
— Ах, это вы, герр лейтенант?.. — Она представляет себе розовощекое лицо лейтенанта Рунге. — Очень рада, что это именно вы. Вообразите, звоню вам вовсе не по делу. Нет. Просто наши все разъехались. Я одна, и время тянется ужасно медленно… Поболтаем? Если будет необходимость, нас прервут…
Наталья Даниловна сообщает об отъезде фон Шлейница, рассказывает подробности: генерал острил, подшучивал над Плечке.
Рунге в восторге. У них как раз затишье. В штабе любят такие разговоры. Рунге смакует подробности. Потом он будет козырять своей осведомленностью перед сослуживцами.
Мимоходом она спрашивает, не собирается ли кто из штаба в их группу. Нет, никто. Она отнимает от уха трубку, отводит ее в сторону, переводит дух… Снова берется за трубку, слышит болтовню Рунге. Он рассказывает злободневный анекдот. Она не может с ним больше говорить, волнение сжимает ей горло…
Но она смеется, весело смеется:
— О да, герр лейтенант! Это забавно. Вы остроумный человек…
Разговор с Рунге занял тридцать пять минут. И, значит, осталось еще… Не надо смотреть на циферблат.
КОНЕЦ МЕЙСНЕРА
Она не смогла бы потом рассказать, как прошли остальные часы. Но вот последняя минута. Теперь надо торопиться. Они уже там. Если бы дело сорвалось, было бы уже известно.
Наталья Даниловна вышла из дома, завела мотоцикл. Ее проводил вой запертого в доме пса.
Когда она пересекла шоссе, солнце стояло уже высоко. Вот то место в лесу, где ее должен встретить Пищик. Оставалось еще десять минут до его приезда.
Куковала кукушка. Наталья Даниловна загадала: «Сколько мне осталось жить?» Но кукушка внезапно замолчала.
— Ну нет! — сказала вслух Наталья Даниловна и загадала снова: «Кукушка, кукушка, через сколько дней я увижу Платонова?» Где же Пищик?
Двадцать минут. Неужели все-таки кончилось провалом? Дурные предчувствия охватили ее, и потому она не удивилась, когда на лесной дороге, на мотоцикле, показался Мейснер. Он обрадовался, увидев ее.
— Случайная и приятная встреча. Еду встречаться с одним человеком, встречаю другого. Вундербар![20]
«Он еще ни о чем не знает», — подумала Наталья Даниловна.
Они поговорили минуты три.
— Простите, мне пора, — сказала Наталья Даниловна и пошла к своему мотоциклу.
— Нет, нет! — Мейснер крепко схватил ее за руку. — Вы останетесь здесь! Вы мне нужны. Я еду из штаба. Мне там сказали, что Плечке выехал. Мы подождем его. Вы нам нужны обоим.
— Для чего?
— Все в свое время, фрау Натали. Впрочем, мы сейчас можем договориться с вами. Плечке не понадобится. Генерал, говорят, поставил на место этого педанта. Правда?
Говоря, он положил руку ей на плечо. Мейснер держал себя нагло. Как никогда раньше. Она не подала виду, что заметила это. Они мирно уселись на траве.
— Покурим? Возьмите сигареты у меня в сумке под седлом, — сказала Наталья Даниловна.
Когда Мейснер отошел, она, вытащив пистолет, стала целиться ему в спину.
Но, сделав несколько шагов, как бы догадавшись о чем-то, Мейснер сам вытащил из кармана револьвер и обернулся. В этот момент Наталья Даниловна нажала спусковой крючок. Выстрелы прозвучали одновременно. Мейснер упал после первого выстрела. Вскочив на ноги, она расстреляла в него всю обойму. Наталья Даниловна не замечала, что из рукава у нее льется кровь.
В перерывах между выстрелами ей слышался шум подъезжавшей машины.
«За мной», — подумала она, и смертельная тоска сжала ее сердце.
— Заждались? — послышался знакомый голос.
Она обернулась. В гоночном двухместном «Мерседесе» сидел Пищик.
— Простите, Наталья Даниловна, задержали меня. Поехали! Что это? Вы ранены?
Пищик достал индивидуальный пакет. Он быстро закончил перевязку:
— Ничего, кость цела.
К СВОИМ!
Машина неслась по лесной дороге, подпрыгивая на ухабах. Пищик, одетый в немецкий мундир, молча сидел за рулем, покусывал трубочку. Они быстро приближались к шоссе, которое надо было пересечь. Там регулировщик проверял документы.
— Я буду показывать бумаги. Если он их задержит, бросайте, — сказал Пищик, передавая Наталье Даниловне гранату. — Сможете бросить?
— Смогу.
Но регулировщик, внимательно прочитав документы, вернул их Пищику. Тот вежливо козырнул:
— Мальцайт![21] — сказал любезно Пищик.
— Молчите уж! — толкнула его Наталья Даниловна.
Они снова въехали в лес. Солнце стояло высоко.
Дорога становилась все хуже.
— Дальше ходу нет, — объявил Пищик. Он осматривал колеса, увитые цепкими травами. Глухой лес стоял кругом.
— Ну, давайте поделим оружие. — Он подал ей гранаты, пистолеты, автомат. — Идите вперед.
Пройдя несколько шагов, она услышала взрыв. Пищик догонял ее.
— «Мерседес» треснул, — объяснил он.
Он тащил узел с одеждой. Они переоделись. Наталья Даниловна сменила свою замшевую куртку на простую деревенскую кофту и большой платок, под которым спрятала оружие.
Пищик надел пиджак с полицейской повязкой на рукаве.
— Как подойдем к железке, ступайте на три шага вперед, вроде вы арестованная, а я с автоматом, вроде конвоя сзади, — объяснил Пищик.
Два раза надо было переходить железную дорогу. Однажды их задержал было солдат, стоявший на путях с автоматом. Но Пищик молча показал ему на пальцах решетку, выразительно кивнув на спутницу. Посмотрев на повязку Пищика, часовой сказал:
— Проходи, полицай!
Сняв фуражку, Пищик шел, вытирая со лба пот.
— Теперь все будет лесом до самой деревни. Тут уже мне днем показываться нельзя — своих полицаев все знают.
В ожидании темноты они залегли на опушке в виду незнакомой деревни. Два раза совсем близко от них проходили немецкие патрули.
