Женщина стояла рядом, но все ее тело подалось к Стефани. Она стосковалась по ней, мелькнула у Леона мысль, и он подумал, что больше не в силах сдерживать ее. Он вскинул голову.
— Вы ее сестра.
— Да.
— Она и не знала, что у нее есть сестра. К тому же вы близнецы… — Он пристально посмотрел на нее глазом художника, сравнивая обеих сестер. — Уму непостижимо! Я вполне мог бы принять вас за нее.
Она с серьезным видом кивнула.
— Многие и принимали. — На этот раз Леон не стал ее удерживать. Взяв руку Стефани, женщина нагнулась и поцеловала ее. И вдруг, коснувшись губами теплой щеки Стефани, она согнула ноги и, опустившись на колени рядом с диваном, прижалась щекой к щеке Стефани.
Стефани, Стефани… Слезы хлынули ручьем и, казалось, уже не могли остановиться. Бросив на Стефани взгляд сквозь слезы, она нежно отвела волосы от ее лица.
— Не знаю, не знаю, — пробормотала она и поцеловала лоб, щеку, закрытые глаза Стефани. — Все это так замечательно… Это чудо… — Она посмотрела на Леона. — Я думала, ее нет в живых.
Повинуясь безотчетному порыву, Леон сжал Стефани в объятиях, словно не желая отпускать, оберегая ее от волнения, воспоминаний о прошлом. Но прошлое было здесь: оно явилось в лице этой женщины, что стояла на коленях у дивана и касалась рукой волос сестры. Она застыла, подавшись всем телом вперед, словно хотела оторвать сестру от Леона и заключить в свои объятия.
— Она что, замужем? — не выдержал он. — У нее есть дети?
Сабрина словно окаменела. Рука ее бессильно повисла вдоль тела; она словно качнулась в сторону от него. Губы ее приоткрылись, но тут же вновь сжались. Она была не в силах выговорить ни единого слова.
Стефани шевельнулась, и Леон склонился над ней.
— Любовь моя, любовь моя…
Она открыла глаза. Она не видела ничего, кроме его лица.
— Леон? Мне показалось, что здесь была Сабрина. Я увидела ее и все вспомнила… столько всего… просто сил не было вытерпеть, так все это было больно. А что, разве ее тут нет?
— Сабрина? Но, любовь моя, ведь это ты — Сабрина.
— Нет, ее зовут Стефани, — сказала Сабрина.
Стефани повернулась на эти слова. У нее вырвался сдавленный крик. Она с усилием высвободилась из рук Леона, и они с Сабриной бросились друг другу в объятия.
Два одинаковых заплаканных лица прижались друг к другу, сестры обнялись так крепко, что, казалось, сольются в одно целое. Они еще долго сидели так — без движения, обнявшись и не говоря ни слова. В доме царила безмолвная ночная тишина — было слышно лишь, как шелестят и капают на пол одна за другой слезинки.
Леон тихонько отошел в сторону и через арку прошел в библиотеку. Оставаясь незаметным, в тени, он видел, что сестры по-прежнему сидят на диване. Даже теперь он не верил собственным глазам: две изумительно красивые женщины, похожие одна на другую как две капли воды, вплоть до изгиба рук и пальцев, до дрожащих ресниц закрытых глаз и голосов, которыми они шептали свои имена, признаваясь друг другу в любви.
Стефани, подумал он. Ее зовут Стефани. Но Макс называл ее Сабриной, да и все мы тоже. И еще они говорили на английском. Но так, как говорят не в Англии, а в Америке. Без видимых усилий и акцента, Сабрина
— Я люблю тебя, — сказала Сабрина. — Я не могла смириться с тем, что тебя больше нет. Я так скучала.
Лежа в объятиях сестры, Стефани задрожала.
— Я ничего не помнила про тебя. Вспоминала вещи, других людей… так, обрывочные, бессвязные воспоминания и мысли, но про тебя — ничего. Я люблю тебя, я люблю тебя, но я ничего про тебя не помнила. Но почему? Ах, Сабрина, столько всего случилось! Неужели нам с тобой удастся когда-нибудь во всем разобраться?
Сабрина засмеялась, но голос у нее дрожал.
— Начнем с самого начала. Но не сейчас. Давай пока не будем начинать этот разговор, давай просто побудем вместе…
— Нет, нам надо поговорить. Надо. Я же лишилась всего… ты знала об этом? Все это было так ужасно: такое впечатление, что бредешь словно в тумане, а вокруг —
— …пустота, — добавила Сабрина. — Я знала об этом, когда думала о тебе, ничего больше нет, только страшная…
— …пустота. Да, так все и было. Я знала, как называются окружающие меня вещи, узнавала, на каких языках говорят люди вокруг… странно, не правда ли? Хотя, может, и нет. Кто-то из врачей сказал мне, что я подавляю мысли о себе, потому что со мной случилось что-то вроде раздвоения личности, и я стала терзаться болью или чувством вины… — Они с Сабриной быстро переглянулись, и Стефани поспешила переменить тему. — Так что про саму себя я ничего не помнила. — Ничего. — Хотя… вообще-то, наверное, кое-что все-таки помнила, потому что мне всегда казалось странным, что меня зовут Сабрина. А потом Леон написал мой портрет, портрет, на котором я была изображена в двух лицах, и, посмотрев на него, я почувствовала себя такой счастливой… — Она покачала головой. — Не могу поверить. Все возвращается на круги своя. И как будто ничего и не было. Но я же ничего не знаю про тебя. Чем ты занималась, что случилось… Ой! Пенни и Клифф! Ты их видела? Как они?
Последовала мимолетная пауза — даже сердце екнуть не успело.
— Да. Все в порядке. Да, ты права. Нам надо поговорить. Может, заварить чаю, как по-твоему?
— Ой, да, давай. Но не можем же мы остаться прямо здесь. Мне хочется все узнать. Давай пойдем на кухню. Ой, а как же Леон… — Стефани обвела комнату взглядом, ища его. — Леон?
— Да. — Он подошел к ней. В голове вертелась одна и та же мысль: Пенни и Клифф, Пенни и Клифф. Как-то раз она вспомнила эти имени и спросила, не ее ли это дети. — Что вам приготовить? Может быть, я заварю чай, а потом… — Совершив над собой усилие, он заставил себя продолжать. — …оставлю вас наедине.
На лице Стефани отразилось смятение.
— Нет. — Она встала, и Сабрина встала вместе с ней. Обнявшись за талию, они прижались друг к другу. — Ты не против? — спросила она, обращаясь к Сабрине. — Я хочу, чтобы Леон все знал.
— Если ты этого хочешь.
— Я знаю, нам надо поговорить наедине, особенно после того, как прошло столько времени…
— Да. Но мы сделаем так, как ты хочешь. — Сабрина протянула руку. — Здравствуйте, Леон. Рада с вами познакомиться.
Сквозь замешательство и страх, от которого у него по коже побежали мурашки, он почувствовала, что они понимают друг друга мгновенно, с полуслова, испытывая безграничную любовь друг к другу, и понял, что не сможет, даже не будет пытаться разорвать эту связь. Это чувство принадлежало им одним, и оно все меняло: из-за этого его жизнь со Стефани перевернулась. Но в то же время ему нравилась эта женщина: ее любовь к сестре, ее сердечность и непосредственность. Она не станет лгать и поощрять ложь в других, мелькнула у него мысль. Он пожал протянутую Сабриной руку и, уловив грустное выражение ее глаз, спросил себя: что именно в этой невероятной встрече причиняет ей боль.
— Леон Дюма, — представился он. — Но я не знаю, как вас зовут.
— Сабрина… Лонгуорт. — Она слегка запнулась, выговаривая это имя. — Но в то же время… Стефани Андерсен.
Стефани нахмурилась.
