недолго, Гарт, но она уже совершенно освоилась, и нам так повезло, что она рядом. Не могу поверить, что ты на самом деле огорчен.
— А тебя не беспокоит, что она все время рядом и начинает болтать именно в тот момент, когда нам следовало бы побыть наедине?
— Она болтала, как ты выражаешься, меньше минуты.
— А тогда почему она, черт возьми, то и дело обращается к тебе, как к королеве? «Моя госпожа»! У нас в стране это не принято, к тому же дети никак не могут привыкнуть.
— Напротив, детям очень нравится. Она всегда меня так называла, Гарт, и ей, похоже, доставляет удовольствие делать так и впредь.
— К Стефани Андерсен она никогда не обращалась «Моя госпожа».
— Да, но она смотрит на меня и думает, что я выгляжу точно так же, как леди Сабрина Лонгуорт, и, наверное, ей не хочется думать, что этой женщины уже нет в живых. Может, это пройдет после того, как она побудет здесь еще немного, но даже если этого и не случится, мне кажется, нам не о чем беспокоиться. Что тебя на самом деле тревожит? То, что за тобой постоянно ухаживают и обхаживают? — Она пристально посмотрела на него. — Ведь в этом все и дело, не так ли? В глубине души мальчик, выросший на ферме в Миннесоте, чувствует вину оттого, что живет, будто капиталист, и, стало быть, наверняка эксплуатирует рабочую силу. Боже мой, Гарт, миссис Тиркелл выполняет ту работу, в которой души не чает, и великолепно с ней справляется. Ведь, по большому счету, ее работа не отличается от того, что ты делаешь у себя в университете, или я — в «Доме Конера». Так почему не дать ей возможность получать наслаждение от нее, а себе дать возможность наслаждаться ее плодами?
— «Дом Конера». Мне не терпелось спросить тебя об этом сразу по приходе домой. День прошел удачно?
— Да. — Сабрина внезапно почувствовала прилив гнева. — Черт побери, день прошел просто замечательно, и мне не терпелось рассказать тебе обо всем…
— Извини. — Гарт обнял ее за талию. — Ты была права, когда говорила, что слишком уж много всего происходит, и я больше ушел в дела, чем сам думал. Но я не хочу, чтобы ты от этого страдала.
Сабрина обняла его рукой сзади за голову, привлекла к себе и поцеловала в губы. В их поцелуе было столько пыла и страсти, которая оказалась сильнее минутной размолвки, ни с того ни с сего возникшей межу ними.
— Я люблю тебя, — сказал Гарт. — У меня и в мыслях не было делать тебе больно. Жизнь, которую мы строим, так прекрасна, и я дал тебе повод думать, что собираюсь поставить крест на всем…
— Ты бы никогда этого не сделал. Сегодня вечером по дороге домой я все время думала, что все, что я делаю, страдает какой-то половинчатостью, если я не поделюсь с тобой. Казалось, я лопну от нетерпения — столько мне хотелось тебе рассказать. И мне хочется послушать, как у тебя прошел день, обо всех, с кем тебе довелось поговорить. Хочется также знать, когда приезжает этот парень из канцелярии конгрессмена… забыла его фамилию…
— Ужинать подано, моя госпожа, — провозгласила появившаяся в дверях миссис Тиркелл.
Сабрина почувствовала, как тело Гарта напряглось. Она не шевельнулась. Придется ему самому взять себя в руки.
— Как нельзя более кстати, — мгновение спустя произнес он с иронией в голосе, уловить которую могла одна лишь Сабрина, потом прижался губами к мочке ее уха. — А потом мы с вами, моя госпожа, моя прекрасная госпожа, сядем перед камином, только мы вдвоем, в то время как все остальные лягут спать, и все, что нам захочется, будем дарить друг другу без посторонней помощи.
Сабрина тихо засмеялась. Повернув голову, она легонько его поцеловала.
— Ты — самый замечательный человек на свете, и я люблю тебя. Я так счастлива оттого, что до конца дней наших мы будем вместе.
Повернувшись, чтобы идти на кухню, миссис Тиркелл одобрительно кивнула. Восхитительно наблюдать, как любовь становится все крепче и крепче. У нее были причины утверждать это: она уже любила миссис Андерсен так же преданно, как любила леди Сабрину Лонгуорт. И впечатление было такое, будто миссис Андерсен каким-то странным образом превратилась в свою сестру. Миссис Тиркелл не верила в чудеса, она гордилась своим умением видеть вещи такими, какими они были на самом деле. Но сейчас она видела в миссис Андерсен обеих сестер сразу, а если это выглядело странным и не поддавалось объяснению, что ж, значит, так тому и быть. И слава Богу, подумала миссис Тиркелл, неся супницу к серванту в столовой. Эта семья сполна этого заслуживает, и, Бог свидетель, я тоже.
— Пенни, — сказал она, — ты не поможешь мне разлить суп по тарелкам?
Глава 7
Стефани осталась одна, Макс уехал в Марсель, мадам Бессе ушла на рынок. В доме было тихо, слышно было лишь, как мартовский дождь с силой барабанит по черепичной крыше.
— Меня не будет пару дней, — сказал Макс утром, укладывая вещи в небольшой чемодан. Он уехал, и Стефани принялась бесцельно бродить по комнатам, проводя пальцами по мебели. Время от времени она бросала взгляды на окно: сквозь струи дождя видны были вдали холмы, подернутые дымкой.
— Мой дом, — отчетливо произнесла она. — Это мой дом.
Ей нравилось, что кругом тишина. С тех пор как месяц назад они с Максом приехали сюда, она впервые осталась одна и весь день напролет могла слушать собственные мысли, и никто ей не мешал.
— Я здесь живу. Пусть я ничего не знаю про себя, но у меня есть эти комнаты, которые принадлежат мне, есть имя и фамилия — Сабрина Лакост, пусть даже мне они кажутся какими-то странными. Есть экономка, садовник, механик и… муж.
На кухне мадам Бессе оставила блюдо с печеными провансальскими помидорами и жареной телятиной, нарезанной ломтями, чтобы Стефани позавтракала. В комнате, куда обычно подавали завтрак, стол был накрыт на одну персону, стояла бутылка вина и кофеварка «экспресс», которую нужно было только включить. На кухне не было ни соринки, дом был чисто выметен, выстиранное белье — аккуратно сложено и убрано, комнатные растения политы, словом — все уже было сделано.
Выйдя из кухни, Стефани поднялась по лестнице в большую спальню. Здесь Макс месяц ночевал один. Мадам Бессе побывала и здесь: кровать была заправлена, одежда — убрана, ванная комната сияла чистотой. Но в комнате незримо витал дух Макса: на тумбочке рядом с кроватью лежала книга, на туалетном столике — щетка для волос и поднос с булавками для галстука и запонками. Высившаяся горка монет — Стефани уже знала, что он никогда не носит с собой Мелочь, — лежала рядом с массивной золотой подставкой для пера, украшенного чеканкой. В серебряной рамке стояла фотография Стефани, сделанная Робером на фоне камина в гостиной.
Машинально взявшись за ручку выдвижной крышки стола, Стефани потянула ее на себя. Она была заперта на замок. Как странно, мелькнула у нее мысль; выходит, он мне не доверяет. Либо мне, либо мадам Бессе. Она попыталась открыть ящики; все они тоже были заперты. Может быть, он вообще никому не доверяет?
Когда за завтраком он сказал ей, что собирается уехать по делам, она спросила:
— По каким делам?
— Это связано с экспортом, — коротко ответил он и переменил тему разговора.
— Да, но мне в самом деле хочется знать, — продолжала упорствовать Стефани. — Ты как-то говорил, что вы с Робером работаете вместе, но когда я спросила его об этом, он ответил, что ты просто даешь деньги на некоторые из его начинаний. И ты, и он такие скрытные! Терпеть этого не могу!
— Вовсе не скрытные, просто я думал, что тебе это покажется скучным. Я занимаюсь экспортом сельскохозяйственной и строительной техники в развивающиеся страны. Тракторы, автопогрузчики, экскаваторы — словом, все то, что им нужно и за что они могут заплатить.
— И ты ездишь туда, во все эти страны?
— Иногда. Обычно нет. Я пользуюсь своим офисом и складом в Марселе и веду все дела оттуда.
— Но чем же ты
