отправляться на все четыре стороны — это единственное, чего он не сказал.
Но куда же я пойду? Я ничего не знаю. У меня нет денег. Нет другого дома. Нет никого, кроме Макса, кто мог бы заботиться обо мне.
К горлу подкатил комок, и она закрыла глаза, не давая воли слезам. Никого, кроме Макса. Есть Робер, она очень нравится ему, но у него своя жизнь, а в ней — свои ограничения. Есть еще мадам Бессе, но у нее муж, семья, ферма, она знает, что принято, а что — нет, а если женщина, которой она обязана работой, переберется к ней жить, пусть даже на время, то совершенно ясно, что так не принято.
Пауза затягивалась. Макс не хотел нарушать ее, а Стефани не могла. Светало, и она видела, как все на кухне постепенно оживает. Но отчетливее всего она видела то, что одинока рядом с мужчиной, которого едва знает, в маленьком городке, затерянном среди полей и холмов Южной Франции, что у нее нет ничего своего, даже имени. У нее было только то, что давал ей Макс. Где-то в окружающем мире жили люди, знавшие ее, терявшиеся в догадках, что с ней стряслось, но она потеряла их. Она не была связана ни с кем, кроме Макса. У нее не было никого из близких людей, кроме Макса. Она была потеряна для всех, даже для самой себя, кроме Макса.
— Дорогая, — наконец сказал он и взял ее руки в свои. — Мы будем теперь вместе и везде еще побываем. Ты узнаешь столько всего, что будет казаться, что ты ничего не забыла. Ты никогда не будешь чувствовать себя ни в чем обделенной. А теперь пойдем. Перенесем твои вещи ко мне в спальню.
Она вышла следом за ним. Тонкая шелковая ткань его халата мягко коснулась ее щеки. Я принадлежу ему, подумала она и содрогнулась.
Зайдя в ее комнату, Макс достал одежду из платяного шкафа и разложил на кровати. Парфюмерные принадлежности он сунул в одну коробку, туфли — в другую, нижнее белье и свитеры — в третью.
— За остальным придем еще раз. — Стефани раскинула руки, он положил на них одежду и поднял с пола две коробки. — Сама реши, куда все это положить. Я купил тебе еще один гардероб и комод.
Удивленная, она остановилась на середине лестницы и, обернувшись, посмотрела на него.
— Я их не видела.
— Я поставил их в гардеробной. Если хочешь, чтобы они стояли в спальне, перенесем туда.
В следующий раз, перенося оставшиеся вещи, Макс остановился у широкой арки над входом в гостиную. Было уже совсем светло, и он впервые увидел ее.
— Что ты тут сделала?
Идя за ним следом, Стефани резко остановилась.
— Я кое-что переставила.
— Оно и видно. — Опустив коробку на пол, он двинулся вперед. Стефани наблюдала за ним, стоя в дверях. Он принялся бродить по комнате, изучая расстановку мебели, ламп и ваз для фруктов, расположение небольших скульптур, расставленных группами, картин и расписных ковров, словно никогда раньше их не видел. Закончив осмотр, он вернулся на середину комнаты.
— Зачем ты это сделала?
— Раньше все это стояло как-то не так.
— А что было не так?
— Мне кажется, не было гармонии.
— С чего ты взяла?
— Не знаю. Просто мне так показалось.
— Показалось? Что, вот так, ни с того ни с сего взяла и решила, что комнате не хватает гармонии?
— Не решила. Почувствовала. Я
— С чего ты взяла, что можешь сделать ее лучше?
— И только?
— Ой! — У нее перехватило дыхание. — Ты думаешь, я уже делала это раньше. Думаешь, я знала, что делала это уверенно, потому что раньше это было моей профессией? Но ты же говорил, что я никогда не рассказывала о своей профессии. Я когда-нибудь заводила разговоры об оформлении интерьера?
— Нет, — без обиняков ответил он. — Да у меня и нет оснований считать, что это было твоей профессией. Это могло быть твоим хобби, но узнать наверняка, так это или нет, мы сейчас не можем. Подождем и посмотрим, что еще вызовет у тебя такое же вдохновение. Когда вы готовили ужин вместе с Робером, ты ничего подобного не заметила?
— По его словам выходит, что я много времени проводила на кухне.
— Это легко предположить для большинства женщин. А где ты взяла этот ковер, что лежит перед камином?
— На чердаке. Мы поднимались туда вместе с мадам Бессе. По-моему, смотрится очень даже красиво — он крепко соткан и расцветка… — Она не договорила.
— Почему ты не дождалась меня, чтобы спросить, можно ли это сделать?
Стефани ощутила прилив гнева. Она приложила столько усилий, чтобы сделать эту комнату красивой, и знала, что это ей удалось. А он не только не поблагодарил ее, но даже не захотел признать, что она действительно стала лучше выглядеть. Вместо этого он устроил ей допрос и обращается с ней, как с простой служанкой.
— Тогда сделай все, как раньше.
— Нет, — задумчиво ответил он. — Не буду, пожалуй. Здесь и в самом деле гораздо лучше, приятнее, чем было прежде. По правде сказать, просто превосходно. У тебя великолепный вкус. Спасибо, дорогая моя. Надеюсь, ты подумаешь об остальных комнатах, не дожидаясь, пока я снова уеду.
Гнев Стефани испарился. Черт бы его побрал, подумала она. Интересно, мелькнула мысль, удалось ли ей в чем-либо взять верх над ним, прежде чем она лишилась памяти. Но они ведь были знакомы всего несколько дней.
Ожидая ответа, он смотрел на нее.
— Конечно. С удовольствием, — ответила она и стала подниматься по лестнице за ним следом.
На переезд в его спальню ушло всего полчаса. Ее одежду Макс повесил в одном из платяных шкафов в комнате для переодевания и в новом гардеробе, Стефани разложила свитеры и шелковое белье в новом комоде и поставила шкатулку с драгоценностями и парфюмерными принадлежностями на туалетный столик. Макс тем временем поменял сгоревшую лампочку в светильнике на одной из тумбочек.
— Макс, — спросила Стефани, складывая свои книга стопкой рядом с лампой, — у нас есть «Алиса в стране чудес»?
— Понятия не имею. Я не читаю сказок. А почему ты спросила?
— Робер о ней говорил. Хотелось бы почитать.
— Если у нас нет этой книги, купим.
Стефани зевнула. Вдруг веки сделались такими тяжелыми, что она с трудом поднимала их.
— По-моему, пора ложиться спать. — Она с любопытством посмотрела на него. — Ты что, даже не устал?
— Нет, мне не раз приходилось бодрствовать ночью. Ты ложись, а я еще посижу внизу, у себя в кабинете.
Стефани так и подмывало спросить «А зачем бодрствовать?», но ей слишком хотелось спать, тело просило покоя, ноги, руки, шея, веки — все обмякло и перестало ее слушаться. Она легла на кровать Макса —
Макс постоял над ней, глядя на ее красоту. Она удивляла его всякий раз, когда он приходил к ней, спящей, из другой комнаты. Его лицо омрачилось, когда он всмотрелся в небольшие шрамы на щеках и в большой шрам на лбу под волосами. Все, от чего она становилось менее красивой, неизменно приводило