— Вы сумасшедший! Стоило бы часовому задать вам хоть один вопрос…
— Этот не задал бы… Я его хорошо знаю. Он не из разговорчивых.
— Но вы могли бы от страха так стиснуть зубы, что…
— Более всего я боялся, что проглочу эти детонаторы… — признается Азаров.
— Ну вот что, — строго произносит подполковник Бурсов. — Я запрещаю вам подобный способ переноски капсюлей в лагерь. Мало того, что себя погубите, подведете и всех остальных. Нужно придумать что-то другое…
— Но что же придумаешь, товарищ подполковник? Эта сволочь Крауз — настоящая ищейка. Он все может вынюхать. Надо торопиться.
— Согласен. Торопиться надо. Не надо только совершать ни глупостей, ни безумств.
Обстрел минного поля начинается на следующий день. На нем присутствуют капитан Фогт и все офицеры эсэсовской охраны лагеря. Доктор Штрейт вооружается полевым артиллерийским биноклем и подает лейтенанту Менцелю команду открыть огонь.
Бьют сразу все минометы его батареи. Мины рвутся в самом центре экспериментального поля, вздымая фонтаны сухой, давно не орошаемой дождем земли. В результате прямого попадания взлетают на воздух две мины, но лишь одна из них взрывается. Второй залп оказывается столь же неудачным.
Стрельба продолжается еще четверть часа почти с тем же успехом. Мины по-прежнему взрываются лишь при прямых попаданиях.
Доктор Штрейт подает наконец знак — прекратить обстрел.
— Что-то у нас не так… — устало говорит он Огинскому.
— Было бы чудом, если бы с первого же раза нам это удалось, — спокойно замечает Огинский.
— Ну, а в чем же могут быть причины неуспеха?
— Их более, чем достаточно. Во-первых, не найден еще состав бризантного взрывчатого вещества для минометных мин. Во-вторых, наши мины покрыты, видимо, слишком толстым слоем земли и дерна.
— А что, если мы их лишь присыплем землей? — понижая голос, предлагает доктор Штрейт, и Огинский догадывается, что ему очень хочется продемонстрировать капитану Фогту хоть какой-нибудь успех. Он ведь давно уже занимается этим и, видимо, очень боится, что у Фогта может лопнуть терпение.
— Ну что ж, — соглашается с его предложением Огинский. — Но это завтра. Нужно ведь успеть снять дерн и чем-то другим замаскировать минное поле под общий фон местности.
— Да, да, конечно, — торопливо кивает головой Штрейт. — Только это надо бы как-нибудь…
— Конечно же, господин доктор! Все будет сделано осторожно и… незаметно. Я попрошу Бурсова заняться этим лично.
— Вполне полагаюсь в этом на вас, — признательно улыбается доктор Штрейт. — Учтите только, что завтра приедет к нам специальная комиссия. Рановато? Да, конечно, рановато! Но что поделаешь — капитан Фогт поторопился доложить начальству об этом эксперименте.
А на другой день действительно приезжает комиссия, состоящая из полковника инженерной службы и трех эсэсовцев, один из которых штандартенфюрер, что тоже соответствует чину полковника. Но и в их присутствии повторяется почти то же самое. Теперь, правда, взрывается больше мин, но, как и вчера, главным образом лишь в результате прямых попаданий.
О том, что штандартенфюрер остался очень недоволен, не составляет большого труда догадаться. Он приказывает Фогту отправить всех военнопленных в лагерь, а капитану и доктору Штрейту устраивает обстоятельный разнос.
— Что же это такое, черт вас побери?! — кричит он, нервно прохаживаясь перед стоящими по команде “смирно” Фогтом и Штрейтом. — Да ведь эти русские большевики просто дурачат вас! Мы давно уже собирались прекратить вашу экстравагантную деятельность, гауптштурмфюрер Фогт. Выдумываете тут разные фокусы, чтобы от фронта увильнуть. Даю вам сроку еще две недели, и, если за это время вы не осуществите того, что так опрометчиво обещали в своем донесении генерал-полковнику Цодеру, я немедленно возвращу вас на прежнюю должность командира саперной роты танковой дивизии “Мертвая голова”… А с вами, Штрейт, — обращается он к доктору, — будет у меня разговор особый.
В это время военнопленные сидят в своих блоках, куда загнал их унтер-фельдфебель Крауз.
— Представляю себе, какой разнос учиняет сейчас Фогту его начальство! — усмехается майор Горностаев.
— Не злорадствуйте, — мрачно замечает ему Нефедов. — Не позже, как через полчаса, мы испытаем все это на собственных шкурах, и в гораздо худшем варианте.
Через сорок минут в лагере действительно появляется капитан Фогт и приказывает Краузу выстроить всех на аппельплацу.
— Мютцен аб! — командует Крауз.
Военнопленные торопливо обнажают головы. Они слишком хорошо знают эту команду, хотя давно уже не слышали ее. Их примеру следуют и Бурсов с Огинским.
Капитан Фогт некоторое время прогуливается перед их строем своей обычной пружинистой походкой. Внешне он совершенно спокоен.
— Я имейт вам сказать вот что, — четко выговаривая каждое слово, произносит он наконец. — С завтрашний день вы все должен показать образец высокой производительность. Это значит, что все надо сделайт два раза быстрее, два раза больше, два раза лютче. Вы думайт, почему я давайт вам корошо кушайт? Я показывайт вас в списках два раза больше. Это вам есть понятно? Тогда должен быть понятно мой требований- два раза больше работа! С завтрашний день все надо делайт бегом! Это есть все! Разойдись!
Все мгновенно разбегаются, один только Огинский все еще стоит на своем месте в задумчивости. К нему тотчас же подбегает унтер-фельдфебель Крауз.
— Вонючий швайн! — яростно рычит он, замахиваясь на майора кулаком.
— Посмей только, скотина! — решительно шагает в его сторону Огинский.
На шум их голосов оборачивается не успевший еще далеко отойти Фогт. Он сразу же соображает, в чем дело, и раздраженно кричит унтер-фельдфебелю:
— Опять вы за свое, Крауз! Сколько раз я вам говорил: не сметь!
— Яво-оль! — недовольно бурчит Крауз.
…Спать в эту ночь все ложатся мрачными, неразговорчивыми — Молчит и Огинский, но потом, успокоившись немного, спрашивает Бурсова:
— Осуждаете меня?
— Смертельного врага вы себе нажили, Михаил Александрович, — не отвечая на его вопрос, с тяжелым вздохом произносит Бурсов.
— Но не мог же я ему позволить…
— Не могли, — спокойно соглашается с ним Бурсов. — Я и не обвиняю вас. Я тоже не смог бы. А говорю об этом к тому, чтобы вы были настороже. Какую-нибудь гадость он вам непременно подстроит.
Засыпают они поздно, хотя и не разговаривают больше. Но спят недолго. Просыпаются от выстрелов. Они слышатся где-то в стороне станции. Бурсов пытается выйти из барака, но Нефедов останавливает его.
— Там, на вышках, пулеметы наведены на наш барак. Эсэсовцы никому не разрешат выйти отсюда. А стрельба ночью уже не в первый раз. Думаю, что это партизаны напали на станцию.
— Поблизости, значит, есть партизаны?
— Да, в лесу за станцией.
— А от нас до станции сколько?
— Не менее четырех километров.
Стрельба длится около получаса. Все это время территорию лагеря полосуют прожектора. Потом все стихает. А еще через четверть часа раздается страшный взрыв, от которого даже здесь, в лагере,
