было приковано к врачу, который прибежал оказать помощь неподвижно лежавшему игроку, и они приняли бы выстрел за треск петарды, запущенной каким-нибудь мстителем из числа гостей.
Впрочем, многие в эту минуту были обеспокоены, не слишком ли серьезна травма, нанесенная одному из фаворитов, другие с огорчением думали о цене, которую придется заплатить за ошибку. Но всех — и актеров, и зрителей — волновало только одно: предстоящее пенальти.
Вратарь в своей клетке, ставшей вдруг слишком просторной, будет противостоять тому, кому поручат свершить правосудие. На поле останутся лишь два соперника. Никогда защитник ворот не бывает так одинок. И никогда столь тяжкая ответственность не ложится на плечи игрока, бьющего пенальти: болельщики не простят упущенного шанса, использовать который намного труднее, чем кажется. Судьба многих встреч зависит от этого поединка, и на трибунах одни всей душой молятся о том, чтобы вратарь не сумел отразить мяч, в то время как другие направляют два пальца в сторону его противника, чтобы наслать на него порчу.
Напряженное ожидание охватило зрителей после «грязной» игры футболиста команды Сошо.
В каждом лагере тренеры поднялись со своих скамей и остановились у края поля, ступить на которое они не имеют права вплоть до финального свистка. Опустившись на колени возле англичанина, морщившегося от боли, врач провел чудодейственной губкой по травмированной ноге, и тогда вновь восстановились все ее функции.
Трибуны замерли: так кипящая смола, если смотреть сверху, может показаться окаменевшей. Установилась необычная тишина — словно на острове, попавшем в самый центр тропической бури, перед тем как стихия разыграется по-настоящему. Это один из тех редких моментов вне времени и пространства, когда каждый задумывается о своих собственных грехах. Увы, ничто уже не волнует Виктора Пере, чье еще не успевшее остыть тело тяжело навалилось на руль в обитом бордовой кожей дорогом автомобиле. Совершенно равнодушный к этому суетному миру, Виктор Пере смотрит в ночь. На его виске и пиджаке запеклась кровь. Его правая рука повисла рядом с рычагом переключения передач, пальцы стиснули рукоятку револьвера.
Хотя боль под действием бальзама исчезла, Боб Эдинсон продолжал лежать на траве и тянуть насколько возможно время. Ему было хорошо. Он не злился на Лориана. В подобной ситуации, когда противник рвется к незащищенным воротам, он действовал бы точно так же. А кроме того, у этого парня из Манчестера была дубленая кожа. Упадок крупного промышленного города, безработица, недоедание, разные формы бессмысленного насилия — все оставило на нем свой отпечаток. Только жгучее стремление вырваться из этой жизни позволило маленькому подавальщику мячей, худому как щепка, работая ногами и локтями, подняться из своей среды. На встречах юношеских команд его заметил один из тех посредников, которые постоянно ищут многообещающие таланты. Конечно, тогда за переход в другой клуб он подписал незаполненный контракт и потерял изрядную сумму. Но когда сумма сделки крутится вокруг трех миллиардов сантимов…[6]
В перерыве усталость навалилась на Хосе Гамбору. Сомнения снова охватили полузащитника команды Вильгранда… Он представил себе, как Клара открывает дверь другому. Под домашним халатом, готовым соскользнуть на пол, надеты шелковое белье и чулки-паутинки, которые так ему нравятся. Хосе весь напрягся от отчаяния… У негодяйки было девяносто минут, чтобы достичь блаженства… Злоба душит его. Ему хочется покинуть поле и появиться внезапно в своей квартире. Чтобы наконец узнать все. Раз и навсегда.
У правого полузащитника нет таких семейных проблем. Владислав Кальмен, отправившись покорить Запад, был полон решимости утвердиться здесь, работая в поте лица своего ногами и головой. Прошли времена, когда он получал три тысячи рублей в месяц, привлекая зрителей на стадион Одессы, в то время как советский автомобиль стоил двадцать пять тысяч. Сегодня вечером он уедет в спортивной «ланче». Его жена Марина еще никак не может прийти в себя, сменив коммунальную квартиру (на четыре семьи — одна кухня и одна ванная) на шестикомнатную виллу с большим садом, осенившим их новенькое счастье…
Каждый раз, когда Амеди Лафана ест апельсин, он видит себя мальчишкой, старшим из двенадцати детей, на улицах Нджамены. Вместе с приятелями он воровал их у торговцев с лотков. Когда у тебя ничего нет, то все нипочем. Даже гонять пустые консервные банки посреди улицы Независимости, не обращая внимания на беспорядочное, как повсюду в Африке, автомобильное движение. Среди мчащихся машин он постиг искусство уклоняться от противника. Однажды какой-то «тубаб», восхитившись тем, как ловко он увернулся от хромированного бампера его автомобиля, вылез из своей стреляющей колесницы и спросил, не хочет ли он по-настоящему играть в футбол…
Увидев, что Эдинсон поднимается, Мишель Дебе пошел за мячом. Член сборной Франции, капитан команды Вильгранда носил свою повязку, как другие — флаг на поле боя. Он всегда был впереди, воодушевляя павших духом… Сын футболиста, родившийся, так сказать, с кожаным мячом на ногах, Дебе — лучший снайпер команды. Однако, готовясь пробить по воротам, он всей кожей чувствовал волны противодействия, исходившие от небольшой группы людей, сгрудившихся возле футбольного поля…
Амедео Ди Лоро, сидя на скамье запасных, томился от нетерпения. Его одолжили (дали напрокат, если говорить точнее) футбольному клубу Вильгранда на два года. С тех пор как он покинул Рим, у него ничего не ладилось. Дело не только в том, что он воспринял эту ссылку, лишившую его «мамочки и макарон», как несправедливое наказание. В разгар чемпионата на юге Франции ему никак не удавалось найти свою игру. Оказавшись без одноклубников, с которыми сыгрался, он не чувствовал новых соратников и оставался среди них чужим. Несмотря на совместные тренировки, они не воспринимали его. И эффективность его игры снизилась. Тренер ободрял парня и обещал, что спортивная форма вернется, но сомнения все больше одолевали его. Совсем недавно у входа в раздевалку какай-то тип снова подошел к нему, прошептав:
— Когда захочешь, подай только знак.
Говорят, что если от героина хочется спать, то кокаин придает силы и повышает скорость. Может быть, это единственный способ вернуть свою форму? Одна только помеха: его обнаруживают при анализе мочи. Но ведь контроль бывает не так уж часто…
…В тот момент, когда носок бутсы с рассчитанной силой ударяет по мячу — так, чтобы тот с ускорением летел в створ ворот, — тишина на трибунах становится напряженной, как в классе прилежных учеников. На несколько секунд каждый зритель забывает о своих пристрастиях и сосредоточивает внимание на захватывающей дуэли, происходящей на зеленом поле… Удар… Кожаный снаряд набирает скорость… Вратарь, замерший между двумя стойками, хочет парировать… Он пытается мгновенно определить направление мяча и бросается в сторону, зависнув в воздухе, но его руки в перчатках хватают пустоту… Пушечное ядро, посланное с подкруткой, едва касается его ладоней и влетает в сетку.
После короткого затишья вновь вспыхивает буря. Радость победы у одних. Гнев и досада у других. Раздаются приветственные возгласы и брань. Игроки команды Вильгранда бросаются к своему капитану, виснут на нем, как гроздья винограда, стискивая слишком демонстративно в своих объятиях. Холодный наблюдатель, мало интересующийся страстями, бушующими вокруг кожаного мяча, нашел бы в этих пылких изъявлениях дружбы между молодыми мужчинами в трусах оттенок скрытого гомосексуализма.
Болельщики команды Сошо, ошеломленные крушением своих надежд, ждут конца этих восторгов, в то время как трибуны победителей ликуют.
Поток звуков словно хлынул в широко открытые шлюзы.
Гремят барабаны. Звенят металлические тарелки. Громкий хор подхватывает победный гимн.
— Гол-ол-ол-ол…
Со всех сторон рвутся петарды. Ракеты, взлетая с шипением, окутывают ряды плотным дымом, который медленно рассеивается, закрывая свет фонарей. Вымпелы и флаги раскачиваются, как марионетки. Игроки занимают свои места. Волны шума стихают. Матч продолжается…
