Великодушного и поставили их в поле, добавив свой кухонный стол; мы выставили хлеб и сладкое масло, пироги, фрукты и варенье, печеное мясо и пунш, чай и молоко для желающих; а музыкантов попросили принести скрипки, так что у нас были танцы; Жэр и Хоуп смеялись над поддразниваниями своих друзей и танцевали со ними, благодаря за их добрые пожелания, но не отрывали взгляда друг от друга. День начался очень рано, все думали, что он закончится с закатом; завтра будет обычный рабочий день, приближалось время сбора урожая, свободной минуты не было даже для свадьбы. Грейс, Молли, Мелинда и я убрали со столов сразу после наступления сумерек. Мы соглашались, что все утомлены, но все же не смогли скрыть улыбок.
Ферди пришел на следующий день специально, чтобы повидать меня, хотя я и не желала видеть его, особенно, если он посетил меня с особой целью. Он сбивчиво принес свои извинения, умоляя простить его за предыдущий день, весь трясся и ярко краснел, что довольно странно выглядело в сочетании с его рыжими волосами. Я простила его, чтобы он перестал извиняться; но я также начала избегать его, ведь если я приходила в кузницу, а Ферди находился там, или если он обедал с нами, он всегда следил за мной взглядом так, словно я была одета в черный капюшон и держала топор в руках [6], а он был следующий в очереди.
Жэр, новобрачный, который должен был замечать лишь свою очаровательную молодую жену, увидел напряженность между своим помощником и свояченицей. Однажды, когда мы вместе собирали хворост и у нас выдалась свободная минутка, он кинул инструменты на кучу хвороста и приказал Великодушному двигаться, а затем провел по лицу грязной рукой и сказал:
– Насчет Ферди.
Я замерла. Последовало молчание, которое словно смеялось мне в лицо, а Жэр мягко произнес:
– Не беспокойся об этом. Это бывает по-разному с разными людьми.
Я подняла ветку с земли и рассеянно бросила ее в телегу. Я не знала, что он имеет в виду, говоря «это», и скорее умерла бы, чем спросила.
– Ладно, – ответила я. А затем, взяв Великодушного под уздцы, добавила, сказав через плечо: – Спасибо.
Я понимала, что он лишь хотел помочь.
Через десять месяцев после свадьбы, в мае, Хоуп родила близнецов. Первой родилась девочка: Хоуп назвала ее Мерси[7], в честь нашей погибшей сестры, хотя я лично подумала, что в нашей семье достаточно женщин, носящих имена добродетелей. Малыша же назвали Ричард, в честь отца Жэрвейна. Мерси была здоровым, счастливым ребенком с самого начала; родилась она златокудрой, с голубыми глазками, которые всегда смотрели прямо на того, кто склонялся над ней. Ричард был слабеньким, лысым и выглядел истощенным, плохо ел и в первые шесть месяцев плакал, не переставая; затем ему, возможно, стало стыдно, потому что он начал рыдать с перерывами, стал пухлее и розовее, и у него начали расти красновато-каштановые волосы.
На дворе стоял конец сентября, когда с юга в городок заехал бродячий торговец и спросил в Грифоне, знает ли кто мужчину по имени Вудхаус или другого – старика по имени Хастон, которые раньше жил в большом городе. Мелинда, оглядев его и спросив, что ему нужно, привела его к нам; он передал Отцу запечатанное письмо.
Вести были от знакомого по имени Фрюэн, которому Отец доверял. Это был купец, владевший несколькими кораблями, в городе он соседствовал с нашим бывшим домом. Теперь же он писал, чтобы рассказать об одном из пропавших кораблей Отца: тот все-таки был на пути обратно в порт. Корабль был замечен и о нем рассказал один из капитанов Фрюэна, и купец мог поручиться за слова того капитана. Фрюэн не сообщил точно, когда корабль прибудет домой, но он надеялся, что сможет позаботиться о судне, пока не получить весточку от своего старого друга Хастона о том, как нужно будет поступить. Отца приглашали остановиться в доме Фрюэна, пока тот будет управляться с делами.
Отец прочитал письмо вслух для нас, пока все сидели у камина в гостиной после ужина, и мрачная тишина наступила после того, как он закончил. Грейс сидела словно замороженная, если бы не огонь, она казалась бы невероятно бледной, руки ее сжались в кулаки на коленях, скручивая фартук. Даже детки притихли: я держала Мерси, которая смотрела на меня, широко раскрыв глаза.
– Мне придется ехать, – сказал Отец. Присутствие Робби Такера почти можно было ощутить в комнате. – Том Брэдли должен со дня на день прибыть сюда – я могу поехать на юг с караваном.
Так и случилось. Том прибыл спустя неделю и заявил, что будет рад, что Отец снова составит ему компанию на пути в Город. Письмо словно окутало нас всех гнетущей пеленой, которую ни солнечная приятная осень, ни радость детей не могли развеять; мрачность лишь усилилась после отъезда Отца. Самое худшее было в том, что Грейс снова холодела и бледнела, нервничая, тяжело было видеть ее такой беспомощной и отчаянной, пытающей тщетно подавить напряжение, которое она испытывала.
Отец просил нас не ждать его до весны, ведь тогда путешествие будет легким. Но одним холодным вечером в конце марта, когда покров снега был почти в фут высотой после внезапной метели, передняя дверь отворилась и Отец появился на пороге. Он покачнулся и Жэр шагнул вперед и поддержал его, а затем почти на руках дотащил его до кресла у камина. Как только Отец со вздохом присел, мы все заметили, что в руках он держит розу: большую алую розу, больше, чем мы когда-либо видели, в полном и безупречном цвету.
– Вот, Красавица, – сказал он мне, протягивая ее. Я взяла цветок дрожащей рукой и стояла, уставившись на розу. Никогда прежде я не видела такой красоты.
Когда Отец отправлялся в путь прошлой осенью, он спросил дочерей, может ли он привезти нам что-нибудь из Города. Нет, ответили мы, мы желаем лишь того, чтобы он вернулся домой здоровым и как можно скорее.
– Ну же, дети, – ответил он. – Красивым девушкам нужны красивые вещи: какие безделушки вам бы хотелось?
Мы посмотрели друг на друга, не уверенные, что нужно ответить; а затем Хоуп усмехнулась, поцеловала Отца и сказала:
– О, привези нам нити жемчуга, рубины и изумруды, потому что на следующий прием к Королеве и Королю нам совершенно нечего одеть.
Все засмеялись, и Отец тоже, но глаза его, мне казалось, были полны боли; немного позже я попросила его:
– Отец, кое-что ты можешь привезти мне – я бы хотела посадить розы в саду вокруг дома. Если сможешь купить что-то недорогое из семян, через несколько лет у нас будет сад, которому позавидуют все в Синем Холме.
Он улыбнулся и пообещал, что постарается это сделать.
Мне припомнилось это теперь, спустя пять месяцев, когда я ощутила ледяной стебель в своих руках. Мы замерли, будто бы персонажи живой картины, сосредоточив внимание на длинной розе в моих руках, с багряных лепестков которой медленно капал снег; затем порыв ветра от резко открывшейся двери словно пробудил нас ото сна. Грейс сказала:
– Я налью воды в стакан для цветка, – и прошла на кухню. Когда я подошла прикрыть дверь, то увидела стоящую во дворе несчастную лошадь, чем-то нагруженную; она подняла голову и взглянула на меня. Я и не думала, что Отец еще что-то привез, кроме алой розы. Я протянула цветок Грейс и сказала:
– Я позабочусь о лошади.
Жэр последовал за мной и случилось так, что мне потребовалась его помощь, потому что седельные сумки были полны и очень тяжелы.
Когда мы вернулись, Отец пил мелкими глотками наскоро разогретый сидр, а тишина покрывала все вокруг, словно снег – поля. Жэр и я кинули кожаные сумки в угол рядом с дверью и забыли о них. Как только мы заняли места у камина, Хоуп присела перед Отцом и положила руки ему на колени; он поднял на нее взгляд и она мягко спросила:
– Что произошло с тех пор, как ты покинул нас, Отец?
Он покачал головой.
– Слишком много, чтобы рассказывать прямо сейчас. Я устал и должен поспать.
