сможем выяснить, не появятся ли какие-нибудь следы. В Суссексе след оказался слишком холодным. Я спешно выехал сюда, но все же не успел застать преступника за работой. И очень сожалею об этом. Перед тобой уже не тот Шерлок Холмс, каким он был раньше, а лишь его жалкое дряхлое подобие.
– Виной тому – бомба, которая едва вас не убила. – Он небрежно махнул рукой с длинными пальцами. – Едем прямо сейчас?
– Думаю, что нет. Он уже знает, что бомба не сработала. И уж, конечно, догадывается, что сегодня ты будешь в полной боевой готовности. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что ты не вызвала полицию. Сегодня он не будет ничего предпринимать, а завтра или подложит тебе еще одну бомбу или, если он достаточно умен и гибок, будет более изобретателен и воспользуется снайперской винтовкой, а может, попробует сбить тебя автомобилем, если ты предоставишь ему такую возможность. Но как бы там ни было, ты не должна ее предоставить. Мы выйдем из дома до рассвета, но не раньше. А пока можешь отдохнуть.
– Спасибо, – ответила я, оторвав взгляд от бомбы, – но сначала ваша спина. Сколько понадобится марли?
– Думаю, немало. У тебя есть?
– Одна из моих соседок – через две двери – подрабатывает медсестрой в больнице. Если вы проделаете с ее дверью ту же операцию, какую только что проделали с дверью другой моей соседки, у нас будет марли сколько угодно.
– Ох, Рассел, ты напомнила мне кое о чем. Подарок к дню рождения. – Холмс достал маленькую узкую коробочку, завернутую в блестящую бумагу. – Открой это.
Я развернула коробочку, сгорая от любопытства, так как презенты Холмса обычно бывали «со значением». Открыв оклеенную темным бархатом коробочку, обычную коробочку для ювелирных изделий, я обнаружила внутри набор новеньких блестящих отмычек, точную копию его собственных.
– Как романтично, Холмс. Миссис Хадсон была бы очень вами довольна.
Он щелкнул языком и поднялся.
– Ну что ж, попробуем их?
Спустя некоторое время мы вновь были возле камина, разжившись несколькими квадратными ярдами марли, большой катушкой лейкопластыря и бутылкой с антисептическим раствором. Я налила ему полный бокал бренди. Когда он снял рубашку, я поняла, что нам потребуется почти вся марля. Я еще раз наполнила его бокал и приготовилась к делу.
– Конечно, было бы лучше, чтобы это сделал Уотсон.
– Если бы он был сейчас здесь, то, без всякого сомнения, мы бы так и поступили. Но его здесь нет, поэтому делай все сама. – Он выпил второй бокал бренди, и я налила ему третий, после чего взяла в руки ножницы.
– Лично я убедилась на собственном опыте, что можно отвлечь сознание от боли, если переключиться на какой-нибудь посторонний раздражитель. Ага, вспомнила. Холмс, расскажите мне историю короля Богемии и Ирен Адлер. – Холмс редко терпел поражение, но эта дама провела его с легкостью. Ее фотография стояла на его книжной полке, как бы напоминая ему о давнем деле, и рассказ о Той Женщине должен был непременно отвлечь его, помочь выдержать перевязку.
Сначала он отказался, но когда я начала отрывать кусочки пластыря, бинтов и кожи, он заговорил сквозь стиснутые зубы:
– Все началось весной 1888 года, если не ошибаюсь – в марте, когда ко мне явился король Богемии и попросил меня – о Боже, Рассел, может, оставишь мне немного кожи? – попросил меня ему помочь. Дело в том, что он связался с женщиной, которая совершенно не подходила для династийного брака. Она была оперной певицей. К его несчастью, она его любила и отказалась вернуть фотографию, на которой они были запечатлены вместе. Эту фотографию ему было необходимо получить, и для этого он нанял меня.
По мере того как я делала свое дело, рассказ Холмса прерывался стонами, а над его бровями появились капельки пота. Я закончила прежде, чем он завершил рассказ, и потому он продолжал, пока я возилась с его окровавленной рубашкой. Завершив свой рассказ финальным описанием того, как Ирен и ее новый муж обвели вокруг пальца и детектива и монарха, Холмс допил остаток бренди и, тяжело дыша, уставился в огонь.
Я повесила выстиранную рубашку сушиться поближе к огню и повернулась к измотанному человеку, сидящему рядом со мной.
– Вам бы немного поспать. Ложитесь на мою кровать... нет, я не желаю ничего слышать. Вам надо полежать на животе некоторое время, кресло для этого не подходит. Никаких возражений – я призываю вас отбросить галантность и застенчивость во имя рациональной необходимости. Идите.
– Опять я потерпел поражение. Ну что ж, сдаюсь, – проворчал он и направился за мной. Я разобрала постель и помогла ему лечь, после чего осторожно натянула на его голые плечи одеяло.
– Спокойной ночи.
– Завтра тебе надо будет переодеться в молодого человека. Надеюсь, у тебя есть что-нибудь подходящее, – сказал он, уткнувшись лицом в подушку.
– Конечно.
– Возьми маленький рюкзак с самым необходимым. Если придется скрываться долго, купим новую одежду.
– Я сейчас же все соберу.
– И напиши записку для мистера Томаса, что ты уехала на несколько дней, так как узнала, что мистер Холмс тяжело ранен.
– Хорошо. Спите.
Я написала записку, в которой еще попросила мистера Томаса позвонить Веронике Биконсфилд и сказать ей, чтобы она не встречала поезд, которым я должна была приехать, и села заплетать волосы, которые наконец-то высохли. (Единственное неудобство, связанное с длинными волосами, – их мытье
