– Рассел, уверяю тебя, что все не так плохо, как тебе кажется.
– Холмс, судя по вашему лицу, ваша печень сильно сдает, а по вашим глазам видно, что вы не спали несколько дней. – Я удивилась, почувствовав, что моя кровать трясется, и только тут поняла, что он давится от смеха.
– У старика остались в запасе кое-какие хитрости. Рассел, на корабле я обнаружил много специй и взял чуть-чуть, желтого цвета. И если слегка потереть ими глаза, то краснота сохранится надолго. Уверяю тебя, я себе не враг.
– Но вы ничего не ели за последние несколько дней, и вы слишком много пьете.
– Алкоголь уходит в основном в раковину, за исключением небольшого количества, для запаха. А что касается еды, то я разрешу миссис Хадсон откормить меня, когда мы вернемся. Видишь ли, Рассел, как только я сойду с трапа, все должны увидеть, что я разбит и подавлен и что мне все безразлично.
– Что ж, но мне необходимы гарантии того, что вы будете беречь себя в мое отсутствие. Я не могу допустить, чтобы вы себе навредили.
Он улыбнулся.
– Я обещаю. Могу даже пообещать, если хочешь, стирать свои носки по вечерам.
– В этом нет необходимости, Холмс. Миссис Хадсон справится с этим лучше.
Мы вернулись в Лондон серым утром, загорелые и утомленные постоянными ссорами. Я стояла одна на палубе, глядя на приближающийся город, и чувствовала неловкость по отношению к капитану и команде, которая за моей спиной готовилась к швартовке. По мере приближения я начала различать знакомые лица на берегу. Уотсон взволнованно искал глазами Холмса, Лестрейд стоял чуть позади, недоумевая, куда же он подевался. Майкрофт держался в стороне с ничего не выражающим лицом. Они приветственно помахали мне, как только мы причалили, но я не ответила. Едва был спущен трап, я подхватила свои сумки и, опустив глаза, устремилась на берег. Уотсон протянул руку, а Лестрейд окликнул меня:
– Мисс Рассел!
– Мэри? Мэри, подожди, что случилось?
Я повернулась и, не глядя на Майкрофта, холодно бросила:
– Да?
– Куда вы? В чем дело? Где Холмс?
Я заметила какое-то движение на палубе и, повернувшись, встретилась глазами с Холмсом. Он выглядел ужасно. Серые глаза блестели в глубине красных глазниц, желтая кожа обвисла на скулах, воротник рубашки был мятым, пуговица на жилетке расстегнута. Я собралась с силами и едко произнесла:
– Вот он, джентльмены, великий мистер Шерлок Холмс. Спаситель народов, величайший ум века, дар Божий человечеству. Джентльмены, я оставляю его вам.
Наши глаза встретились еще раз, и я увидела в них тень одобрения и понимания. Резко развернувшись на каблуках, я пошла прочь. Уотсон, должно быть, захотел вернуть меня, потому что до меня донесся насмешливый голос Холмса:
– Пускай идет, нам с ней не по пути. Она хочет оставить свой след в этом мире, разве вы не видите? – Он повысил голос до крика мне вслед. – И я не завидую мужчине, который с ней столкнется!
Я завернула за угол и поймала кеб. После этого я не видела Холмса два месяца.
Глава 15
Разделение
Она одна в этом мире, средь пробуждающейся весны.
Вернувшись в Оксфорд, я с головой погрузилась в учебу. Я пропустила больше месяца, и хотя программа в Оксфорде не очень-то связана с присутствием на лекциях и семинарах, однако непосещение отмечается и учитывается. Мне повезло, что моя преподавательница математики чем-то болела, а та, что вела греческий, по каким-то причинам задержалась после Рождества. Я быстро повысила свой рейтинг в глазах оставшихся преподавателей и, к своему собственному удивлению, почувствовала, что наверстала упущенное.
Я изменилась в ту весну. Во-первых, я больше не носила брюки и ботинки, зато пополнила свой гардероб дорогими платьями и юбками. Мы разошлись с Ронни Биконсфилд, зато я пыталась завязать приятельские отношения с другими девушками моего возраста. Их общество мне нравилось, хотя порой и не хватало терпения общаться с ними подолгу. Я стала много гулять одна по Оксфорду и его окрестностям и ходить в церковь, где просто сидела и слушала. Как-то я даже пошла на концерт с тихим молодым человеком, с которым мы вместе посещали лекции. Мы слушали Моцарта, играли хорошо, но я очень устала в тот день и заснула на середине. Молодой человек больше меня не приглашал.
Я стала меньше есть, работала в основном по утрам, порой, чтобы уснуть, позволяла себе бренди. Другими словами, я стала больше походить на Холмса. Он любил все человечество, которое не могло ни понять, ни принять его, теперь и я превратилась в подобную ему мыслительную машину.
Холмс пребывал в мире и покое у себя на юге. Миссис Хадсон вернулась из своего путешествия в конце февраля. Ее первое письмо было коротким, она была потрясена тем, в каком состоянии находился Холмс. В своих письмах она не просила и не обвиняла, но это ранило меня еще больше, особенно когда она просто сообщала, что однажды Холмс вообще не ложился спать или стал поговаривать о продаже своих ульев. Лестрейд приставил охрану к его коттеджу и пытался сделать то же для меня, но я отказалась. Я не верила в то, что кто-то из людей Лестрейда мог бы защитить меня лучше, чем я сама, кроме того, их постоянное присутствие было бы невыносимым.
Уотсон также писал длинные трогательные письма, касающиеся в основном здоровья Холмса. Однажды он приехал в Оксфорд навестить меня. Я вытащила его на длинную прогулку, чтобы не сидеть и не смотреть ему в глаза. В конце концов, замерзший, он уехал в сопровождении своего телохранителя.
Зима после теплой Палестины казалась очень холодной. Я читала свою Библию, думала об Олоферне и
