— Я думаю, что парашютоукладчики не виноваты, — докладывал ему свои соображения Неводов. — Почему чехлы протыкали шприцем через вентиляционные отверстия? Потому что не имели времени или не могли быстро открыть запертые шкафчики. А у обоих подозреваемых имеются ключи, они могли все сделать чище.
— Согласен. Но, может быть, они и рассчитывали на такие рассуждения?
— Возможно, только в любом случае это похоже на самоубийство.
— Не скажи!
— Есть косвенные улики против другого… Карандаш принадлежит Шейкину. Укладчик говорит, что видел Шейкина несколько раз около их сарая, но присутствия его в парашютной комнате не подтверждает. Вот это, — Неводов положил перед полковником стеклянный осколок, — часть медицинского шприца. Предварительный анализ показал, что в нем была аккумуляторная кислота. Осколок нашли в куче мусора рядом с общежитием, где живет Шейкин.
— Шерлок Хо-олмс! Молодчага, Неводов, молодчага! Но ты, я вижу, устал. Зверски устал. Приказываю отдыхать. Я покопаюсь сам… Погоди… Как ты думаешь, проникший в парашютную комнату где мог спрятать шприц?
— В кармане, в сумке… да мало ли куда его можно сунуть!
— Иди, Неводов, иди. Когда надо, позову.
К вечеру лейтенанта Шейкина арестовали. Во внутреннем кармане его летной куртки нашли дырочку, проеденную аккумуляторной кислотой. Временно его посадили на гауптвахту в караульном помещении.
Василий Тугов провожал Татьяну до общежития зенитчиц. Душная ночь обволокла землю, размытые силуэты домиков сонно моргали подслеповатыми окнами, где-то далеко устало ухал филин. Дорога пахла пылью.
— Давай не на прямую, а нашим путем, а, Таня?
Они повернули и тихо побрели к реке. У воды посидели, послушали плеск рыбы. Таня разулась, забрела в парную воду, вытянула смутно белевшую лилию.
— Пошли? — Трава приятно грела голые ступни, и Таня шла медленно, коротенькими шажками. — Что будет, а? Ты веришь, Вася?
— С Женькой разберутся — все будет в ажуре.
— Война. Могут и…
— Брось! И так тошно! Ты в прошлый раз говорила, что капитан напал па след. Вот бы помочь ему расколоть гадов!. Ну что ты суешь мне мокрый цветок в лицо!
— Я хотела в кармашек… Поцелуй меня.
— Поздно уже. — Тугов поцеловал девушку, снял ее руки с плеча и, включив фонарик, посмотрел па часы. — Без десяти двенадцать. Ругать не будут?
— А я почти дома! — Таня встала на цыпочки и прильнула губами к его чуть шершавой и теплой щеке.
Когда сухо щелкнули два пистолетных выстрела, а потом длинная автоматная очередь вспугнула тишину, Неводов выскочил из землянки и, кромсая темноту белым лучом фонаря, побежал.
— Стреляли в караулке! — вдогон крикнул часовой.
В караульном помещении были распахнуты все двери, комната, отведенная для трапезы, забита солдатами. Неводов приказал всем, кроме начальника караула, выйти.
За столом, положив голову на левую руку, будто спал Евгений Шейкин. Правая рука откинута, до локтя засыпана рисом из перевернутой миски. Неводов приподнял его голову — над правым ухом сильно кровоточила длинная рваная рана.
Начальник караула растерянно докладывал:
— В двадцать три я сменил посты, и ребя… то есть бойцы отужинали по расходу. Потом вывели арестованного. Сначала он пошел по нужде, потом сел есть.
— Почему поздно?
— Так заведено: губарей кормить в последнюю очередь. Ну, вот сел он, проглотил пару ложек, и тут в окно сразу пульнули два раза. Первая пуля в него, а вторая вон приклад у автомата расщепила. Я поднял ребят по тревоге, обшарили кусты, но темень, хоть глаз коли, товарищ капитан. Сообщил дежурному.
Над военным городком выла сирена боевой тревоги.
— Когда стреляли?
— В двадцать три часа пятьдесят минут.
— Окажите первую помощь и вызовите врача. Рана не опасная. Болевой шок. — Неводов подошел к пирамиде и рассматривал расщепленное ложе автомата. — Распорядитесь оцепить кусты и никого не допускать к ним до утра. Усильте патруль. Дайте нож, старшина!
Неводов отодвинул пирамиду и стал расковыривать стену. Куча глиняно-соломенной трухи выросла до полуметра, когда на ладонь капитана улегся тусклый медный кусочек.
В караулку вошел запыхавшийся лейтенант Тугов. Увидев окровавленного Шейкина, остолбенел, шагнул к нему с протянутыми руками.
— Не надо, Василий Иванович, — спокойно, даже вяло остановил его Неводов. — Оживет… Вот возьми пулю, к утру собери все пистолеты у личного состава и сдай армейскому эксперту. Хотя пуля вроде от «вальтера»… Ты старый муровец, знаешь, как все делается.
Выходя из караулки, Тугов почти столкнулся в дверях с полковником Кроновым. Тот отстранил его рукой и пропустил вперед санитаров с носилками. Посмотрел на раненого, взял Неводова под руку и вывел из караулки:
— Пойдем к тебе.
В землянке Кронов оседлал стул, положил руки на спинку.
— Ну, как настроение? — спросил он. Неводов махнул рукой. Кронов положил тяжелую голову на руки. — А ведь это не все… В двадцать три пятьдесят работал передатчик. Здесь, в городке, работал. Передал: «Единица, единица, единица, единица, тройка». Понял? Давай думать.
— Время выстрелов и передачи совпадает?
— Как видишь.
Неводов пододвинул к себе лист бумаги.
Выписанный на бумажку текст цифрограммы гипнотизировал. Что значили цифры? Передача с самолета исключается. Стреляли и передавали. Один? Двое? Тот, кого он подозревал, спал. Тогда есть другой? Обязательно есть, и он должен иметь отношение к событиям, пусть косвенное, пусть незначительное, но должен.
Неводов посидел недвижимо, потом написал на листе:
