Полковник Кронов, следивший за рукой Неводова, ткнул пальцем в фамилию Тугова:
— Проверь! А Шейкин — точно!
…Едва забрезжил рассвет, Кронов и Неводов пришли на место происшествия. Обстановка прояснилась сразу. Некто в новых кирзовых сапогах (такие недавно получили большинство летчиков) стоял, скрытый кустами, в двадцати метрах от караульного помещения, против окна. Линия полета пули, проведенная зрительно от места попадания через отверстия в окне к предполагаемому глазу стрелявшего, указывала на средний рост человека. Стреляные гильзы лежали у корневища куста. Метрах в пятнадцати валялся пистолет системы «вальтер».
Следы преступника вели к дороге и там исчезали на твердом накатанном грунте.
Пока эксперт возился с оружием, гильзами и следами, полковник Кронов позавтракал, перечитал «дело Тринадцатого» и начал расследование. Им были допрошены многие, в том числе пришедший в сознание Шейкин и лейтенант Тугов. После разговора с ними он приказал позвать Неводова.
— Товарищ полков…
— Давай без солдафонства! — поморщился Кронов. — Подумал я тут… За основу взял твою версию и расчеты. Ты подошел вплотную к Шейкину. Логично. Правда, голых фактов нет, по есть железные косвенные. Вот смотри. Карандаш Шейкина. Ну? Чего молчишь? — нахмурился полковник.
— Слушаю вас.
— Я тебя не слушать пригласил, а возражать! Скажешь, могли подкинуть, старый, мол, прием… А дырка в его кармане от аккумуляторной кислоты? А осколок шприца перед его дверью? И, наконец, на рукоятке «вальтера» следы двух его пальцев! Да, его! И это значит, что он совсем недавно держал «вальтер» в руках. Понимаешь? Он и стрелявший в него из одной компании… Как много улик, Неводов, правда?
— Смущает?
— По правде, да… Но давай восстановим события так, как вижу их я. Диверсия с парашютами с целью вывести из строя несколько асов и ослабить и даже обезглавить дивизию. Арестован Шейкин. На его молчание не надеются, поэтому пытаются убрать и одновременно радируют, а я расшифровываю: «Остался один», и подпись: «Тринадцатый».
— Возможно.
— Именно так по логике событий. Ведь передатчик, как мы решили, автоматический и его можно настроить на цифрограмму заранее… Кто же этот второй, а вернее, Тринадцатый? Пока мы его не знаем. Но я думаю — Тугов.
— Далеко не уверен, товарищ полковник!
— Понимаю! Понимаю, Неводов… Тугов едва выжил в бою за переправу. Тугов имеет алиби — в двадцать три пятьдесят он целовался с твоей радисткой. Тугова ты пригрел у себя, а прежде тщательно проверил… Но размер его сапог точно такой же, как у стрелявшего в Шейкина.
— Таких сапог в дивизии десятки.
— Но имен владельцев этих сапог нет в твоем списке, Неводов!
— Зачем же тогда Тугов принес осколки от шприца? Потопить Шейкина?
— Я не волшебник, не знаю… — Кронов развел руками. — Но у меня нюх, интуиция. Подумай… И если ты подтвердишь мою версию и мы возьмем Тугова, дело кончено!
— А передатчик?
— Он больше не будет загаживать эфир, Неводов. Без человеческих рук он — железка, а руки оторвем! И доложим в Центр.
— Вина Тугова мне представляется миражем, и к тому же вы игнорировали мои соображения о просачивании секретных сведений из штаба.
— Языки, Неводов! С языков капало, а они собирали… Шейкин отдышится и заговорит. Через недельку я рассею твои сомнения.
Выздоравливавший Шейкин не признавался. Он ругал следователей и вообще вел себя возмутительно, часто повторял вычитанное где-то выражение «презумпция невиновности». Зато, взявшись за Тугова, Неводов удивился проницательности старого полковника. Одна из девушек-зенитчиц, жившая вместе с Языковой, вспомнила, что в ту тревожную ночь Татьяна вернулась домой не в двенадцать, а в половине двенадцатого. Это же подтвердила и дневальная по общежитию. Часы зенитчиц и Тугова ходили точно, и, проверив это, Неводов заподозрил, что Тугов специально ввел Татьяну в заблуждение, чтобы иметь алиби. Инсценировав болезнь радистки, Неводов попросил Тугова немного Поработать на рации с соседними отделами СМЕРШа. Татьяна, слушавшая его голос издалека, признала «голосом немца в эфире». Но, узнав, что это говорил Василий Тугов, наотрез отказалась подписать акт опознания.
Пришел пакет из Центра. И вот перед капитаном желтоватый лист с полным текстом цифрограмм. Он сначала нетерпеливо пробегает их глазами, потом читает вдумчиво, почти по слогам:
«Не торопись, не торопись, не торопись», — твердил себе Неводов, подтягивая поясной ремень и поправляя кобуру с пистолетом. Телефонную трубку он взял осторожно, сначала проведя пальцами по черному эбониту.
— Я восьмой… Комбат, срочно давай мотоцикл. Свой, свой гони!.. Вот так-то лучше! Верну скоро!
Неводов ждал мотоцикл у двери. Завидев, побежал навстречу. Высадил водителя, вскочил в седло и крутанул рукоятку газа. Мотоцикл прыгнул вперед. Капитан вцепился в руль, почти лег на бак. Он летел к самолетам, чтобы утвердиться: Шейкин или Тугов? А может быть, тот и другой? Предпоследним летел Тугов, а белая полоса может быть на самолете Шейкина! Да и место в строю могли перед вылетом поменять.
На аэродроме он быстро пошел вдоль стоянок самолетов. За ним торопился инженер полка.
— Нам надо найти штурмовик с белой полосой на стабилизаторе. Смотри, инженер, в оба, не пропусти!
— Один я знаю, капитан. Белая полоса получилась при мелком ремонте. Заклеили две пробоины в передней части стабилизатора, замазали меловой шпаклевкой, а закрасить не успели. Так и летал.
— Кто ходил на нем бомбить понтонный мост?
— Лейтенант Тугов. В отличие от других машин, он привез всего две пробоины, да и те винтовочные, а бог не помог: через стекло — и в грудь.
— Боже — справедливый старик, инженер. А вот еще самолет с белым хвостом.
— Этот вчера только мазали.
— Все, инженер, поехал я! — И, уже трясясь в седле трофейного «БМВ», Неводов крикнул: — Спасибо, старина! Большое спасибо!
Мотоцикл мчался к зданию штаба дивизии, заставляя шарахаться в стороны встречных.
Пропыленный с ног до головы, Неводов взбежал На второй этаж, откозырял дивизионному знамени и настойчиво постучался в дверь кабинета Смирнова.
— Что случилось, капитан? В таком виде…
— Нужна ваша помощь, товарищ генерал.
— Говорите.
— Кто из штабных знает о работе по выявлению неизвестного радиста?
— Наверное, все, — улыбнулся Смирнов. — Я понимаю, что это плохо…
