Дорохов взглянул на часы, шел третий час дня.
— Когда удобнее побывать у Афанасьева?
— Удобнее всего сейчас, — не задумываясь, ответил Козленков.
— Тогда идемте.
В саду городской больницы Дорохов и Козленков отыскали начальника уголовного розыска. Ему запретили спать после обеда, и он, устроившись в беседке, сидел с пачкой газет. Большой, довольно грузный, такого же возраста, что и полковник, Афанасьев, видно, ждал их прихода. После знакомства и обмена положенными в таких случаях любезностями майор сам начал разговор:
— Очень рад вашему приезду, Александр Дмитриевич. Чувствую, что мои сыщики с этим делом запутались, а сам сделать ничего не могу. Перед ноябрьскими хотел грипп перехитрить, не обратил на простуду внимания, так с тех пор никак не выкручусь. Приду, немного поработаю, и опять то сердце, то давление. Сейчас врачи обещают, что еще дней десять-пятнадцать — и выпишут. — Афанасьев в шутку поплевал через левое плечо, улыбнулся: — Не сглазить бы… Насчет Лаврова. Обоих я их знаю. Олега похуже, а Сережку Славина с детства. Раньше мы в одном бараке жили. С его отцом вместе в сорок первом ушли на фронт. В сорок четвертом вернулся я домой с белым билетом. Сережке уже три года исполнилось, а отец погиб, даже не узнав, что у него сын родился. Как подрос этот пацан, беды с ним Степановна натерпелась вдосталь. Да и мне досталось. После демобилизации я в уголовный розыск пошел. Сбежит Сергей из дому, соседка в слезы — и ко мне. И мы его ищем. То из Ленинграда его привезут, то из Белоруссии. Поначалу всё ездил отца искать, а потом воровать стал. Дважды в колонии побывал. Мать извелась с ним вся, аж поседела. Уговорил я нашего военкома и за полгода до срока отправил Сергея в армию. Домой вернулся он совсем другим человеком. Посерьезнел. Стричь, брить научился. И у Сергея это дело пошло. Стал приличным мастером. Я его несколько раз проверял. Думаю: как у него со старыми делами? Но нигде ничего. Выпивать иногда выпивал, в картишки поигрывал по мелочи. Года два назад мы с ним откровенно поговорили. Видно, передали ему дружки, что я им интересовался. Так он подошел ко мне на улице и говорит: «Вы, дядя Боря, не беспокойтесь, я больше в тюрьму не сяду, то все по молодости было». Степановна, мать Сережки, как встретит меня, все сына нахваливает: то он ей то купил, то другое. Зарплату и там приработки какие все до копейки отдавал. Что тут произошло, никак в толк не возьму.
Афанасьев помолчал, потянулся к сигаретам, что возле себя на скамейку положил Дорохов, потом отдернул руку и снова заговорил:
— У нас в уголовном розыске народу раз-два и обчелся. Я, Киселев и три инспектора. Одного из них вы знаете, — он кивнул в сторону Козленкова, — другой в отпуске, а третий уехал сдавать экзамены, в юридический поступает. Киселев у нас на розыскных делах постоянно сидит. Два других инспектора текущими делами занимаются, а мы с Николаем взяли себе работу с молодежью. Не знаю, как вы думаете, а я считаю — важнее этой работы у нас нет. Не будет правонарушителей среди несовершеннолетних и молодежи — меньше окажется матерых преступников. Ворами да грабителями становятся-то не сразу. Частенько первые шаги еще в детстве. Начинается с ерунды, с какой-нибудь мелочи, повзрослели — за более крупное взялись. Смотришь, чуть ли не на глазах вырос преступник. Тогда его куда труднее исправлять. Простите меня за прописные истины, но не все их понимают.
Афанасьев говорил с жаром, разнервничался, и Дорохов пришел ему на помощь:
— Я полностью с вами согласен, Борис Васильевич.
— Это хорошо. А то есть такие, что думают иначе: говорят — нечего с ними цацкаться. Слишком, мол, гуманны. В тюрьму нужно их сразу, тогда живо исправятся. А ведь среди таких парней есть много хороших, только жизнь у некоторых, бывает, не так складывается. А ты попробуй не допусти до плохого мальчишку, останови вовремя! Вот мы с Козленковым с ними и цацкаемся, — усмехнулся майор и уже более спокойно продолжал: — Может, не всегда удачно. Что касается дружинников, то это основные наши помощники. Лаврова я помню. Стоящий, справедливый. Я ему несколько раз серьезные задания давал.
— Может, за эти задания с ним и хотели свести счеты? — спросил Дорохов.
— Все может быть, Александр Дмитриевич, но при чем здесь Славин? Он у меня ни разу ни по одному делу даже косвенно не проходил. Если Сергей действительно решил расправиться с Лавровым, то для этого должны быть веские основания… Крючкова не нашли? — обратился майор к Козленкову.
— Нет, Борис Васильевич. У него через четыре дня кончается отпуск. Приедет — поговорим.
— Знаете, Александр Дмитриевич, Степан Крючков, по-моему, должен пролить свет на все это дело. Парень разбитной, общительный, но с душком. Вам про беседку в сквере рассказывали? Так он там в первой пятерке. Любит выпить, не прочь подраться, хотя теперь ему по возрасту уже и не полагалось бы. С Лавровым они приятели, хотя как эта дружба сложилась, я себе и не представляю. Степан судился за хулиганство, но кражами не занимался, я проверял. Года три назад была тут у нас воровская группка, так его однажды приглашали на дело, но Крючков не только отказался, а этих ребят отговаривал. Мне потом об этом один из участников рассказывал. Я вызывал Крючкова, спрашивал. Он буркнул, что запамятовал, и все. Кстати, Коля говорил мне, что на месте происшествия была какая-то супружеская пара, забыл их фамилию. Вы с ними не разговаривали?
— Нет.
— Может быть, следует вам самому побеседовать? Может, они какие-нибудь детали припомнят?
— Поговорю обязательно.
— И еще, Александр Дмитриевич, просьба у меня к вам: кража из магазина висит; может, выберете время, посмотрите… А то покоя она мне не дает.
— А я уже сегодня просил Киселева дать это дело. Обязательно познакомлюсь.
— Кстати, как вам показался наш старший инспектор?
— Прямолинейный он какой-то и уж больно сухой.
— Не так сухой, как упрямый, но розыскник отличный и, в общем-то, человек совсем не плохой. Мы с ним вместе давно трудимся. Подправлять иногда приходится.
Майор взглянул на часы и встал:
— Вы извините меня, товарищ полковник, но здесь процедурная сестра строже армейского старшины. Опоздаю на процедуру — она всем врачам нажалуется.
Дорохов и Козленков проводили Афанасьева к большому, четырехэтажному больничному корпусу и, попрощавшись, ушли.
Вечером, около семи часов, к Дорохову пришли дружинники. Их привел начальник штаба. С парнями были две девушки — Зина Мальцева и еще другая, та, что вчера в штабе стояла в сторонке. Александр Дмитриевич про себя отметил, что большинство ребят он видел вчера, но были и незнакомые. Рогов протянул полковнику список, где значилось двадцать четыре фамилии:
— Штаб нашей дружины выделил вам в помощь свой актив.
Дорохов еще раз оглядел собравшихся. Все сидели чинно, настороженно, видно понимая, что им предстоит важное дело.
— Вот что, друзья, мне нужна ваша помощь. Нужно обойти квартиры во всех трех домах, во дворе которых все произошло, и поговорить буквально с каждым жильцом. Тех, кого не будет сегодня, придется навестить завтра. Но самое важное — не пропустить ни одного человека. Нужно отыскать всех, кто пришел в тот вечер домой после одиннадцати, и побеседовать. Может, кто-нибудь видел во дворе Лаврова или Славина, а может быть, и еще кого-нибудь. Нужно узнать, не подходил ли кто-нибудь к месту убийства, что они видели. Постарайтесь выяснить, не было ли у кого-нибудь в тот вечер гостей, когда они разошлись и где живут. О ноже спрашивайте осторожно, лучше в конце разговора. Я бы на вашем месте беседовал спокойно, вежливо. Думаю, вам следует отправиться парами. Сейчас мы раздадим вам списки квартир. Побывать нужно в каждой. Если есть вопросы ко мне, пожалуйста!
— Есть, — поднялся во весь свой огромный рост Семен Кудрявцев. — А как быть с теми, которые нам что-нибудь расскажут про нож или драку? Приглашать к вам сюда?
— Не надо никого никуда приглашать, товарищ Кудрявцев. Поговорите, самое основное запишите, если сомневаетесь, что не запомните, и доложите.
— А что делать, если нас в квартиру не пустят? — спросила Елена Павлова.
— Тогда пригласите с собой управляющего домом, участкового инспектора, на время вашей работы ему приказано постоянно находиться во дворе.
