Мертвые ящеры лежали так, будто умерли час назад. Рум. Время идет как-то по-своему.
Желтое пятно приблизилось. Обрело очертания.
На невысокой – по грудь человеку – возвышенности лежал золотой дракон. Взгляду были доступны только морда и передние лапы, неожиданно напоминающие львиные лапы сфинкса.
С приближением к дракону становилось светлее.
Даже не было страха.
Веки дракона дрогнули.
«Да», – сказал он.
Он не издал ни звука, и в голове Николая Степановича не звучал голос – просто почему-то ясно было, что дракон только что сказал «да».
– Что значит «да»? – спросил Николай Степанович.
Он уже вроде бы не шел вперед, но все равно приближался к дракону все ближе, и ближе, и ближе. Гусар стоял рядом с ним, прижавшись к колену, и дрожал напряженно.
«Да – это мой конечный ответ. На череду вопросов, которые ты задашь. Которые есть один- единственный главный вопрос».
– Тогда скажи мне свое имя.
«На самом деле у меня нет имени. Я – золотой дракон Дево, но «Дево» здесь – не имя, а знак принадлежности. Я принадлежу Дево. Которых нет».
Странно – они уже стояли, упершись в возвышение, на котором лежал дракон, а он все еще продолжал приближаться, будто бы выплывая из темноты…
– Почему же ты жив?
«Я не жив. Я золотой дракон. Я просто есть».
Дракон еще приподнял веки, и в черном зеркале глаз Николай Степанович увидел себя и Гусара, маленьких и изогнутых, как отражения в хрустальном бокале, и тогда он решительно поставил бокал на стол и посмотрел на Фламеля.
– Так удобнее беседовать, – улыбнулся Фламель.
Они сидели в «африканской комнате» и пили стариннейший, двадцать третьего года, «Мартель», завалявшийся в подвалах Фламеля. Две бутылки его, в паутине и пыли, гость принес и выставил, улыбаясь, на стол. Гусар, встретивший его настороженно, теперь расслабился и лежал рядом с террариумом, слушая неумолчную возню проглота.
– Я понимаю, что удобнее, – сказал Николай Степанович. – И все-таки я для начала хотел бы уяснить…
– Попробую, – сказал Фламель. – Тысячу лет не пил такого коньяка… Что сказать? Слуги, домовые и призраки пережили хозяев дома, но продолжают накрывать на стол, прогонять злых духов и пугать мышей… звенеть цепями в сводчатых подвалах… Вы меня понимаете?
– В основном. Собственно, что-то подобное мне мерещилось. Но конкретно…
– После Великой войны остались всего две расы. Они условились, что усыпальницы будут находиться на противоположных полюсах планеты, что искусственные существа, которые должны заботиться о целостности усыпальниц, не будут похожи ни на одну из рас – и даже при их необыкновенной способности изменять внешность они не смогут принять вид ни Дево, ни Сора. Эти существа – мангасы – имеют не только интеллект, сравнимый с интеллектом их Творцов, но и мощнейший инстинкт, программу, которая может при необходимости подчинять себе интеллект, направлять его на исполнение Цели… Да, это было обусловлено, но и Сор, и Дево втайне друг от друга заложили в некоторых мангасов, еще в зародыши, в яйца – чтобы невозможно было обнаружить, – программы уничтожения усыпальниц противника. Да, война продолжалась. Ледниковый период, вызванный Большой войной, подходил к концу, когда выяснилось, что обе усыпальницы уничтожены. Создатели довели до конца дело своей жизни… Хотите знать, что собой представляла их цивилизация?
– Вы не поверите, – сказал Николай Степанович, – но – совершенно не хочу.
– Хм… Что ж, определенная мудрость в таком подходе есть. Впрочем, если передумаете и решите узнать что-то подробнее – я всегда к вашим услугам. Для непредубежденного ума тот уклад жизни имел свои прелести… Один дуэльный кодекс чего стоил. Дуэль была важнейшим государственным институтом… Да, вы же сказали, что не желаете ничего знать о них.
– Именно так.
– Тогда я возвращаюсь к временам позднейшим. Подходил к концу ледниковый период, мангасы – кто-то в образе змей, кто-то – обезьян, – несли службу… и вдруг удар: Создатели мертвы. Умом мангасы все могли понять, но – инстинкт, но – программа… Это было сильнее. И мангасы, зная о том, что жизнь их отныне бесцельна, продолжали вести себя так, как будто Создатели живы и лишь по каким-то высшим причинам медлят с выходом. Даже себе мангас не мог признаться в том, что Цели Жизни более не существует. При этом все прекрасно зная. Представляете коллизию?
– Очень человеческая коллизия. Наблюдал многократно.
– Так ведь оттуда и пошло… Думаю, вы способны представить себе, что именно может изобрести изощренный разум, с этой коллизией разбираясь?
– Миллион вариантов.
– И еще тонкость: разум, не знающий лжи.
– М-м…
– Скажем, мать, потерявшая младенца, начинает нянчить куклу… Вы уже догадались?
