стиле американской казармы, а тут – на тебе…
– Конь в пальто скачет, – объявил Филя.
Между самолетами неслось нечто в комбинезоне и с черным от машинной грязи лицом.
– Я приказал что? Я приказал прибыть Первому и Второму, гром, молния и четыре свиньи вам в жопу! Вы кто такие?
Я поднялся с сиденья и одним движением плеча скинул плащ.
Явление генеральского мундира по эффекту могло быть сравнимо разве что с ударом конского копыта в лоб. Существо в комбинезоне повисло в воздухе, хватаясь не то за кобуру, не то за сердце.
– Болван, – сказал я. – Нет, вы хуже болвана: вы паникер. Вы намеревались израсходовать оружие возмездия на отражение мелкой неприятельской атаки. Расстрелять, – кивнул я Филе.
Как-то очень внезапно мы оказались в молчаливом полукольце людей в таких же грязных комбинезонах и с понурыми физиономиями давно и безнадежно бастующих английских шахтеров.
– Я… исполнял приказание… – выдавил из себя приговоренный.
– Нюрнбергский трибунал признал, что исполнение преступного приказа не является смягчающим обстоятельством для подчиненного, – сказал я. – Всем разойтись по местам. Унтершарфюрер, исполняйте.
Филя взял приговоренного за шиворот и вынул из его кобуры «вальтер».
Тут под потолком захрипел динамик, и до боли знакомый пронзительный голос завопил:
– Веркау, что вы там копаетесь? Эскадра уже миновала второй пост!
– Разрешите связаться с начальством, бригадефюрер? – Чумазый Веркау почуял возможность избежать расстрела за преступление, которого не совершал. – Это директор! Это он приказал! Он меня и после смерти…
– Солдаты! – вскричал я. – В то время как ваши братья в горах Тироля ведут неравную борьбу с жидо- большевистскими полчищами и примкнувшими к ним финансовыми олигархиями, вы, окопавшись в безопасной и уютной Антарктиде, ковали оружие возмездия! И вот в решающий час, когда осталось всего лишь нанести последний решающий удар по врагу, поразив его в самое его ядовитое сердце, паникеры в штабе, пользуясь болезнью фюрера, готовы пожертвовать всем ради спасения своих жалких потрохов, за которые в базарный день последний нищий не даст и двух пфеннигов! Это измена! Но мы знаем, как следует поступать с изменниками! Они будут повешены на собственных кишках, а вокруг будут летать окровавленные чайки и кричать: «Смерть предателям! Смерть негодяям!»
Боже, подумал я, а ведь когда-то я был поэт…
Окровавленные чайки… надо же
– Веркау, – сказал я очень тихо. – У вас есть последняя возможность искупить вину перед отечеством. Унтершарфюрер, верните ему оружие.
– Что происходит, Веркау?! – завизжал из-под потолка Зеботтендорф, но Филя поднял ствол «шмайссера» и разнес динамик в мелкую пыль. Грохот очереди всех вдохновил.
…Мы неслись по коридорам, обрастая новыми вооруженными людьми. Воодушевленный Веркау, у которого даже из-под толстого слоя солидола на лице проступал нездоровый лиловый румянец, бежал впереди. Я незаметно замедлял шаг, позволяя обгонять себя, покуда мы с Филей не оказались в арьергарде.
– Налево, – сквозь зубы сказал я ему.
Неосвещенная штольня уходила слегка вниз. Шагах в тридцати от входа она была перегорожена легким щитом с калиткой. Я отворил ее потихоньку, и мы вошли в темное холодное пространство.
Лучи фонарей уперлись в матовую черную стену.
Наверное, так крот воспринимает штык лопаты, вонзившейся в почву и перегородивший спасительный туннель.
– Тупичок, – сказал Филя. – Надо бы назад выгребаться, командир.
– Покурим сначала, – сказал я. – Дадим кризису развиться.
– Если что, – сказал Филя, – можно и как в замке Ниренберг. Главное – чтобы за спиной никого живого не оставалось…
– Посмотрим, – сказал я, доставая портсигар.
Вдали ударили выстрелы, а через несколько секунд у входа в туннель послышались возбужденные голоса и отрывистые команды.
– Покурили, – сказал Филя и щелкнул зажигалкой. В две затяжки он всосал в себя «верблюдину» и взялся за автомат. – Главное, командир, никого за спиной…
И тут именно за спиной раздалось негромкое покашливание.
Мы разом обернулись. Ледяная корочка, покрывавшая нижнюю часть базальтовой стены, трескалась и осыпалась. Над полом загорелась и начала расширяться яркая полоска…
Кто-то медленно вынимал лопату.
Было уже совсем не до голосов по ту сторону калитки. Происходило нечто… Я почему-то ощутил себя куском стекла, по краю которого водили смычком.
Задвижка поднялась до половины нашего человеческого роста. Свет из-под нее казался металлическим, ртутным.
– Холодно там, – сказал Филя.
