Так ли уж в равных? Неизвестный мотоциклист действительно как с неба свалился, но только не для меня. После сообщения Колесова я словно о старом знакомом услышал. Вор-мотоциклист сидел в моем воображении со дня встречи с Егором Тимофеевичем. Как я собирался его разыскивать? Такой, казалось мне, обязательно будет хвастать перед приятелями, подбивать кого-нибудь в напарники. Полез-то он в первую попавшуюся квартиру. Поднялся до пятого, последнего этажа, — типичный прием случайного вора, вора “на час”, который, не зная обстановки, стремится обезопасить себя от нежелательных встреч, — позвонил и, убедившись в отсутствии хозяев, отжал дверь. В результате взял ерунду, да еще чудом разминулся с Игорем Саблиным, откуда ему было знать, что тот в лаборатории укороченный день работает? Я думал: не будет он больше рисковать один, начнет подыскивать дружков и… попадется. А если он решил продолжать в одиночку, только тактику изменил? Не наобум, а присмотревшись и хитро рассчитав и будущую выгоду, и вероятность риска. Маленький магазинчик, но ассортимент товаров в нем — универсамовский. Там можно купить сахар, масло, колбасу, халву, вино, консервы, чайную соду, мыло, зубную пасту и даже крем для обуви. В таких невзрачных с виду магазинах торговля бойкая, значит, и выручка солидная. А инкассаторы не приезжают, и напасть предстоит всего-навсего на женщину, да еще в идеальных для нападения условиях. Так оно и получилось, если бы не дружинники. Они ему все смешали. Тут не до денег, тут ноги унести. А преследователь не отстает, а до мотоцикла рукой подать, если им не воспользоваться, он выдаст быстрее любого соучастника. В такой ситуации третьего не дано: либо отсидеть за разбой, либо попытаться спастись, совершив новое преступление. Он выбрал второй вариант. Едва ли в ту секунду он думал о последствиях удара. Ему нужно было задержать дружинника, но ведь удар мог прийтись на сантиметр ниже.
Квартирная кража, разбой, попытка убийства… Пусть не убийства, пусть решимость избежать наказания любой ценой, вплоть до убийства. Последствия удара для жертвы были ему безразличны, ему важен был результат для себя; остановить погоню наверняка. Поэтому он бил в голову. Вор “на час” оказался грабителем и потенциальным убийцей?
“В одну упряжку впрячь не можно коня и трепетную лань…” Кража и разбой — составы преступлений, что и говорить, далеко отстоящие. А может быть, когда-то были далеко отстоящими, и мы продолжаем по инерции считать их таковыми? Давно уже канули в небытие все эти “домушники”, “медвежатники”, да и вообще исчезает тип преступника-профессионала. Нам все чаще приходится иметь дело с преступниками “на час”. Именно они как раз и способны сегодня нахулиганить, завтра взять то, что плохо лежит, а послезавтра… Послезавтра, если их не остановить, могут и на чужую жизнь посягнуть. И наряду с тем они где-то учатся, где-то работают, “состоят при деле”. В этой их внешней устроенности и заключается, по- моему, главная опасность. Они — “как все”, и эта способность к мимикрии одновременно и “защищает” и губит их. “Защищает” от контроля коллектива, наконец, общества в целом. Про таких обычно говорят: “Попал в дурную компанию”, или восклицают с недоверием, ахами, сожалениями… Но это уже на следующем этапе, когда отсутствие принципов, шарахание от одной цели к другой, незнание, да и нежелание соразмерить собственные возможности с потребностями, далеко не всегда только материальными, приводит их за черту, обозначенную уголовным кодексом. Случайно ли переходят они эту границу? Думаю, нет. Преступник “на час” — не случайный преступник по неосторожности или в силу какого-то исключительного стечения обстоятельств. Они знают, на что идут, знают, чего хотят, и умеют до поры до времени скрывать двойственность, полосатость своей жизни. Вот таким я и представляю себе его. Полосатым.
Но чем это знание поможет наладить систему проверки?
Ага, Белоцкий вернулся: я опять слышу его голос за стенкой. Его голос… А что, если?.. Сперва мысль кажется мне дикой.
Но мой список уменьшился всего на пятерых, и мысль, как-то форсировать проверку не только этих двадцати трех, но и всех остальных местных владельцев мотоциклов, полностью завладела моим воображением.
Первым моим намерением было посоветоваться с Кунгаровым. Однако еще до проходной я основательно поостыл. “Во-первых, — думал я, — нет уверенности, что Егор Тимофеевич помнит голос человека, с которым месяц назад обменялся несколькими фразами. Во-вторых, и так далее, сваливается куча вопросов, которые нужно заранее обдумать. Если я сам найду на них утвердительные ответы, мне удастся убедить Кун-гарова. Если нет… тогда и убеждать незачем”.
Но прежде всего я решил поехать к Егору Тимофеевичу. До встречи с ним нет смысла не только с кем-то обсуждать, но даже обдумывать эту идею с голосом дальше.
Егора Тимофеевича я застал во дворе. Он сидел на скамейке, недалеко от своего подъезда, в шинели с поднятым воротником и шапке-ушанке, скрывавшей добрую половину лица. Я и не узнал его, я догадался, что это он.
Двор пустынен и тих. Ребятня в школе, а домохозяйки зимой на балкон не выходят, не то что на улицу.
Ботинки на платформе скрадывают звук. Когда я заговорил, старик вздрогнул от неожиданности.
— Здравствуйте, Егор Тимофеевич.
Я умышленно не сказал ничего больше. Мы виделись, то есть разговаривали, неделю назад. Я замер, ожидая реакции.
— Здравствуйте, здравствуйте… Вы ко мне или так, случайно?
— К вам, Егор Тимофеевич.
— Что-нибудь случилось? Какой-то вы сегодня озабоченный.
“Радоваться рано, — подумал я. — Со мной была беседа, с ним — брошенные вскользь фразы”.
— Случилось. Тот мотоциклист ограбил женщину, тяжело ранил дружинника.
Оба мотоциклиста давно слились для меня в единый, цельный образ, но сейчас ловлю себя на том, что впервые сказал об этом вслух, да еще постороннему человеку.
— Вот оно как… Раз ему судьба спустила, так он ее во все тяжкие испытывать. Закусил удила. Такой сам не остановится.
Казалось, старик строго смотрит на меня. Я стоял перед ним как провинившийся новобранец. Наступила неловкая пауза. Верно, он угадал мое состояние, сказал:
— Садитесь.
Я послушно сел рядом.
— Плохо вы воюете. Плохо.
Не знаю, как я отнесся бы к такому замечанию, сделай его кто-нибудь другой. Не уверен, что оно показалось бы мне справедливым.
— Як вам за помощью, Егор Тимофеевич. Не откажете?
Шрамы сдвинулись: он улыбнулся.
— Вы и сами знаете. Иначе бы не пришли.
— Один неделикатный вопрос. Поверьте, не из любопытства. Вы меня сейчас сразу узнали или были какие-то сомнения?
— Теперь понятно, какая вам нужна помощь. Я узнаю его по голосу. Вас ведь это интересует?
Удивительный старик.
“Но как объяснить свою уверенность другим. Тем, кто не знаком с Егором Тимофеевичем”, — думал я уже на улице.
Прежде всего, какие сомнения могут возникнуть у третьего лица, не видевшего старика и не имеющего моей уверенности, скажем, у того же Кунгарова. Я старался быть предельно объективным, мысленно выдвигал самые каверзные возражения.
“Узнавание по голосу убедительно, когда речь идет о близко знающих друг друга людях, — скажет Рат. — Как же можно доверять твоему свидетелю, вдобавок ко всему — инвалиду?”
“Я всю жизнь прожил среди медиков, ты знаешь, — отвечу я. — Природа справедлива, она компенсирует порок высокой приспособляемостью организма. Глухие угадывают реплику по губам, их зрение намного острее нашего. Слепой живет в мире звуков, нам, зрячим, даже трудно представить себе — насколько высока чуткость его слуха. Это — общеизвестные факты”.
“Расскажи о них Зонину, прокурору, судьям, может, и убедишь. Только согласятся они с тобой, как частные лица. Я ведь тоже с тобой не спорю. Но заметь: я, а не начальник уголовного розыска”.
“Верно. Я и сам понимаю: с юридической точки зрения наше опознание не будет доказательством. Но
